Метался снег и ягоды алели,
Замёрзшие на бешеном ветру.
Скрипел январь и рельсы гулко пели,
Закованные в узкую тропу.
Въедался лёд в рукав и ворот куртки,
И рвался дым горчащей синевой,
В твоей руке не остов самокрутки,
Но взгляд наполнен старою тоской.
В такой тоске глаза стремились к Югу,
Гонимые от северных лесов.
И жав свои сердца тесней друг к другу,
Похожи были на белесых псов.
Фонарь светил надрывно-ржавым светом.
Я будто бы их видел наяву.
Они неслись: погоны и шинели
И ты стоишь, как будто на посту
Не зная ни о псах, ни о побегах.
Я прятал зажигалку для тебя,
Чтобы зима в колюче-льдистых перьях
Не забрала дешевого огня.
Густели сумерки, мы траурно молчали.
О чём неясная и тягостная скорбь
Уральской вьюгой пролегла меж нами,
Трамвайным ходом отбивая дробь?