Я влюблялся в тебя постепенно:
до того, как забыть про уём,
нежность с робостью попеременно
обустроились в сердце моём.
Речь менялась с молчанием тоже.
Речь не знала, куда же ей течь.
А молчание, домыслы множа,
не кольцо нам ковало, а меч.
Знанье повиновалось незнанью,
все благие порывы туша.
Оттого ль рвётся жизнь наизнанку,
оттого ль не на месте душа?..
И из тех изначальных ошибок,
недомолвок дурацких моих
вышел образ, прекрасен и зыбок,
персонаж из желаний простых.
Вот он ходит со мною на пристань,
прячет плечи в густом свитерке,
вот проводит рукой по ребристой,
по сверкающей летней реке.
Герой мчится на чёрную тучу.
А точней, героиня моя.
Героиню вопросом я мучу:
"В чём же жгучая тайна твоя?
Средь чужих поцелуев, объятий
в чём причина такой тишины?
Иль скупые обрывки заклятий
нам с тобою навек суждены?"
Таково есть рассудка броженье,
сочиняемый наспех роман.
Закричит поэт: "Воображенье!"
Эскулап скажет: "Самообман!"
Что ж, не будь так жестоко безмолвна.
В лабиринт под названием "Жить"
опусти взгляд усталый свой, словно
Ариадны надёжную нить.