Однажды закончится эта прогорклая осень, и скинет величие ветер, оставив грядущему прозу,
Я выйду из дома, укутавшись в тонкую проседь своих безупречных манер и раздумий нервозных.
Вино заискрится в замёрзшем трескучем бокале, запястья заноют под песнь одиноких метелей,
Бесцветные лица в зрачках пустотой замелькают - и мир мой исчезнет, как свет исчезает без тени.
Послушай, послушай, не ты ли шептал неустанно, что мыслей чрезмерность мне душу смертельно изранит,
И путь мой безумный осыплется пеплом на камни, на те, из которых я строила кельи и замки.
Но разве ты знаешь о времени, рвущемся в клочья, о мощи той птицы, нечаянно ставшей мишенью,
Что в это мгновение жизни святая непрочность - и есть её высь и она вне времён - совершенна.
По венам бурлят в исступлении серные реки, предчувствуя мордор, ломаясь в агонии страшной,
Живое - распято, бесцельное быстро стареет,
В грядущего оды ты веришь, поверь мне, напрасно…
Кольчуга у букв потемнела от желчи и соли, искусство творить - это боль, но я ей не владею,
Лишь прячу упрямую память во льдах аллегорий, в изломанных позах своих пережитых падений.
Не стоит нам помнить чужих и избитых мелодий; скрипач, что играл здесь, внезапно был предан талантом.
Мечты иллюзорны, слова - пережиток былого, и в каждой из песен мне слышится плач ярославны.