но продуман распорядок действий, и неотвратим конец пути. ©
а потом ты садишься в поезд ашдод-житомир.
на багажную полку. скурвился кто-то, помер.
вальс-бостон искажают рельсы, не розенбаум.
в крепдешиновых снах ты чаще не бог, а даун.
проводник всю дорогу к чаю суёт заветы.
моисеем зовут. напротив в хитоне цвета
затрапезной брусчатки страждущей долороса
делит странный еврейчик ману большого босса.
разбивая заветы ржавыми вдрызг гвоздями,
еле слышно бормочет: папа, - с остывшим чаем
пьёт вприкуску из чаши рай шпилевой с овчинку.
а в соседнем купе армейским стуча ботинком,
чермно-чермным под чёрное в шпалы платье,
практикующий в личной жизни себяраспятье,
с костоправами спорит доктор о ржавых ранах.
их консилиум стоит поезду тормоз-крана.
а потом ты спускаешь ноги с багажной полки.
под to be или нет встречаются люди-волки.
ты не ангел, не волк и точно пока не йорик.
просто в крошках завета липкий вагонный столик.
всё смешалось в суке; обломанной розенталем.
авва отче и с третьей полки на дно? едва ли:
папу (а;ба ивритом) бабушка звала мосей.
вальс-бостон завывает в тамбуре шлюшка осень,
тель-авив ублажая утром, ночами котель.
запах гари сильнее запаха потной плоти.
стон стоп-крана погашен рельсов сварливым скрипом.
доктор дарит улыбку, кажется, после пипи.
просто нони и нюни, в сущности, вряд ли наше.
даже до пастернака сцены скоблили чашей.
просто гамлет в хитоне, а проводник в скрижалях.
даже точку в танахе не рассекретить далем.
а потом ты в окно вылазишь босой на крышу:
свет свечи, - заскорузлым пальцем по пыли пишешь.
и обратно на третью полку четвёртым с краю.
и впервые ночные мальчики напирают.
на виду;й рановато и не по вере в ящик,
даже если полёт в рехо;воте настоящий,
даже если решил побыть на полставки птицей,
ты не лазарь, тебе нельзя впопыхах креститься.
лазарь – дед твой – на той войне не сумел воскреснуть.
внук молчит по шабатам явно другие песни
и цветы не несёт, а просто бывает рядом:
у евреев другие с б-гом на душу взгляды.
время камни бросать. и класть наступает время.
и иголки под ногти тоже тогда не бремя -
просто рядом и просто вместе ладонь в ладони.
проезд тронулся дальше. снова бостоном стонет.
а потом ты выходишь в город откуда ехал.
шломо а;рци включаешь - двое. далёким эхом
а;ба мося – по жизни папа, по сути, йорик.
впрочем, только по вкусу каждый играет роли.
а тебе шестьдесят один в ханукальной суе…
слеповат – миопия: только когда прищуришь
иронично глаза, заметишь улыбку. иже.
а когда-то стремился сразу и ниже, ниже.
горизонт ограничен морем, стеной, но светел.
и мальчишки твои мужчины давно, не дети.
мама их зажигает свечи в шабатний вечер,
а твоей вечерами ноет давно предплечье.
а её? навещаешь редко. лежит на сгуле.
иногда по ночам задумчиво ветер дует,
но тебе расхотелось вечно с всевышним спорить…
а потом ты садишься камни считать у моря…
....
котель - стена плача
нони - моринда, чудо-растение, лечащее всё и вся
розенталь - он и есть розенталь, "русский" лингвист, по нему учат и учили, сверяются и сверялись... и будут
свет свечи - это сложно и легко из талмуда вавилонского, скажем, наша внутренняя наполненность, наш брит с нами
шломо арци - певец
видуй — молитва, представляющая собой признание грехов и просьбу о прощении. среди прочего читается умирающему