Конаково - молодой город в Тверской области, ставший известным в 60-е годы двадцатого века благодаря строительству Конаковской ГРЭС. Мы всей семьёй переехали в него на постоянное место жительства из станционного посёлка Новозавидовский в связи с переводом отца к новому месту работы.
Помню, как перед переездом он, присев на дорожку, тоскливо посмотрел на дверь деревянного дома, откуда уезжал навсегда, глубоко вздохнул и пропел на мотив песни Фельцмана “Конаково”: “Конаково, Конаково! Соловьиная весна. Нету мяса никакого, колбаса конин-на-я…”
Мы с мамой грустно переглянулись. Припевка эта крутилась в голове: мы её уже не раз слышали в исполнении завидовцев, которые довольно ревниво - а некоторые и откровенно отрицательно! - отнеслись к упразднению Завидовского района и его присоединению к Конаковскому району, поскольку реорганизация административно-территориальных единиц коснулась судеб многих людей.
Само собой, ехать из деревенского раздолья в какой-то город, пусть даже и новый, ни родителям, ни мне, конечно, не хотелось, но в СССР (тем более, в КПСС) движение кадров осуществлялось по принципу “если надо - значит надо”. В моём детском воображении образ нового города рисовался чужим, неприветливо-каменным, если не считать конскую колбасу, батоны которой я представлял лежащими рядком на полупустых прилавках городских магазинов. Колбаса – это хорошо, думал я, частенько её пробовал, и она мне очень нравилась, только вот коней было жалко…
Нам выделили уютную квартиру в одном из панельных пятиэтажных домов на проспекте Ленина, где мы и стали обживаться. Для меня, мальчишки, на новом месте все было в диковинку. В многоквартирных домах уже тогда практиковался раздельный сбор мусора. Эту обязанность родители возложили на меня: твердые отходы я выбрасывал в контейнеры, стоявшие рядом с домом; пищевые отходы - в ведра на лестничных площадках. Раз в день машина из совхоза “Конаковский” объезжала дома, пищевые отходы собирались и вывозились на свиноводческую ферму.
Еще мне поручили ходить в магазин за продуктами. Я останавливался перед блестящими пузатыми витринами и разглядывал дефицитные для тех времён (и для других мест) продукты: аппетитные колбасы двух-трех сортов (до сих пор помню ароматные запахи мясного хлеба, любительской и - да-да! - конечно, докторской с её здоровым розовым цветом на срезе, оторваться от которой было просто невозможно); пирамиды стеклянных бутылок по 28-30 копеек (в том числе 15 копеек - залоговая цена за бутылку, которую можно было сдать обратно) с молоком, ряженкой и ацидофилином под симпатичными крышечками из фольги белого, фиолетового и синего цветов; выложенные горкой венгерские красавцы-яблоки сорта Джонатан и, наконец, картофель, который покупали не мешками, как в Завидове, а килограммами. Я смотрел на всё это великолепие, а воображение сразу же откликалось образами завидовцев, распевавших с ревнивыми ухмылками куплет про “колбасу конинную” …
Город бурно развивался. На глазах на месте жилых вагончиков вырастали близнецы-пятиэтажки для строителей, монтажников и эксплуатационников электростанции, для многих других людей, приехавших со всех концов страны на Всесоюзную ударную комсомольскую стройку.
Средняя школа №5, в которой я продолжил обучение в 7А классе, имела фантастический облик: одноэтажная, в плане напоминающая соединённые общей перекладинкой буквы “Ш” и “П”, с широченными коридорами и просторными классами с окнами во всю стену и даже на потолках. По коридорам метеорами носились перваки и чинно, парами прогуливались старшеклассницы. Приняли меня хорошо и проблем с учёбой не возникло.
Обычно в школу я ходил по новенькой бетонной дорожке: она, как и другие тротуары, была залита к 1 сентября, чтобы среди многочисленных строек школьники могли беспрепятственно и безопасно добираться до учебного заведения. Но в этот раз, чтобы встретиться с одноклассником Сергеем Бардиным, с которым успел подружиться, я изменил маршрут.
Вдруг на моем пути, где ещё совсем недавно пролегала натоптанная дорожка, возник просторный свежепосеянный ровный газон, огороженный проволокой, на которой висела чёрная металлическая табличка с белой надписью: “Проход для ослов”.
Я остановился в полном недоумении… Откуда в Конакове ослы, причём столько ослов, что для них потребовался специальный проход?! Моей фантазии не хватало, чтобы объяснить это непостижимое явление. В Завидове я не видел ни одного осла, хотя травы там гораздо больше, а тут даже проходы для них сделаны… Впрочем, может, цирк приехал... ослиный.
Моя нога, застывшая над проволокой, медленно вернулась в исходное положение. Озираясь, я постоял некоторое время в раздумье, после чего обогнул непонятное препятствие.
Дожидаться Серёгу не стал, уже под звонок, запыхавшийся и ошарашенный, вбежал в класс, плюхнулся за парту и тихонько спросил у соседки по парте Кулешовой: “Маш, откуда у нас в городе появились ослы?”
Машенька, привставая со скамьи, удивлённо развернулась, тряхнула золотистыми косичками и только успела прошептать: “Чего-о-о?!”, как в класс стремительно вошла наш классный руководитель, учитель русского языка и литературы Клюканова Людмила Алексеевна, великолепно стройная, в сером строгом костюме:
- Здравствуйте! Вот, чуть не опоздала: коротким путём теперь не пройти, все тропинки перегорожены, а на проволоках висят забавные таблички…
Пока она говорила, в её широко распахнутых голубых глазах сменялись противоречивые чувства - от удивления с возмущением к принятию с одобрением:
- В учительской все обсуждают таблички “Проход для ослов”. Оказывается, по указанию первого секретаря горкома партии Воронина Ивана Константиновича с целью сохранности газонов их огородили и прикрепили запрещающие таблички… Ребята, прошу вас: не ходите по газонам, соблюдайте правила хорошего тона, не уподобляйтесь ослам!
Класс стоял и размышлял. Вот, оказывается, где столько ослов! Скорее всего (сужу, конечно, по себе!), одноклассники живо представляли себя в роли молодых осликов, беззаботно несущихся по зелёным газонам.
Не знаю почему, но на меня эти таблички подействовали так, что всякий раз, когда я шёл не туда, куда надо, или когда другие люди нарушали правила движения по жизни, перед глазами отчетливо возникала выразительная табличка с надписью “Проход для ослов! ”