Он был простужен и небрит,
ни от сего казался мира,
душа была и свитер в дырах,
чтобы писать стихи навзрыд.
С утра, налив себе чернил,
чинил разбитую повозку,
бранил Иеронима Босха
за все грехи, себя корил.
Курил и с каждою затяжкой,
потуже затянув подпругу,
ходил по замкнутому кругу
с гнедой бедой в одной упряжке.
Ему б писать про облака,
кому нужны стихи навзрыд,
где, что ни первый - то убит,
и… даже небо в синяках.
А он, отчаянный твердил,
что этот мир кроваво-красный,
смотрел в окно, как звёзды гаснут
и вверх фонариком светил.