Поздняя ночь, штурм города завершён,
Занял русский отряд позицию на высотах,
А уцелевшие турки к Силистрии бежали.
Лишь рассвет над землёю забрезжил,
Отправил Суворов в город отряд,
Приказал: порохом и огнем – уничтожить город.
Выводили солдаты оставшихся христиан,
Освобождали дома от имущества и поджигали,
Порохом уничтожали каменные постройки.
Горели кварталы, пылали целые улицы,
Превращался город в адский сплошной костёр…
Многим казалось ненужным варварское разрушение,
Но говорили другие, что с турками иначе нельзя,
В гуманизме видят они только слабость,
Только так можно силу им доказать…
Вот вяжут солдаты молодого цыгана,
Плачет рядом старуха цыганка с детьми,
А солдаты опьянены разрушениями и грабежами,
Собираются бросить в Дунай цыгана -
Он украл у солдата мешок сухарей!
Увидела офицера старуха цыганка,
Бросилась перед ним на колени,
Голод заставил украсть, дети давно не ели…
Смотрит офицер на эту семью:
Исхудавший, в лохмотьях цыган
И старуха в каком-то тряпье…
Обращается он к солдатам тогда,
Грех ведь, голодного утопить
И детей его оставить сиротами…
Отрезвили слова офицера солдат,
Потянулись к затылкам их руки
И впрямь, чуть греха на душу не приняли…
Русский солдат незлоблив по природе,
Опомнившись, старается загладить жестокость –
Навьючили тут же цыган и съестным, и одеждой.
Бросилась старуха целовать офицеру ноги,
А взгляд цыгана был выразительней слов…
Думал Суворов укрепиться у Туртукая,
Но приказало начальство на свой берег вернуться,
Вновь принялся генерал по-своему обучать войска.
Месяц прошел, и турки у Туртукая снова собрались,
Приказано вновь провести демонстрацию, атаковать,
Возложено это опять на Суворова.
Обратился к своим полковникам генерал:
В прошлый раз турок побили, побьют и сейчас!
И даже Суворов не думал тогда о том,
Сколько погибнет в ненужном штурме солдат…