Ж.Ш.
160 сантиметров огня,
50 килограммов горячего тела,
ей не нужно огонь сочинять,
проще высказать, что нагорело.
Если искры пускают слова,
если жжётся где неглаголами,
прикрываясь листом едва
она появляется, почти голая.
А я заглядываю жарко в лицо:
- Забудьте о прочих, бросьте.
И дальше следует, с наглецой,
с усмешкой кривой просьба:
- Слов дровишек в топку подкиньте!
(Её топка не на дровах,
в ней бушует термоядерный синтез.
отражаясь в зелёных глазах.)
И пожарят её губы бантиком,
не молчи, не молчи! Восхити!
Дай же строчек твоих талантливых,
в сердце вбей мне свои стихи.
Но похлопав чащобой ресничек
эгоистка молчит. И что?
Хоть прикуривай от неё, как от спички,
от гения в чёрном пальто.
Я молюсь на скаредный гений:
- Аве! Аве иже еси!
Будь же выше всех проявлений!
Дай мне то, что я просил!
Зелень строго глядит из чащи,
не деревья здесь, про глаза.
Я теряюсь при ней всё чаще
и не знаю, что и сказать.
И поэтому в нервной дроби
пальцы ёрзают по столу -
для чертовки поэзия хобби,
как удобные тапки в углу.
А войдёт ли в полную силу?
Или лет через 20 останется от
горящей души пламенёк хилый
и красивый, но скучный рот?
Но не стоит будущее ворошить,
то, что сбудется - вне компетенций,
его не удастся перепрошить,
какие не выброси коленца.
Когда не разденешь себя догола
за двудольным размером ямба
и взгрустнётся - А вот была!
и останется - Классная баба!