Обана - икебана!
Опаньки - японки!
Не больше и не меньше.
Опачки - по-стопочке,
по-стопочке, по-стопочке...
Саке насамогонился
и притулился к гейше.
Под пальцами японится
её пушок нежнейший.
Цунамится, колумбится
упрямо-христофорово,
ласкаемо-целуемый,
сосок груди фарфоровой.
Хозяюшка не мешкает
и гость не церемонится.
Амурничают в спешке,
как кто за ними гонится.
Без обхожденья мягкого
на жёсткой, на циновочке,
на дармовщинку падкого,
едва влечёт к дюймовочке.
Не с музой, так хоть с грацией.
Попискиванье стонущей
звучит сигнализацией -
взыванием о помощи.
Притупленное лезвие -
касаний угасание.
Нетрезвое бездействие -
одно лишь созерцание.
Нет места утончённости.
Неисправимый увалень
смирился с обречённостью...
Герой не мной придуманный,
больной после вчерашнего,
спешит, покинув спальню,
из домика бумажного
в среду индустриальную.