Найдёныш
У человека совестливого в жизни наверняка дурных поступков наберется больше, нежели добрых. Так, во всяком случае, думает он сам – если по-настоящему совестлив и взыскателен, требователен к себе. Интересно, неужто я тоже принадлежу к числу таких людей? Во всяком случае, сколько не оглядываюсь на прожитое – а большая часть жизни уже позади, – дурного, глупого, неправильного и, увы, теперь уже неисправимого куда больше, чем доброго.
Зато есть в моем перечне поступков один, гордиться которым вроде бы и не пристало, но… так иногда хочется. Впрочем, надеюсь, это даже и не гордость – просто на душе теплеет, когда вспоминаешь.
Работал я тогда в газете, репортерствовал. По соседству со мной жили два бомжа. Настоящие, классические такие бомжи: ютились в колодце теплоцентрали, были грязны и запущены, по утрам, раным-рано (у них конкуренция очень жесткая: проспишь зорю – с «таком» останешься), бродили по помойкам, собирали пустые бутылки и что Бог пошлет, потом сдавали тару и быстренько напивались.
Однажды подумалось: а чего это материал для газеты у меня пропадает, прямо под ногами лежит, в буквальном смысле. Напросился я к бомжам в гости. Напялил на себя что погрязнее, купил бутылку водки, буханку хлеба и собрался к ним «домой», в колодец лезть.
- Что на закуску брать? – интересуюсь.
- Так хлеб же есть, – искренне поражаются такой наивности мужики.
Увидев, что я все же беру в магазине кусок сала, глянули осуждающе: сколько ж пива можно было вместо этого прихватить.
Истории у обоих оказались, понятное дело, незатейливыми. Андрей – он помоложе – в «той жизни» был шофером, Юрка – каменщиком четвертого разряда. В колодец их опустила тривиальная пьянка. Бомжуют один шесть лет, другой четыре. Ни документов не осталось, ни родни, что озаботилась бы их судьбами, ни просвета впереди.
– Вот, лета дождемся – в лес, в шалаш переберемся. Там хорошо – воля…
После выхода «в свет» репортажа мои бомжи даже загордились маленько: их стали узнавать. Завидев меня, подходили, здоровались. Иной раз просили на сигареты, или, в «неурожайные» дни, «десятку» на опохмелку. Андрюха прикрывал остатки стеснительности гонором, а вот Юрка – тот, я чувствовал, и в самом деле стыдился попрошайничать. Он вообще душой почище был своего напарника. Помню, как-то наблюдал картину: оба пьянехоньки изрядно, штормит их на все «двенадцать баллов», Андрей и вовсе идти не в состоянии, так Юрка его на себе тащит. Как уж ему тогда удалось дружка в колодец невредимым спустить – для меня загадка.
Как-то стоим у своего подъезда с соседом – мужиком толстым, наглым и откровенно хамоватым (как же, шофер самого N – большого начальника). Подходит Юрка. Робко просит рубля три на сигареты. Лезу в карман – там только сотенная купюра.
– На, сдачу принесешь.
Тот поспешил в магазин, а сосед смотрит на меня как на придурка:
– Ты че, того? Это ж бомжи! На какую сдачу ты надеешься?
Юрка вернулся через три минуты, выложил девяносто семь-пятьдесят, поблагодарил и подался по своим неотложным бомжовым делам. «Заслуженный водитель», по-моему, мало что понял. С какой-то мальчишеской хвастливостью мне подумалось тогда: «Вот, тебе-то, толстому борову, и впрямь хрена лысого принесли бы сдачу!» Впрочем, у такого бомжи и не попросили бы никогда – их сама жизнь заставляет людей за версту чуять.
Проходит время, и один из моих коллег публикует репортаж из соседнего города, из мужского монастыря. Запали мне тогда в душу слова тамошнего отца Иосифа (назову его так): мы, дескать, принимаем к себе в монастырь любого, кто о спасении души думает, работы всем достанет. Как-то раненько утречком выгуливаю своих собак, вижу – Юрка бредет с пакетом, в пакете уже позвякивает. Поздоровались. Потом – до сих пор не знаю, с чего это я – спрашиваю:
– Юр, а не хотел бы ты со дна подняться, из колодца своего в нормальную жизнь вернуться?
Тот помолчал и тихо так в ответ:
– Хотел бы. Да только… получится ли…
– Ты крещеный?
– Да.
– Хочешь, в мужской монастырь тебя отвезу? Денег там платить не станут, но кормить будут, если работать не поленишься. Ты ведь каменщик, такие там наверняка нужны. А мастерство, сам знаешь, не пропьешь – вспомнят, небось, руки-то, что и как делать.
Еще с минуту помолчал бомж со стажем.
– Ладно, поехали.
– Вот и хорошо, собирайся.
Ставит он пакет с бутылками на землю:
– Я готов.
Делать нечего – назвался груздем… Звоню на работу шефу (он помоложе меня и на этом месте оказался по моей протекции, когда я отказался пойти на повышение; кроме того, считалось, что мы друзья).
– Слушай, подстрахуй меня, я после обеда появлюсь.
– Ладно, давай.
И поехали мы с Юркой в соседний городок.
Нахожу в монастыре отца Иосифа. Видный такой батюшка, строгий, прямо иконописный какой-то, взгляд пронзительный.
– Документы у него какие-нибудь имеются? – спрашивает.
– Нет, – отвечаю, – пропито все давно.
– Без документов взять не можем.
– Как же так, вы ж нашему корреспонденту говорили, всех принимаете, кто о душе своей задумался и во славу Божью поработать желает.
– Да так-то оно так… И каменщики нам нужны: мы новую свиноферму строить затеяли. Только и вы нас поймите – абы кого брать не можем. А ну как он убийца какой-нибудь, в розыске находится. Нас ведь внутренние органы проверяют регулярно.
И вроде бы логично все было в речах иконописного батюшки, а только до того мне стало обидно за Юрку (какой же из него убийца!), что я даже заголовок для своей будущей статьи тут же придумал: «Спасение души через внутренние органы».
А бомж мой сидит в машине притихший, словно котенок, на помойке подобранный. И, чую, опохмелиться ему ужасно хочется. Однако – молчит.
Опять звоню шефу:
– Извини, накладка тут у меня. Еще задержусь.
Едем в Елец. Здесь у меня много разных знакомых, вплоть до благочинного. Уж куда-нибудь да пристрою человека, думаю.
Сначала подкатил к Дому престарелых. Директора на месте нет. С трудом «выбиваю» у персонала номер его мобильного телефона.
– Да что ты, Игорь, какой бомж! – слышу в трубке. – Он же, небось, грязный да вшивый?
– А то! И документов нет.
– Вот видишь. Куда ж я его: у меня в Доме старички да старушки все чистенькие, оформленные как положено.
Вспомнилось откуда-то: «Беленького меня всякий полюбит – вы меня черненького полюбите».
Еду к знакомому милицейскому начальнику:
– Ребята, может, кто из вас дачу или дом строит – примите пока человека, пусть поработает, а я через денек-другой пристрою его куда-нибудь.
– Да нет, вроде не строится никто. Разве только в «бомжатник» его определить? И то не больше чем на десять суток.
Нет, в «бомжатнике» – спецприемнике для таких бедолаг – мой Юрка уже был, ничего там хорошего нет.
Купил я колбасы, минералки, сидим в машине, жуем. Глянул в Юркины глаза – и мураши с кулак у меня по шкуре поползли. Потому как страх вселенский в тех глазах увиделся мне: вот, дескать, возится со мной человек, пристроить никуда не удается, а ну как бросит он меня прямо тут, посреди дороги? Там хоть какой-то «дом» – колодец. Там Андрюха – хоть и пропащий пьяница, а все ж напарник, не раз выручали друг друга в тяжелую минуту. А здесь Юрка окажется один-одинешенек, в чужом краю, в чужих людях… Цена бомжовой жизни – известно, копейка.
И до того разозлился я тогда на весь белый свет – слов нет. Да, далеко не праведник этот мой «найденыш», да, упал до самого дна жизненного. Но ведь не вор, не убийца, не казнокрад. Да он, если хотите, душой куда чище того толстого борова – «заслуженного водителя». И вот ведь как выходит: у него есть желание подняться со «дна», я готов помочь ему, оба оказались, как говорится, в нужном месте в нужное время – а тычемся, ровно слепые котята, во все наши «нельзя», «не положено» и «не могу». Куда ни кинь – везде клин…
Помню, мелькнуло тогда в голове: «Вторую собаку уже на улице подбираю, оба кобеля в квартире живут, неужто живого человека брошу? Или опять в колодец спущу?» Нет, думаю, шалишь! Что-нибудь да придумаю. (Я порой ужасно упрямым бываю, особенно, если разозлить меня хорошенько).
– Сиди в машине, – говорю Юрке и иду к знакомым, благочинного по телефону вызванивать.
Кстати, человек он душевный, многие обездоленные получили от него помощь. Может, думаю, и моему Юрке подфартит.
Ан нет, в отъезде оказался батюшка, в епархию по делам поехал.
Дело между тем к вечеру. Встречаю хорошую знакомую, делюсь нашей с Юркой бедой.
– Сейчас, подожди, я одной своей знакомой позвоню, – обнадеживает та. – Кажется, есть вариант.
Выясняется, что и впрямь можно попробовать свезти Юрку к одному доброму человеку, который, возможно (но не факт), примет его. Это в двадцати километрах от Ельца, в селе. Тот человек занят восстановлением тамошней церкви, зовут Сергеем.
Нашел я его довольно быстро, сельцо невелико, да и на виду он здесь, все знают. Еще бы, диковина такая: вместе с братом работают, как волы, картошку, капусту в больших количествах выращивают, а на вырученные деньги местный храм ремонтируют, советской порухой, как и многие, доведенный до положения отчаянного. Плечи у Сергея богатырские, плотное брюшко, бородища лопатой. А глаза – синие, ясные, со смешинкой. Оглядел без спеха мою «находку». Юрка не знает, куда и глаза девать – поди, конем себя на ярмарке ощущает.
– Работать готов? – спрашивает Сергей.
– Готов.
м И пить хочешь бросить?
– Хочу.
– Ладно. Оставайся.
Признаться, я даже слегка опешил. Но Сергей упредил все мои вопросы:
– Документ все же желательно ему справить. Хоть какой-нибудь. Получится?
Договорились, что я сделаю запрос в Мурманск, откуда Юрка родом – может, хоть копию свидетельства о рождении вышлют.
Я уже собрался уезжать, когда Сергей спросил:
– А ты не помнишь меня? Когда-то на байдарках вместе ходили.
Ох, тесен мир сей…
В редакции я, понятно, появился только на следующий день. Друг-редактор сказал, что вынужден был выполнять мою работу, что мой рабочий день стоит около пятисот рублей – etc, etc, и что именно эту сумму я должен буду отдать ему с получки. Я, было, начал рассказывать про бомжа, однако строгий, но справедливый шеф прекратил дебаты так:
– Вот опишешь в репортаже, как ты пристраивал его, я тебе эти «пятьсот» возмещу в гонораре.
К Юрке я съездил через неделю. Привез зубную щетку, пасту, трусы-носки разные, кое-что из своих старых носильных вещей. Сигарет купил. Потом еще не раз навещал я своего «найденыша». Кстати, и справка со временем из Мурманска пришла.
И что б вы думали – с тех пор не пьет человек. Работает «куда пошлют», отрастил бороду, выучился молитвам, постится в нужные сроки. Да, он и курить-то бросил уже. Я даже пошутил как-то:
– Может, тебе жениться пора? А то давай, присмотрим здесь какую-нибудь вдовушку. Ты ж мужик нестарый, «полтинника» еще нет.
Смущается:
– Нет, ни к чему это мне…
Заезжаю как-то с очередным визитом, захожу в церковь, восстановлением которой заняты Сергей с Юркой.
– Привет, Юр!
А бывший бомж мне строго на образ указывает: в храм, дескать, пришел – лоб перекрести.
…Не так давно моя судьба очередного «коника» выкинула: сменил я в одночасье и место работы, и город, и профессию. Квартиру свою продал, а полученными деньгами распорядиться толком не сумел (не любят они меня, деньги, не умею я с ними «дружить»). Словом, начал жизнь «с чистого листа». Отец очень переживал. Так, говорил, скоро по следам своего бывшего бомжа пойдешь – при церкви жить будешь.
– Нет, отец, - ответил я тогда, – так у меня не получится. Рано мне. Не готов еще: не настолько чист душой.
А репортаж о том, как я бомжа «пристраивал», так и не написался. Не сложилось как-то. Может, и правильно это. А то что ж получилось бы – что я христианскую душу за каких-то пятьсот целковых спасал?..
P. S. А Сергей – тот, что Юрку «моего» приютил – стал отцом Сергием, в монахи пострижен. И окормляет храм, который они восстанавливают.