Утро тихо наступает
с ранним часом не спеша,
ночь украдкой отступает
от знакомого окна.
Шум на улице осенней
будоражит чуткий слух,
пешеходов гул вседневный
растревожил пылкий дух.
Таня тихо просыпаясь
глазки трёт своей рукой,
ранним часом наслаждаясь
на перине пуховой;
сладко нежится в постели
позевая каждый раз,
ей орфеи дружно пели
в пролетевший ночи час.
-Ох,понежиться бы дольше
на кровати дорогой,
и поспать бы часик больше
в своей комнате родной.
Но зовёт её час ранний,
день вседневного труда:
пробуждайся друг желанный,
поскорей-ка ото сна!
Уж давно кипит работа
в будних стенах "ЦРБ",
и давно томит икота
всех в ответственном труде.
Входят чинною толпою
в процедурный кабинет,
постояльцы за стеною
тех,кого застал рассвет.
Вновь Татьяну пациенты
ждут с волненьем в этот раз,
те-привычные клиенты,
кто захаживал не раз,
с процедурным предписаньем
от дежурного врача,
с чуть несмелым содроганьем
оскулапова пера.
-Проходите,не стесняйтесь!
Таня тихо говорит,
-здесь у тумбы раздевайтесь,
что у вас? и где болит?
-Вам назначено леченье
от дежурного врача,
два укола с исцеленьем,
внутривенный от меня,
восемь капельниц с лекарством,
с ними жидкий физрасствор,
будем делать с постоянством,
не несите-просьба вздор!...
-В нашей жизни процедуры
верьте,каждому важны,
для любой почти натуры
и полезны и нужны.
-Будь ты трижды депутатом,
космонавтом,олигархом,
агрономом на селе,
иль осужденным в тюрьме.
-Парикмахером в салоне,
укротителем зверей,
трактористом в жёлтом поле,
пастухом среди степей;
иль на кафедре доцентом
в ученической среде,
или даже президентом
в белокаменном кремле.
-Полицейским в будней форме
за обыденном столом,
иль таджиком в униформе,
что приехал за рублём.
-Всех излечит медицина
в наших праведных стенах,
и бесплатная вакцина
победит недуга страх.
Пациенты с вожделеньем
ждут Татьяниных вакцин,
и с огромным нетерпеньем
отдохнувши от перин,
всё спешат к дверям знакомым
в процедурный кабинет,
где в речах её толковых
нужный им найдут совет.
Что же делает Татьяна
в этот ранний час сейчас?
Таня с мягкого дивана
уж проснувшись,торопясь,
своей стройною походкой
быстро в ванную спешит,
где вода струёю звонкой
в умывальнике журчит.
Дева мирно умываясь,
щёткой мягкою своей
чистит зубки,нагибаясь,
средь растворенных дверей.
И закончив процедуры,
Таня тонкий макияж
в миг наводит без натуги,
снизойдя слегка в кураж.
Ох,признаться откровенно,
макияжа дамы страсть,
повергает нас безмерно
под свою слепую власть...!
Эти тонкие реснички
на зеницах у неё,
словно мягкие ворсинки
на мутоновом манто.
Брови, как крыла орлицы,
чуть вздымаются дугой,
как корона у царицы
нарушает мой покой.
Глазки с лёгкою усмешкой
озирают мир порой,
но полны они нездешней,
неземной полны красой!
В них вселенная таится,
мир таинственной судьбы,
где лазурь небес искрится
в бликах утренней зари.
Носик мил и в меру строен
скроен ладно для неё,
он эллинскому подобен,
был похожий у Клио.
Шейка-с лебединой схожа,
тонок профиля изгиб;
на Плесецкую похожа,
чую братья, я погиб...!
Губки прячут её зубки
безупречной белизны,
как коралловые сгустки
они ровны и чисты.
Их ряды как батальоны
чинно вышли на парад,
крупы,снедь,супов бульоны,
измельчать они спешат.
Ну,а дальше-Боже правый!
Драгоценный язычок!
Он как верный мужичок
деве служит благонравной.
Он язвить немножко может,
может больно уколоть,
фразу сможет подытожить,
и без устали молоть.
Ах,как сладко упоенье
озорному язычку!
Как прекрасно наслажденье
в упоительном хмелю...!
Ну, да ладно; с ним надеюсь
встречусь я ещё не раз,
и теплом его согреюсь
от произнесённых фраз...?
Ниже шейки,грудь царицы,
она прелести полна;
словно скрытая волна
бьётся о берег темницы.
Две гряды вздымает море
когда шторм томит волну,
и вздыхая поневоле,
тихо шепчет:I love you.
Стать бы мне челном однажды
и вздымаясь по волнам,
я бы плыл от страсти жаждя
к столь волнительным грядам!
И в пучине подневольной
слившись с пенною волной,
попрощался бы невольно
с жизнью праздной,холостой!...
Ниже тех персей-животик,
но его для вас друзья
мне описывать нельзя;
мне неводом,словно кротик
притаился от меня.
Скрыт одеждою девицы
непорочной чистотой,
он ласкает взгляд порой,
им могу я насладиться
тайной мыслью озорной.
Пусть таится он в покое
под одеждою её,
но уверен-будет вскоре
мне представлен, как чело...!
Всех же прелестей Татьяны
лишь коснулся я слегка,
нисходила с языка
моя рифма без изъяна;
если, что-то и забылось
позже вам я расскажу,
что заметил,что приснилось,
с нетерпеньем доложу...
Где оставил я Татьяну?
Да,конечно у плиты;
млеет там давно от пара
медный чайник от хандры.
Громко булькая водою
он свистит как злой матрос,
оставляя за собою
дымный след как паровоз.
Наша Таня быстрым шагом
подбегает враз к плите,
передвинув одним разом
хлеб и масло на столе;
кипячённою струёю
наполняет свой бокал,
быстро режет сыр рукою,
что Татьяну поджидал.
Бутерброды с аппетитом
поглощает Таня в миг,
мажет хлеб густым повидлом,
чтоб свежее был бы лик.
Ложку вязкую сгущёнки
в кофе чёрное кладёт,
и присев на стул в сторонке
пищу сладостно жуёт.
Пусть же завтракает Таня,
мы не будем ей мешать;
ведь она проснулась рано,
вскоре нужно ей бежать
на работу,что лет двадцать
Таню буднями томит,
где она лет с девятнадцать
со смирением кроптит.
С кем же Таня проживает?
Неужели же одна?
С кем досуг свой разделяет
в непростые времена?
Где её герой романа,
почему невиден он?
Где её сокрыта рана,
что тревожит ночью сон?
Может быть на вахте ныне
он погнался за рублём?
Или верный долг отчизне
отдаёт за рубежом?
Может прячется на воле
он от пристава тайком,
или тянет срок на зоне
улетев в буреполом?
Лучше спросим у Татьяны
почему она одна?
Почему проснувшись рано
иногда она грустна?
Почему постель Татьяны
одиночества полна,
даже в поздний час едва-ли
она в меру горяча...
Так случилось в жизни Тани,
что влюбилась с лет младых,
и герою своей славы
посвятила первый стих.
Был он строен,благонравен,
весел,скромен,чуть забавен,
поэтической строкой
он блистал как Пушкин ранний,
и девической слезой
упивался,как избранный.
Он ухаживал галантно,
не курил,не пил вина,
был одет всегда опрятно
не жалел на то рубля.
Приносил с собой подарки,
шоколад,цветы,духи,
брату Таниному марки
с первой он дарил руки.
Маме Таниной посуду
он вручал из хрусталя,
а отцу вручал этюды
с Айвазовского холста.
Папа Тани маринистом
был на северных флотах,
а потом слыл баянистом
в местных творческих кругах.
Все завидовали Тани:
-Вот галантный кавалер,
его ставили в пример,
в нашем городе едва ли
ты найдёшь души размер...!
Он пленял изящным слогом,
вёл степенный разговор,
к праздным слухам был суровым,
не сносил бездумный вздор.
Был к аккордам он послушен,
и Шопена не таясь
он наигрывал всем всласть,
очень ловко,простодушно,
уводил Татьяну в вальс.
Что же думать? Мама Тани
ей на ушко говоря:
-Будешь счастлива дитя,
нету лучше в мире Вани
с кем свела тебя судьба...
И вот случился час заветный,
экстравагантный кавалер,
слегка шампанским разогретый
открыл пред Таней "загса" дверь.
Тут было всё:коллег приветы,
родни различной праздный гул,
цыгане пели ей куплеты,
друзья разыгрывали пул.
Лилось шампанское рекою,
ломились блюда на столе,
и торт разрезанный рукою
ушёл по бросовой цене.
Лишь Таня белые конверты,
бумаг прощупав толщину,
клала под вазу где конфеты
лежали рядом на краю.
А после пляски до упада,
попса,мазурка,рок-н-ролл,
звучал баян как серенада,
девиц гремел неровный хор.
Тут Таню в бабы принимают;
она бросает свой букет,
букет к подруге попадает,
что проживала много лет
одна у озера с рожденья,
от юных лет и до седин,
и где вкушала без томленья
любовь от разных ей мужчин...
(Но, это шутка);в жизни нашей
мы все живём не без греха,
но нет приятней девы падшей,
коль дева пала от тебя...
А после шума и веселья
настал час брачного горенья,
и Таня в алчной лихорадке
огнём любви своей горя,
как будто бы в последней схватки,
супруга под руки взяла
и повела на ложе счастья;
но муж в бою со змеем пал,
он в перепившим был ненастье,
и мёртвым сном в постели спал...
А после ночи романтичной
настала проза будних дней,
привыкнув к будням прагматичным,
мелькала смена дней,ночей.
И быт казался был устроен;
своя квартира,свой уют,
семейный мир был ладно скроен
дела,заботы,мирный труд.
Под сердцем чувствовала Таня,
что бьётся плод её любви,
она давно дитя желала
частичку собственной крови.
И вот на Пасху,в день весенний,
под отчий звон колоколов,
когда с рассвета отблеск первый
едва родиться был готов;
и первый луч младой зарницы
едва коснулся бытия,
вдруг вышло с чресел у девицы
с рождённым возгласом дитя...
И с первым криком огласился
в стенах роддома детский плач,
лишь возле мамы суетился
причастный к таинству здесь врач.
И в неге сладкой после муки
Татьяне дочку поднесли,
её к груди прижали руки
с восторгом искренней любви.
Вот стала матерью Татьяна,
и мир пред нею стал другим,
и нескрываемая рана
теперь живёт отныне с ним.
Заботы, ранние кормленья,
болезни,хвори,резь зубов,
всё приняла без сожаленья
пролив за то свой пот и кровь.
Из рода в род всегда в почёте
нам символ матери благой,
кто в мирной жизни,на работе,
оберегает наш покой.
Растит,врачует,учит правде,
переживает и грустит,
чьё сердце трепетно болит
в час общей скорби или славы...
Став мамой,Таня изменилась;
ответственность и мудрость с ней;
иные чувства в ней открылись,
другие взгляды средь друзей
вдруг с упоением находит,
в быту,на службе,во дворе,
когда гулять с дитём выходит
идя по отчей стороне.
А что же муж? Быть благоверным
ему присытило давно;
хотел казаться он примерным,
но вечеринки и вино
его всечасно поглотили,
с богемой сросся он давно,
пирушки праздные сгубили
и опустился он на дно.
И как не билася Татьяна
пытаясь прошлое спасти,
но всё сильней слепая рана
сквозила в девичьей груди.
Муж погружался всё сильнее
в повальный омут суеты,
в своей агрессии смелее
он рушил прежние мосты.
И как-то раз,в хмельном угаре,
жестоко Таню он избил,
в привычном всем репертуаре
к дружкам с упрёками свалил.
Рыдает Таня у порога,
лишь кровь из алых уст идёт,
отныне всё-терпела долго,
отныне суд их разведёт!
С тех пор прошло немало время,
уж дочка выросла давно,
и стать ей матерью наверно
как Тани в жизни суждено.
А Таня снова в учрежденье
своё больничное спешит,
где жизнь в привычном исполненье
в стенах обыденных бурлит.
Её я часто замечаю,
когда с автобуса она
с толпой спешит,я ей киваю,
уводят нас свои дела.
Но вижу в Таниных зеницах
теплится скрытый огонёк,
быть может женщине влюбиться
опять приходит жизни срок?
Любви-все возрасты покорны,
ведь для неё преграды нет;
она всегда подарит всходы
когда растает вешний снег.
И колос солнцем пробужденный
едва почуяв яркий свет,
восходит одухотворенный
вновь обновляя спелый цвет.
Но жизнь его, как изначально
угаснет в отведённый срок,
когда свет осени печально
окрасит охрою восток...
Ты не грусти моя Татьяна!
Ведь ты довольно молода;
героя своего романа
найдешь я знаю без труда.
Пусть опыт прошлого помехой
твой бурный дух не охладит,
а жизнь тем счастьем,не утехой,
что так ждала ты-наградит!
Я знаю,счастье непременно
вдруг постучится в твою дверь,
случится это несомненно,
ты-только Таня в это верь!
А я,коль если озаренье
ко мне вдруг с музой снизойдёт,
изложу рифмой продолженье,
а проза? проза подождёт...