Шел февраль.
День двести восьмидесятый.
Зима затянулась изрядно,
осточертела до края.
Серость на лицах прохожих
давно не от хмурого неба —
по ней когда-нибудь подытожат
наше эмоциональное истощенье.
Горло саднит при затяжке,
но кто сейчас думает о здоровье...
Даже тот, кому все ещё верится в сказки,
ждёт когда ж, наконец, мы все сдохнем.
"Мы". Громко звучащее ничего;
иллюзорное, но до боли привычное.
Помогает совсем не пуститься умом
в дни, теперь словно вовсе обычные.
Пронзительно молчаливая личная изоляция.
Карантин даже рядом не пробегал...
Знатоки обещают небольшую стагнацию,
но жидким азотом по венам февраль давно всех сковал.
Ужас застилает глаза и намертво клинит сознание,
агонию в сердце умножает стократ.
Говорят, молчат те, кто опасается наказания.
но, мне кажется, это заложники, понужденно смотрящие в ад.
Вроде, вон там, идет твой давний знакомый,
знаешь его и вдоль, и даже поперек.
Но во взгляде случайно ответ просочился искомый —
эфемерное знание вытесняют реальные боль, одиночество, ужас и шок.
Мир, что знаком, разбивается в мелкую грязную пыль.
Жвалки мерзко болят, и не поднимаются руки.
Но, очевидцы, заложники — мы проводим февраль,
патриотично стиснувши оковами стёртые зубы!