Торнадо

               

                1.
...Он шутил, он рассказывал массу историй...
Он рассказывал... я повторяюсь?.. досадно!..
Дикий страх мой прошёл, и я впитывал жадно,
Словно губка, сюжеты его «эпистолий».
Что-то, правда забылось; но помнится, всё же, изрядно.

А с чего началось: я торчал у экрана,
Где эксперт рассуждал о грядущей эпохе.
Он вещал, что дела человечества плохи,
Что меняется тип галактической праны.
Микрофон доносил истеричные «ахи» и «охи»...

Надвигалась гроза. Близко выли собаки,
Что-то зная... а может быть, чувствуя шкурой...
На соседнем канале какая-то дура
Удаляла в рекламе из чайника накипь.
Я взглянул на окно: как-то сделалось слишком уж хмуро...

Вдруг тряхнуло!.. Я бросился к выходу — поздно!..
Свет погас. Затрещала отчаянно крыша.
...Я взлетал вместе с мусором выше и выше,
Уносимый неведомой силою грозной
Под покров облаков  от моих созревающих вишен...

И, теряя сознание в точке возврата,
Я кого-то молил: «О, не надо!.. не надо!..»
Вдруг исчезли неистовых молний разряды,
И грохочущий бас прохрипел виновато:
«Ладно, ладно, прости! Не трясись: я не дам тебе падать!»

                2.
Опять горячие равнины
Берут измором суховеи.
И реки сохнут и мелеют,
Но, всё ж, мечтой ненаполнимой
Живут и ждут, под жарким солнцем млея.


И в самый пик Великой Суши,
Предшествуя дождю и граду,
Приходит с запада Торнадо.
И, в миг полгорода разрушив,
Оставит вдруг беседку в дебрях сада.

Я поражался этой силе —
Такой таинственной и грозной
В её разгуле грандиозном —
И встреч искал... Мне говорили:
«Опомнись, парень!.. Ты это серьёзно?

Уж если жизнь так доконала —
Не проще ль сверзиться с балкона?
А!.. для безумцев нет закона!..» —
В конце концов толпа сказала,
Махнув рукой и сплюнув раздражённо.

Но я уверен был: торнадо —
Фантом разумной атмосферы,
Игрой увлёкшийся безмерно.
Его лихие эскапады —
К «сердцам красавиц» ключик кавалера.

3.
Дактиль возлюбленный мой пятистопный,
Кладезь поэм и эпической шири,
Нынче твоих оставляю четыре
Быстрых стопы, ибо «гость» расторопный
Пятую счёл для себя отягчающей гирей.

И, рассуждая надтреснутым басом
О возвышающей силе вращенья,
Он подсчитал, что её приращенье
Стало двойным против первого часа...
Я же внимал, в облаках продолжая круженье.



Тщетно борясь с тошнотой и со страхом,
Я пропустил перемену предмета:
«... ты же историк!.. ты знаешь об этом:
Жизнь — это вихрь, от рожденья до краха,
Вихрь, порождённый томленьем земли перегретой!

Жар, разрушающий недра империй,
Не остановишь нытьём резолюций!
Мир обновляет гроза революций,
Огненный шквал над равнинами прерий.
Грязен и жалок орёл, обгоревший и куцый!..»

… Я опускался всё ниже и ниже
Под бесконечные эти рулады
В честь передряг социального ада.
Вот и земля! Слава Богу, я выжил!
...Что-то ворча, от меня удалялся торнадо.

4.
Ещё я лежал, не пытаясь подняться;
Ещё не утихли позывы на рвоту
При взгляде туда, где плывут самолёты.
Земля подо мной норовила качаться.
Но мысль неотступно свою продолжала работу.

Мне грезились крики и стук гильотины,
И кашель надрывный в бараках ГУЛага;
Окопы... солдатская злая отвага...
Надтреснутый бас рисовал мне картины
Бурлящей толпы под гипнозом багрового флага;

А рядом — покой безмятежного сада
С беседкой среди сумасшедшей разрухи.
И снова — бараки... костлявые руки...
И новых великих империй парады
Под «Вихрей враждебных...» повтор
в оцифрованном звуке.



И этот повтор коррелировал странно
С витками какой-то бредовой спирали,
Где линьку и рост организмы сверяли
С волнами космической жизненной «праны»
(В вопросах которой «экспертом» мне стать не пора ли?..)

...Вокруг занимались разборкой завалов.
Кричали сирены пожарных и «скорой».
«Не к месту сейчас философские споры! —
Обыденность, брови нахмурив, сказала.—
Нет смысла внимать твоему дилетантскому вздору!»

5.
Я вернулся к моим созревающим вишням.
Городок энергично залечивал раны.
Мне мечталось, как прежде, сидеть у экрана,
Шевеленье извилин считая излишним.
Но увы! — мой Торнадо тревожил меня неустанно...

Я пытался читать философские книги —
Книги, мир объяснить обещая вначале,
На вопросы мои отвечать не желали,
Отсылая блуждать в лабиринты религий,
В перебранку и в спор поминутно срываясь в запале.

И в душе моей, словно в горячей пустыне,
С этой жаждой сжигающей не было сладу.
Я читал о «прогрессе» — а видел торнадо.
И грохочущий бас, столь знакомый отныне,
Мне, смеясь, объяснял подоплёку упадка Эллады.

И, покинув пределы Эллады и Рима,
Он бродил по равнинам далёкой России
Гомерическим вихрем убийств и насилий,
«Богоносцем»-народом охотно творимых.
(Сколько ж их, что тогда в этом вихре голов не сносили!..)

Я включил в телевизоре звук до предела.
Я внимал настояньям дурацкой рекламы.
И певица,сменяя кровавые драмы,
О любви и о счастье пронзительно пела.
А в саду моём птицы вовсю щебетали упрямо.

30.12.22.