Вижу в на небе сиром тучу – тушу овечью,
рок судил ей над миром быть единственной вещью,
хоть пролёг в никуда мой путь – от бога, да чёрта –
есть в дороге пространной первозданное что-то.
Без поставленной цели, знака свыше, проклятья
смерти собственной цепи не смогу разорвать я.
Там навряд ли ступаю я к заоблачным сферам,
где кусту-краснобаю слог всевышнего вверен…
Внемлю слову куста я (зря ль рыдает осина?) –
алчет стая святая смерти брата и сына…
Посреди бездорожья – доля овцам и тучам:
ими, – видимо, божья воля – путник измучен.
В пользу смутного царства, явно в качестве дани,
сам себе же признаться должен в самообмане:
цель была, но забыл я, живший былью земною,
как могучие крылья расправлять за спиною.
Знать, уйти отовсюду – ставлю главную цель, но,
видно, с ангелом буду падшим схож я предельно.
Ибо в силу распада туч меняются позы,
разбредается стадо, проливаются слёзы.