А когда родился тот младенец
В зимнем ореоле волшебства,
И среди кровавых полотенец
Женщина лежала, чуть жива,
И мороз бесчинствовал во мраке,
Белые накладывая швы,
И волхвы замёрзли, как собаки,
А собаки — больше, чем волхвы,
И, когда, вихры со лба отбросив,
Коренаст, натружен и силён,
Куропаток шёл стрелять Иосиф,
Чтобы для жены сварить бульон,
И, когда к затерянной пещере
По седым просёлкам декабря
Шёрстяные шествовали звери,
Чтоб согреть рождённого царя,
И вершилась страшная триада
Крючьев и мясницкого ножа,
И босая шла Иродиада,
Голову Крестителя держа,
И, когда от Фив до Хиросимы
Стало можно посуху пройти,
И чесали пятки пилигримы
В суетном предчувствии пути.
И когда звезда мерцала немо,
И вскипала мёртвая вода,
И когда к вокзалу Вифлеема
Скорые спешили поезда,
И когда Пилат за чашкой кофе
Разузнал из утренних газет,
Что внезапно за ночь на Голгофе
Деревянный вырос крестоцвет.
И когда средь красных полотенец
Женщина лежала, чуть жива,
И родился царственный младенец
В зимнем ореоле волшебства,
Вот тогда замедлилась планета:
Высмотреть средь стужи и зимы —
Стало ли на свете больше света,
И не стало ль чуть поменьше тьмы.
24.12.2022