Два сомкнутых белых крыла - две холодные ломкие льдины.
Небрежно завешены окна и угол фламандской картины,
где бьётся отчаянно в поисках время,
и оттиском имя
играет на пустоши губ.
Вдруг в фокусе дня появляются странные вещи и люди,
день падает в жуткую пропасть на солнечном огненном блюде.
А помнится, что-то писал Маяковский
про звёзды и студень,
пост-джаз выдувая из труб.
Но шрамы длиннее и глубже, чем тень небоскрёба в полудень,
на рынке злословия толпы линчующих вешают груды
чужих ярлыков и своих заблуждений-
Эдем стал безлюден,
в руках бронзовеют ключи.
Как много сказал про круги и чистилище изгнанный Данте,
усталые плечи подводят и жизнь на земле, и атлантов,
и тихо с небес опускается дождь,
как начало сонаты -
крупица надежды горчит.
А в ретроспективе всё видится мелким, смешным и наивным,
мы думали жизнь высекаем из камня,
по факту - из глины.
Заброшен домашний очаг, укутаны снегом руины,
и пепел покроет любовь.
В зрачках мириады несбывшихся снов, перечёркнутых линий,
ступает босыми ногами зима, как блаженный Порфирий,
и стынет вокруг перспектива,
и мысль запредельная стынет
на каменной паперти слов.