«Повесть о господине Зоммере» - последнее относительно крупное произведение Патрика Зюскинда. В центре повествования - странный человек по имени Зоммер, о котором мало что известно. Он ни с кем не общается, все время находится в бесконечном бесцельном пешем пути, не замечая вокруг себя ничего, кроме убегающих вперед-назад километров. Соседи подозревают у него клаустрофобию. Сначала у него пытались интересоваться, куда и зачем он торопится, но потом оставили попытки общения. Единственная фраза, произнесенная господином Зоммером на протяжении всей повести: «Ах, оставьте же меня наконец в покое!» .
Другая сюжетная линия – лирические воспоминания рассказчика о своем детстве: небольшой городок у озера, создание «прикладной теории полетов» и лазания по деревьям, уроки музыки, первая любовь, первое разочарование и т.д..
Развязка «Повести…» - самоубийство господина Зоммера на глазах у подростка и решение последнего не раскрывать этой тайны. Через две недели исчезновение старика заметили жители городка, а еще через некоторое время о нем совсем забыли.
Короткая история, детские воспоминания раскрывают основной мотив творчества Зюскинда – мотив одиночества. Причем самый страшный его вид – леденящее, доходящее до самоубийственного отчаяния одиночество среди людей. Мир холоден и бездушен, люди снуют рядом, а человеку порой кажется, что он находится в окружении бесплотных призраков, которые моментально ускользают, стоит ему к ним обратиться. Герои произведения Зюскинда испытывают сложности в установлении контактов с обществом, от любого рода конфликтов склонны замыкаться в своем маленьком мире, провоцируя создание «второй реальности», укрываясь от реальности в отчужденности.
Хотя изначально заявлено, что история будет посвящена господину Зоммеру, она постоянно прерывается детскими воспоминаниями, переживаниями и рассуждениями, из чего можно сделать вывод, что действительность жизни Зоммера является лишь аллегорией бытия юного героя-повествователя. Он также находится в душевных исканиях истины. Ответов на свои вопросы. Зюскинд использует прием «потока сознания», но сознания, до поры свободного от забитости взрослым знанием с его стереотипами, архетипами и т.д. Вот как он рассуждает над словом «клаустрофобия»: «Это означает, что он не может оставаться в своей комнате, означает, что ему всегда хочется гулять. Значит, вместо трудного слова «клаустрофобия» можно просто сказать «охота гулять» . Готовясь к встрече с одноклассницей, герой хочет «показать ей все красоты», известные лишь ему одному: трансформаторную будку, кормушку для лосей, муравейник и т.д. А еще он верит в то, что он может летать, «стоит только расстегнуть пальто, взяться за обе полы и раскинуть руки, как крылья» .
Все эти эпизоды создают образ наивного, трогательного ребенка, однако даже он, сталкиваясь с бездушной реальностью, которую не в силах изменить, решает расстаться с жизнью из-за «открывшейся… невыносимой истины, что весь мир есть не что иное, как сплошная, несправедливая, злобная, коварная подлость». Конечно, причины, толкнувшие его на попытку суицида, нельзя назвать истинными: «мама, которая не купила … приличный велосипед, отец, который во всем ей потакал, пешеходы, которые загораживали улицу» и т.д., но не должно ли читателей насторожить, что такие мысли приходят в голову десятилетнему ребенку?
А дальше легче всего проследить, как мастерски автор связывает две сюжетные линии (историю господина Зоммера и мироощущение мальчика-рассказчика). Каждая их встреча сопровождается переломным моментом в жизни ребенка. Зоммер, сам того не ведая, спас мальчику жизнь, показав настоящее страдание, настоящую тягу к жизни.
В «Повести о господине Зоммере явно прослеживаются экзистенциальные мотивы с их изначальной и вневременной дисгармонией. Идея мира без бога – один из постулатов экзистенциализма. Ярким его выражением в «Повести о господине Зоммере» можно рассматривать эпизод в доме барышни Функель, описанный с иронией, но содержащий глубокий смысл. Опоздавший на урок музыки не по своей вине и совершенно не игравший упражнений дома, а ко всему прочему подло обвиненный в пристрастии к мороженому, главный герой принужден играть отвратительные этюды и фуги господина Хесслера (фамилию можно перевести как «отвратительный, противный»). И только на последние десять минут занятия приходится исполнение столь милой сердцу юного пианиста сонаты для четырех рук Диабелли, однако здесь его ждало поистине серьезное испытание – фа-диез, которую было необходимо брать вместо чистого фа (то есть на полтона выше): «…на переднем краю клавиши приклеилась отливающая зеленью, длиной примерно в палец, толщиной почти с карандаш, изогнутая, как червяк, порция слизисто-свежей сопли, явно произведенной носом барышни Функель». Этот музыкальный путь к фа-диез – путь глубоких внутренних испытаний, путь веры и неверия, путь от спасительного «о Боже милостивый!» к ницшеанскому «Бог умер!»
Таким образом, трагическое ощущение «абсурдного мира» оказывается доступным ребенку, гнев которого обрушивается (вслед за кобелем госпожи Хартлауб) на Господа Бога: «…да, так называемый Господь милосердный …не нашел ничего лучше, чем отгородиться трусливым молчанием». Вложенные в уста ребенка эти идеи не становятся менее важными, напротив, мир уникальным образом обнаруживает свою трагичность, которая оказывается понятна и ребенку.