Робкий шорох, усталый скрежет, свистящий кашель – дом заброшен, давно забыт и почти разрушен: его ребра бесстыдно выставлены наружу, его горло забито хлопьями промокашек, его плечи вдавило в землю голодной толщей недосказанности (невысказанности или?); застоявшийся воздух, серая перхоть пыли. Одинаково безучастный приют для полчищ грызунов, насекомых, птиц под худою сенью. Рассыпая с осколков свет веерами радуг, не томясь, не надеясь – к прошлому нет возврата – он нечаянно остается чужим спасением. Звук шагов потерялся в памяти и печали, как несбыточный сон. Туман заползает в бреши. Близорукие окна щурятся из черешен под нахмуренными замшелыми кирпичами.
Прежней прелести, роста, стати ничто не выдаст: каждый день оставляет трещину горькой раной.
Дом ложится в густые травы, как павший витязь, замуровываясь безмолвием, как мембраной.