1
Дева сильно любила гусана,
Что был красив голосом и лицом.
Княжна юная с берегов Вана,
Сбежать хотела с тем дивным юнцом.
И гусан тот из города Хлата
Пообещал ей множество чудес.
Хотел добиться славы и злата
Ради сердечка её Ованес.
-Я клянусь, моя милая Татев! –
Говорил княжне красивый гусан. –
Нет лучше тебя на свете всём дев.
Люблю твои глаза и тонкий стан,
Но львицу получить может лишь лев.
Я клянусь тебе, солнцу и миру,
Что возьму злато, славу и почёт.
Пойду в чертог к курдскому эмиру,
Ведь голос поэтов его влечёт.
Одолею всех певцов и певиц,
Соревнуясь днями и ночами.
Перед тобою эмир бы пал ниц,
Ведь правишь ты мужскими очами.
-Я приму тебя любым, милый мой, -
Отвечала Татев певцу тому. –
Я богата. Ты просто будь со мной.
Ведь любимого я любым приму.
И знаю, негоже мне быть с певцом,
Но без любви печальна жизнь эта.
Пусть и расстанусь со старым отцом,
Но с тобой уйду хоть на край света.
-Нет! – деве Ованес наш отвечал. –
Я буду князем! Князем гусанов!
В любом милом месте найдем причал,
Где нет беев, эмиров и ханов.
Уйду от тебя я на целый год,
Но знай, вернусь следующей зимой.
Ты жди повелителя славных од.
Ты муза его, нежный ангел мой.
-Тогда я жду, мой гордый князь песен, -
Отвечала милейшая из дев. –
Без тебя любой чертог мне тесен.
Но не забывай ты свою Татев…
Клянусь тем дивным древом граната,
Под тенью которого встретились мы,
Что проткнёт Татев себя булатом,
Если не вернёшься ты до зимы.
Гусан улыбнулся на прощанье
И на коне поскакал до рынка,
Где слышалось бедняков ворчанье
И где играла горца волынка.
На рынке ванском купил певец саз,
Подобрал шляпу, сапоги, халат.
Вооружился поэт кучей фраз
И отправился в родной город Хлат.
2
Вот город Хлат преобразился вдруг –
Устроил там вождь курдов славный пир.
Вовремя явился Ованес Манук,
Гусанов на пиру слушал эмир.
Славили удачливость эмира,
Но показался незваный гусан.
Затихли музыка, песни пира
И брови сдвинул эмир Хасан.
-Скажи-ка, кто ты, незваный гяур?! –
Спросил эмир красивого юнца.
-Отчего великий эмир так хмур? –
Раздался голос юного певца. –
Ведь я хочу восславить Хасана,
Оду я посвятил тебе, эмир.
То песня про хлатского титана,
Что любит битву, охоту и пир.
-Пой, гяур! – сверкнул эмир очами. –
Пой песню свою, неверный! Не жди!
Но следи за своими речами –
Не терпят дерзости курдов вожди!
Голосом бархатным своим запев,
Гусан ударил по струнам саза.
Тогда успокоился хлатский лев,
Услышав слова песни-рассказа:
-От Каракорума и до Рума
Пусть же разлетится песня моя.
Друзья, вот вам моя песня-дума
Про мужа, что славит наши края.
Славься навеки, эмир наш Хасан,
Ты страх мужчин и мечта милых дев!
Тебя боятся монгол и осман,
Ты прекрасного Хлата гордый лев.
Разбойники и подлые воры
Боятся мощи твоего плеча.
Свернуть ты можешь древние горы,
Поколебать души взмахом меча.
Коварство шайтанов громко браня,
Одолеешь ты их в схватке дикой.
Гоня в битву боевого коня,
Ты недругов протыкаешь пикой.
Враги все твои в горечи срама!
Славься, эмир! Сладость славы вкуси!
И достоин ты славы Рустама,
Воспетого персом Фирдоуси!
Песню про могучего Хасана
Сочинил хлатец Ованес Манук.
Он потомок славного гусана,
Он есть Арега Счастливого внук.
Хасан стал рыхлым подобно коту,
Услышав эти дивные слова.
И пересохло у курда во рту,
И кружилась от славы голова.
-Спасибо тебе, о дивный поэт! –
Воскликнул эмир, почувствовав жар. –
Тебе подобных во всём Хлате нет,
От Бога ты получил такой дар.
Отныне, мой дорогой друг певец,
Оплачу златом огнь твоих слов.
Пусть домом тебе будет мой дворец,
Будешь каждый день есть халву и плов.
Рабынь красивых тебе подарю,
Из сокровищниц дам тебе злато.
И пусть же живёт подобно царю
Лучший гусан из города Хлата!
И поклон лёгкий отдал Ованес,
Сказав эмиру храброму тому:
-Мне не нужно дев и пышных чудес,
Я у эмира лишнего не возьму.
Люблю всем сердцем я княжну одну,
Ради неё добьюсь славы, злата.
И уеду с ней в другую страну,
Победив всех гуснов из Хлата.
Пылу юнца удивился народ,
Хасан изумился лихим словам.
Целеустремлённым был певец од,
Лихость его была местным нова.
Считай, он вызов бросил гусанам,
Что там лучшими певцами слыли,
Что ходили по соседним странам
И пели небылицы да были.
Что сказать! Приняли певцы вызов,
Музыканты бороться решили.
Гусаны с лицами хитрых лисов
Победы юнца б не пережили.
Соревноваться приказал Хасан,
Чтоб народ лучшего избрал из всех.
И улыбнулся наш шальной гусан,
Зная, что за хвост держит он успех.
Певцы – армяне, курды и турки –
Соревновались с нашим гусаном.
Ованес духом яркий и юркий
Обдал всех там песенным дурманом.
И рифмы он плёл одну за другой,
Пел наш рапсод, играя на сазе.
Покорял он всех словесной игрой,
И злато, и бархат в каждой фразе.
Язык гусана обдал всех мёдом,
Он сочинял всё строфу за строфой.
Не было числа экспромтным одам,
Пали певцы все скошенной травой.
И каждый как блоха пред верблюдом
Был в сравнении с гусаном гордым.
Это было невиданным чудом –
Побеждены им певцов те орды.
Славил Хлат Ованеса Манука,
Поражён эмир стрелой восторга.
Снедала певцов побитых мука,
А от пораженья было им горько.
Зависть чёрная пришла в их сердца,
В их душах – беда, ненависть и злость,
Ведь уже есть любимец у дворца
И теперь он в Хлате незваный гость.
И как бы его отсюда прогнать?!
Он и народу по душе – беда!
Любят его и крестьяне, и знать.
Люду по душе новая звезда.
Ну, ничего! Найдётся управа!
Певцы коварно задумали месть.
Ведь там, где место находит слава,
Уголок для бесчестья тоже есть.
3
Купался в славе гусан Ованес,
И не жил певец более в нужде.
И у дев вызывал он интерес,
Люди радовались ему везде.
Не кичился богатством и славой
Певец прекрасный и одарённый.
И шли к нему с улыбкой лукавой
Певцы из той орды побеждённой.
Они поздравляли его лживо,
Улыбаясь лицемерно в глаза.
Говорили с ним они учтиво,
Сладко по ушам словами скользя.
И голос хвалили его дивный,
Льстили приторно и не в меру.
Верил певцам тот гусан наивный,
Их слова принимая на веру.
Девы милые хотели с ним встреч,
Юнца горячего искушая.
Но смел Ованес отказом их жечь,
Радостей любви тех дев лишая.
Но не обижались эти дамы,
Завидуя той, что в сердце юнца.
А отказы оставляли шрамы,
Покрывавшие девушек сердца.
О Татев были все его мысли,
О ней он думал, в мечтах витая.
Пусть тучи порою над ним висли,
Но он их гнал, о Татев мечтая.
Недели, месяцы быстро прошли,
Умножилась слава Ованеса.
От слов его будто сады цвели,
Резвились звери дикого леса.
И подчинялся саз его длани,
И не один экспромт им был сыгран.
Игрой распалял ретивость лани
И усмирял свирепого тигра.
И любовь, и зависть он вызывал,
Когда на улочках запевал песни.
Появлялся в сердцах эмоций шквал,
Лечила песня души болезни.
4
Как-то в город Хлат прибыла гостья,
Что слыла танцовщицей красивой.
Сладка грудь, что винограда гроздья,
Краса в лице, в походке игривой.
Мечта и раба, и дворянина,
Она прекрасный враг ревнивых жён.
И звали ту женщину Амина,
Не один муж взором её сожжён.
Да и петь умела та красотка –
Звезда Востока, мечта и диво!
Пела… то глаза опустив кротко,
То на людей смотря горделиво.
И зависть, и ненависть в сердцах жён,
Похоть и вожделенье у мужей.
Даже Хасан ею был поражён –
Услада она для глаз и ушей.
Выступала она у эмира,
Часто бывала на его пирах.
Придя как дуновенье зефира,
Она огонь зажигала в очах.
***
Как-то раз завистники гусаны,
Что ненавидели Ованеса,
Вдруг решили расставить капканы,
«Чтобы наказан был тот повеса».
Но придумать не могли ничего,
Пока случай не представился им.
Душе моей то раскрыть нелегко,
Но о случае том поговорим.
Как-то завистники пришли на пир,
Дабы попросить нимфу Амину,
Чтобы позволил ей грозный эмир
Вызов бросить певцу-армянину.
Они Манука имели ввиду,
Они состязанье хотели зреть.
Надеясь лишь на свою красоту,
К эмиру посмела руки воздеть:
-Ах, великий и храбрый хлатский лев,
Просить позволь о состязанье!
Славен гусана твоего напев,
Состязаться с ним – моё мечтанье.
Известно мне, что он верный твой друг,
Но я хочу состязанья двух лир.
Если хорош ваш Ованес Манук,
То он не откажет мне, мой эмир.
И эмир молча ответил кивком,
А наш Ованес рассмеялся вдруг.
На сцену бросившись одним рывком,
Вызов принял Арега гордый внук.
Амина:
-Я покорила множество, сердец.
Ты мал передо мною, признайся.
Пора главу склонить, милый гордец,
Пред царицей песен ты покайся.
Мне не отказывали господа,
Значит, что и ты склонишься, милый.
Покорять мужчин умела всегда,
А ты всего-то мальчишка хилый.
Милый, ты передо мною так хрупок!
Я львица. Я одолею тебя.
Ожидает царица уступок,
А иначе растерзает любя…
Я ожидаю глубокий поклон,
О, не болтай, что не будет его!
Князей поцелуем брала в полон,
Тебя пленить – не стоит ничего.
Говори скорей, что должен сказать,
Но помни, я ожидаю сдачи.
Теперь ты будешь предо мной плясать,
Твоё слово ничего не значит.
Ованес:
-Моё сердце съесть не сможешь, кошка,
Ты зубов таких не отрастила.
И дух свой ты усмири немножко,
Но продолжай улыбаться мило.
Ты покоряла коронованных рабов,
Не познала царей без короны.
Ты лишь кошка, не познавшая львов,
Ведь царь не тот, кто седлает троны.
Быть может, я телом тонок, хрупок,
Но умом и духом силу обрёл.
И не побеждаю я голубок,
Ибо не к тому стремится орёл.
Может, я и отдам тебе поклон,
Чтоб остудить своей тенью, львица.
Нет, не унизится поклоном слон,
Но лев его росту удивится.
Объявила песенную войну?
Я же предлагаю песенный мир.
Сегодня не будет никто в плену,
Музыка не войну красит, а пир.
Смотрела дева на певца хмуро,
Поняв теперь, что за ним победа.
Публика, конечно же, не дура,
Триумф признала того поэта.
И рукоплескали гости дворца,
А Ованес улыбался скромно.
И прониклись все словам юнца,
А ярость девы была огромна.
Коварной женщины сердце кипит –
Краса впервые не победила!
Меч духа победил красоты щит,
Злилась дева, улыбаясь мило…
Гусаны хлатские злились тоже –
Самозванец тот обошёл капкан.
Мурашки бежали по их коже –
Юного коня не ловит аркан.
-Ну, ничего, найдётся управа! –
Хмурясь, певцы свирепо ворчали.
Покинула дворец та орава,
Пока все гусана величали.
Но Амина осталась на пиру,
Ведь вожделела она гусана.
И, в душе своей чувствуя жару,
Жаждала песенного титана.
Хотела она певца юного,
Замучали её страсть и похоть.
Владетель саза сладкострунного –
Причина томного её вздоха.
Но появилась на сердце рана –
Проиграла, не получила лесть.
Она решила сгубить гусана,
С певцами другими совершить месть.
Решив в перемирие поиграть,
Она в углу обняла Манука,
Признала – она ему не под стать.
И играла актриса роль друга.
Она стащила кольцо с перста
Победившего её гусана.
Поцеловав Ованеса в уста,
Она ушла из замка Хасана.
Певцу поцелуй был неприятен.
Он до ночи продолжал для всех петь.
Мил юнец всем. Талантлив и статен!
Слова его обжигают как плеть.
5
Ованес решил покинуть дворец,
Ведь получил и славу, и злато.
Пора уже Татев звать под венец
И роскошную искать палату.
Его дом будет чертогом певцов,
Будет крепостью всех поющих муз.
Долой сладкоголосых всех лжецов,
В дворце том будет талантов союз!
Ведь мечтал Ованес жить с любимой,
Для певцов новый создав Парнас.
Ованес, жаром счастья томимый,
Решил спеть народу в последний раз.
Юного гусана наградили,
Проводить решили в последний путь.
Но к утру во дворец заходили
Желавшие юнцу мстить как-нибудь.
Во дворец пришла Амина в слезах,
Играя роль голубки побитой.
Танцовщица закричала в сердцах
Перед эмиром и его свитой:
-Великий эмир! Схватить прикажи
Этого коварного гяура!
Он полон наглости, подлости, лжи,
Но я поверила ему – дура!
Я друга своего видела в нём,
Стала бы подругой ему милой.
А когда же остались мы вдвоём,
То подлый гяур взял меня силой.
Он как гость пришёл в мои покои,
Заткнул мне рот, чтоб не издала крик.
Платье с меня сорвав дорогое,
Этот пёс поганый в меня проник.
А вот и кольцо его у меня,
Уходя, обронил он перстень сей.
Надо мной издеваясь, меня браня,
Ушёл он развлекать твоих гостей.
Эмир был Аминой очарован,
Он правосудие решил свершить.
Наш юный гусан был арестован,
Эмир хотел его жизни лишить.
Над нашим гусаном начался суд,
А Манук отрицал свою вину.
Вот палачи с топорами идут,
Готовится гусан к вечному сну.
-Отрекись от своей веры ложной! –
Говорил на суде певцу Хасан. –
Ведь спасение найти возможно,
Ты отрекись лишь от Христа, гусан.
-Нет, эмир. Нет. Совесть моя чиста! –
Достойно отвечал курду гусан. –
Весь мир предаст тот, кто предал Христа.
Лишь Иисус царь всех людей, всех стран.
Не приму, эмир, чужую веру,
Лишь пред Христом я буду отвечать.
Послушав коварную пантеру,
Невинных предаёшь клинку меча.
Разозлился тогда хлатский эмир,
К страшным угрозам прибегал.
Решил он – наказан будет кафир,
Своим палачам дал эмир сигнал.
Дрогнуло сердце милого юнца
При виде страшных сабель и секир.
Волненьям в сердце не было конца,
Гусан принял то, что хотел эмир.
Оказавшись в лоне чужой веры,
В сердце нахлынуло боли море.
Страдал Ованес, не зная меры,
Даже про Татев забыл он в горе.
Торжествовала нагло Амина,
Гусану в лицо коварно смеясь –
Ведь сгубила она армянина,
Погрузив властителя песен в грязь.
Во дворце Хасана начали пир,
Причина радости была проста –
Свою веру сменил гордый кафир,
Прилюдно отказавшись от креста.
Проклинали священники армян
Хлатского гусана Ованеса:
-Будь же ты проклят беспутный гусан!
Гусаны все – порожденья бесов!
Сильно болело сердце Манука,
Он на площадь вышел в центре Хлата.
И… будто мучаясь от недуга,
Он крикнул вдруг грохотом раската:
-Всё ж остался я христианином,
Устал я бояться чужих угроз.
Иисус – царь всем странам, твердыням!
Да простит мне мою слабость Христос!
Растерзала Ованеса толпа,
Печален, ужасен его конец.
Вела к мученичеству тропа,
По которой шагал этот певец.
И церковь назвала его святым,
Всё же признав в нём христианина.
Лишь после смерти всем стать родным –
Обычная судьба армянина.
6
Зима пришла, но Ованеса нет,
Тоскует Татев на брегах Вана.
Души и природы сменился цвет,
Бродят вокруг облака тумана.
На древе висел забытый гранат,
Но не был сорван последний тот плод.
Пришёл долгожданный зимний закат,
Но не прибыл к княжне её рапсод.
Руки нежные к небесам воздев,
Ждёт она прихода своей любви…
Тоскует ванская дева Татев,
Жар горечи кипит в её крови.
Не утешат её стены палат,
Всё тоскует она на берегу.
Упал с дерева забытый гранат
И остался лежать в зимнем снегу…
***
Весть разошлась о смерти гусана,
Дойдя вскоре и до милой Татев.
Рыдала княжна у брегов Вана,
К небесам руки нежные воздев.
Говорят, что, не выдержав горя,
Дева решила покончить с собой.
Она сгинула в пучине моря,
Не смирившись с этой горькой судьбой.
Русалкой стала милая Татев,
Безумную песнь поёт по ночам.
Затаился в пучинах Вана гнев,
Злость той, что не верит людским речам.
Во тьме её подводного дворца,
Сгинет всяк неосторожный пловец.
Ведь пожирают чужие сердца
Те, что без своих остались сердец.
А в песне русалки ропот дождей,
Мурчанье кошки и рычанье львиц.
С тех пор душит она курдских вождей
И рвёт когтями блудных танцовщиц.
Но если в сердце есть любви посев,
Если душу не сгубило злато,
Тому поможет русалка Татев,
Любившая гусана из Хлата.