Авиационные байки-1

               
   В моей теперь уже далёкой молодости я в качестве курсанта немного полетал на реактивных самолётах. За время обучения было немало интересного, о чём и хочу поведать. В надежде найти на страницах Стихиря не только благодарных читателей, но и людей, близких к авиации.
                ЗАКОН ПАРНЫХ СЛУЧАЕВ
   Первый год обучения. Летаем под Карагандой на Л-29. Мне предстоит полёт в зону и перевод на другое упражнение, поэтому в заднюю кабину садится проверяющий – наш кэз (командир звена).
   Запустил двигатель, загерметизировался. Поднимаю руку – знак технику: готов вырулить. Тот смотрит куда-то в хвост самолёта, и глаза его, округлившиеся до невероятных размеров, явственно ползут на лоб. В следующее мгновение он переводит этот сумасшедший взгляд на меня и судорожным движением скрещивает поднятые над головой руки – вырубай движок!
   Небольшое пояснение. Запуск самолётов происходит на ЦЗ – центральной заправке. Борты стоят «в шеренгу по одному», позади них тянется металлическая труба с авиационным керосином, и к каждой самолётной стоянке от этой трубы подведен шланг с заправочным пистолетом на конце – самым обычным пистолетом, как на автозаправках. Так, во всяком случае, было в те стародавние времена, когда я летал.
   Выяснилось: когда я уже собирался выруливать, заправочная кишка лопнула от старости, и в непосредственной близи от сопла моего работающего двигателя весёлым живописным фонтаном забил ввысь авиационный керосин. А температура выхлопных газов у реактивного истребителя, чтоб вы знали, от 400 до 900 ° C. Так что, думаю, понятно, отчего глаза у авиатехника полезли на лоб: видимо, человек обладал неплохим воображением и живо представил себе яркий-преяркий «вечный огонь» на стоянке.
    Я заглушил двигатель, курсанты перекатили мою «элку» на другую стоянку, потом новый запуск, благополучное выруливание – и я улетел сдавать свой зачёт. Пока крутил в зоне пилотаж, выяснилось: абсолютно аналогичный случай произошёл на другой стоянке. Многие годы ничего подобного на аэродроме не было. Сработал закон парных случаев. Полёты были прекращены и не возобновились до тех пор, пока не заменили все заправочные шланги.
                ЖЕНЩИНА НА БОРТУ
   Летала в нашей учебной эскадрильи одна женщина-инструктор – назову её Венерой Павловной. Возраст – немного за сорок, юморная, без комплексов пользовалась обсценной лексикой (но не злоупотребляла). С годами она несколько располнела, поэтому ни один ППК (противоперегрузочный костюм) на неё не налезал. Будучи прекрасно натренированной за долгие годы работы инструктором, она спокойно обходилась без него. Бывало, летом, когда тяга двигателя на жаре изрядно падает, тянет курсант ручку управления на петле, корячится, кряхтит, напрягает все мышцы, ППК накачивает в себя воздух, помогая бедолаге, перегрузка всё выше, а скорость всё падает… И тут из задней кабины по СПУ (самолётное переговорное устройство) ровный такой голос Венеры: «Ну что ты, родной, тяни-тяни давай, а то ведь сейчас в штопор ухнем к чёртовой матери».
   И ещё один эпизод про Венеру. Когда погода была «так себе», а накручивать налёт часов курсантам всё-таки надо было, случалось, летали мы с «мешком». Так называли инструктора в задней кабине. По плановой таблице у тебя вроде бы самостоятельный полёт, скажем, по маршруту, а сзади, тем не менее, сажают «мешка». Боялись наши отцы-командиры, что при неважной видимости можем мы заблудиться. И правильно боялись.
   Кстати, термин «мешок» появился давным-давно: ещё на заре авиации, когда небо бороздили фанерные аэропланы, при самостоятельном полёте курсанта или лётчика в заднюю кабину укладывался мешок с песком, чтобы сохранить правильную центровку самолёта. 
   Так вот, однажды мне надо было лететь самостоятельно по маршруту, а сгустившаяся облачность внушала РП (руководителю полётов) некие опасения, вот он и распорядился насчёт «мешков» для нас. Моему инструктору в это время надо было лететь с другим курсантом, поэтому он быстренько пробежался по ЦЗ, нашёл свободного коллегу, и так у меня в задней кабине оказалась Вероника Павловна. От роли «мешка» инструкторы, как правило, не отказывались: и своего сослуживца выручали, и дополнительный налёт часов им «капал».
   – Ну что, лётчик-ас, полетели? – весело сказала Вероника, усаживаясь в кабину.
   Потом, пристёгивая парашют, добавила:
   – Ты, это, давай потихоньку, плавненько – я тут подремлю пока.
   Шутила, конечно: все инструкторы берегли нас, желторотиков, пуще родных детей. А за детьми, как известно, глаз да глаз.
   В общем, по маршруту я сходил нормально, нигде не блуданул. Вернулся на точку, начал заходить на посадку. А, надо сказать, мой инструктор всегда ставил меня в пример другим курсантам: мол, я всегда контролирую выпуск шасси не только по лампочкам, но и по механическим полосатым «матросикам» на капоте самолёта и на плоскостях. Контроль сей важен и вот почему. Управление выпуском-уборкой шасси на Л-29 производится посредством двух кнопок. Выпуск – кнопочка ярко-зелёная, на ней силуэтик самолёта с тремя колёсиками под ним. Уборка – кнопка с изображением самолётика без шасси, и, мало того, что она предупреждающе красная, так ещё и под металлическим подпружиненным колпачком такого же цвета. Это для «особо одарённых» – чтобы на стоянке не нажали. Мол, пока красный колпачок будешь поднимать, вспомни, что это именно УБОРКА, а не ВЫПУСК шасси. Но… что говорить, несмотря на все эти меры безопасности, всё равно бывало – подламывали «ноги» на земле бедным «элкам».
   На траверзе ВПП пора выпускать шасси. Я с умным видом нажимаю… кнопку уборки (предварительно ОТКИНУВ КРАСНЫЙ КОЛПАЧОК). Гидравлика исправно срабатывает – я это слышу – и убирает уже убранные стойки. Добавляю оборотов – при выпущенных «лаптях» возрастает сопротивление набегающего потока воздуха – и бодро рапортую: «Сто тридцать пятый шасси выпустил». РП даёт добро на посадку. Прохожу третий-четвёртый разворот, выпускаю закрылки, становлюсь на глиссаду – что за притча: обороты ниже положенных, а скорость не падает. Прибираю РУД (рычаг управления двигателем) чуть не до «малого газа», даже тормозными щитками себе помогаю – а всё равно несусь, как мартовский кот на случку. Венера сзади молчит.
   И ведь ни разу мысль не мелькнула о красной кнопочке! Ну, думаю, ветер, небось, поменялся, в задницу дует, а старт ещё не успели сменить, придётся «ногой тормозить» при посадке.
   Тут меня замечает курсант с биноклем, приставленный к РП специально для таких «талантливых», как я. Естественно, докладывает руководителю: «На посадке борт без шасси!»  РП тут же реагирует: «Сто тридцать пятый, на второй круг!»
   И тут бросаю взгляд на приборную доску, вижу три предательских КРАСНЫХ лампочки… Ах, как же мне стало стыдно! Старшина звена, первым вылетел самостоятельно, меня другим в пример ставят… И начал я в полный голос материть себя. В задней кабине за шумом двигателя голос курсанта не слышан, поэтому я дал себе полную волю в выражениях. А Вероника возьми да нажми в это время кнопку СПУ, и мои отчаянные  маты-перематы прямо ей в шлемофон по ушам. Мне тогда показалось, что она улыбнулась.   
   – Ты не переживай, – говорит спокойно, – так со всеми бывает, кто первый раз с женщиной летит. Мои-то привыкли уже…
   Ну, и ещё про Венеру Павловну. Был среди её курсантов такой Мишаня – высокий, худой, сутуловатый. И крайне застенчивый, краснел по любому поводу. Как-то на посадке наделал он кучу ошибок, самолёт в полосу ткнул грубо, посему уже на пробеге, при торможении, начал получать по СПУ из задней кабины от Вероники свою законную порцию «пряников». Причём, как обычно в таких случаях, в выражениях она не стеснялась. Под таким эмоционально-бесцензурным напором Мишаня совсем растерялся, в конце полосы нажал не ту педаль и свернул не туда. Вероника окончательно вышла из себя:
   – Ты куда в кусты свернул? Е@ть меня что ли везёшь?!
   После полёта учлёт уже на земле должен чётко отрапортовать: «Курсант такой-то полёт закончил, разрешите получить замечания». Но куда там! Едва зарулив на стоянку, Мишаня откинул фонарь, выскочил из кабины, как ошпаренный и, сломя голову, помчался куда-то в неведомую даль вдоль центральной заправки. А следом за ним, отчаянно матерясь, бежала Вероника, как боевой шашкой размахивая на ходу кислородной маской. Что и говорить, повеселили!
                КАК «СТРЕЛЯЕТ» ФОТО-КИНОПУЛЕМЁТ
   Второй год обучения. Машины уже посерьёзней – МиГи. Как-то из мастерских пригнали борт после плановой замены двигателя. Требовался облёт самолёта по полной программе. В том числе, надо было проверить работу ФКП (фото-кинопулемёта). Делается это ещё при неработающем двигателе. Надо сначала включить прицел, немного подождать, пока он прогреется, потом активировать на секунду ФКП, после чего слышалось лёгкое жужжание – включалась протяжка плёнки.
   Отдельной кнопки для фото-кинопулемёта не предусмотрено, она была одна и для него, и для 37-миллиметровой пушки. Боевого применения у нас не было, и по наземным, и по воздушным целям «стреляли» мы только из ФКП.
   Но каким-то образом при проведении регламентных работ в мастерских в стволе пушки оказался один боевой снаряд. Напомню: калибр 37 мм – это почти легендарная «сорокапятка» времён Великой Отечественной. И вот нажимает лётчик-инструктор эту кнопочку… Бах! Прямо по курсу стояла деревянная будочка инженера по полётам. Стояла – и нет её, только столб пыли оседает. И этот самый инженер (который вполне мог оказаться там, внутри), стоит неподалёку и медленно, но верно бледнеет…