Я смеюсь над возможностью – встретиться,
как, должно быть, завзятый дундук;
на крючки гардеробщика-месяца
барин-вечер набросил сюртук.
За окном темень лютая топчется
сбродом чудищ, проклятий, невзгод,
там-то жизней костлявая сборщица
припозднившихся путников ждёт,
связь в покоях трёхкомнатной крепости
с ней поддерживать я воздержусь:
должно стражнику собственных бед нести
в безопасности бремя дежурств.
Знаю то, что к волнениям узника
ты глуха, – ты, звонить перестав,
ищешь нового друга-союзника
для ночных передряг и забав.
Там, во тьме ты шатаешься, пьяная,
вакханалий глумливая дочь, –
потому ли свой взгляд машинально я
стал ронять на шотландский мой скотч?
И сегодня потребность я чувствую –
прочь бежать, страх сминая в горсти,
чтобы песнь одиночества грустную
в мир безумий твоих принести.
Вероятно, во тьму беспросветную
всё ж отважусь, хоть к свету привык,
дабы в небе под чёрной каретою
видеть головы крошечных тыкв,
чтоб в охваченном гневом безжалостным
адском племени двинуться в путь,
и к твоим лихорадочным таинствам,
точно верный служитель, примкнуть.