Авиационные байки-2

               
   Продолжаю делиться воспоминаниями о том славном времени, когда я был курсантом и летал на реактивной технике, получая профессию лётчика-истребителя.
 
                ЭКСПЕРИМЕНТ НА ВЫЖИВАНИЕ

   Уже упоминал, что чехословацкие учебно-тренировочные самолёты Л-29, на которых мы летали в первый год обучения, оснащались не очень сильным двигателем. В силу чего весь сложный пилотаж приходилось выполнять на больших перегрузках. Иначе аэроплан просто всё время срывался бы в штопор. Пришедшие на смену этой машине Л-39 имели движки ровно вдвое мощнее, поэтому курсантам на петле или боевом развороте уже не приходилось расплющиваться в кресле, растекаясь этакой полужидкой лепёшкой.
   О перегрузке. Обозначается она буквой g, её испытывает любой человек, находящийся на земле. Постоянная перегрузка равна 1, мы к ней привыкли и попросту не замечаем её. Если g равно нулю – это невесомость. При вводе самолёта в набор высоты или на крутом горизонтальном вираже возникает положительная перегрузка. Чем она выше, тем больше становится вес человека. Скажем, космонавты при старте ракеты испытывают 4-5-кратную перегрузку. Если 75-килограммовый авиационный курсант при выполнении «боевого разворота» выдал 7 g, это значит, что несколько секунд его вес составлял более полутонны. Кровь при этом стремится опуститься из головы куда пониже. Чему препятствует ППК (противоперегрузочный костюм). При увеличении перегрузки в эти костюмы автоматически поступает сжатый воздух, прочная ткань обжимает живот, ноги, и у лётчика появляется больше шансов не потерять сознание во время маневра.
   При постоянных тренировках кратковременные перегрузки в 6-8 g не представляли для нас, молодых и крепких парнях, больших проблем.
   На Л-29 был установлен небольшой приборчик, фиксирующий эту самую g. Одна стрелка всё время показывала текущую перегрузку, другая фиксировала тот максимум, который был достигнут в полёте. У нас, курсантов, между собой существовало негласное соревнование – кто «привезёт» больший показатель.
   Как-то я самостоятельно полетел в зону на отработку сложного пилотажа. Стояла изрядная жара, поэтому тяга двигателя была заметно ниже обычной. Выкручивая очередную «петлю», решил «поставить рекорд» по перегрузке. С её увеличением начало пропадать боковое зрение – вокруг сужалась темнота, словно плотные шторки повесили. Я сосредоточил взгляд на АГД – авиагоризонте, основном приборе, с помощью которого лётчик определяет положение самолёта в воздухе. Чем больше я тянул ручку управления на себя, тем выше становилась перегрузка и тем обширнее чернота в глазах. Кончилось тем, что в поле зрения остался только АГД, а всё остальное вокруг – совершенно тёмная ночь. Ощущения были забавными: чуть снизишь перегрузку – «шторки» раздвигаются, увеличишь – опять видишь только АГД. Стало понятно: возьми я ручку ещё чуть-чуть на себя, и «шторки» окончательно закроются – я потеряю сознание. Как только вышел из «петли», боковое зрение тут же вернулось в норму.
   После приземления с гордостью показывал братьям-курсантам стрелку на приборе – достигнутый мной максимум по перегрузке составил 12 g. Пижон…
      
                ПОПУТНАЯ ВОРОНА
   Есть в авиации такой профессиональный термин – «орнитологическая обстановка». Дело в том, что наличие вблизи любого аэродрома скопления птиц чревато весьма серьёзными последствиями. Любая птаха, даже совсем небольшая, попадая в воздухозаборник самолёта на большой скорости, может стать причиной катастрофы. Лопатки турбины, изготовленные из прочнейшей стали, в таких случаях ломаются, как спички, что грозит возникновением пожара двигателя. В общем, от птичек всем аэропланам лучше держаться подальше.
   В тот день по плану у меня был самостоятельный полёт в зону. На взлёте, едва поднял носовую стойку шасси, боковым зрением увидел слева двух птиц каждая размером с кулика. Одна вроде как успела выпорхнуть из-под самолёта, а судьба второй осталась для меня тайной.
  Стал внимательнее обычного следить за приборами, главным образом – за температурой двигателя. Всё было в норме, но тревожное ощущение не покидало меня весь полёт. Приземлившись, подошёл к технику и тихонько сообщил ему о птичках. Тот отреагировал моментально: «Молодец, что сказал. Сейчас посмотрим». Через минуту он уже снял нужный фрагмент обшивки МиГа, чтобы стал виден двигатель. Манит меня к себе – смотри. На лопатках турбины и вокруг неё всё было в перьях, крови, кусочках птичьей плоти.
   – На взлёте, говоришь, поймал? – задумчиво сказал техник. – Повезло тебе: скорость невелика ещё была, потому и уцелела турбина.
   И пошёл докладывать начальству о происшествии. С тем, чтобы этот борт исключили из плановой таблицы полётов.
   И ещё про птичек. Время от времени, по достижении определённого ресурса, самолёты требовали замены двигателя. Вот после проведения таких регламентных работ два лётчика-инструктора и перегоняли Л-29 из мастерских на аэродром базирования. «Рулил» один из них, сидя в передней, курсантской, кабине, второй – сзади, на месте инструктора – мирно спал.
   Между кабинами у «элки» находится не очень толстая плексигласовая перегородка. Летящую в попутном направлении ворону лётчик заметил вовремя и успел отклониться. На скорости 500 километров в час птица пробивает слабенькое бронестекло учебного самолёта, затем перегородку, и в лицо мирно сопящего второго летуна, уже на излёте, шмякаются её бренные останки.
   Никаких серьёзных повреждений инструктор не получил, но надо было видеть ужас в глазах встречающего персонала на аэродроме, когда из задней кабины появилось нечто – всё в крови, чёрных перьях, кишочках…
   У всех был шок. Особенно, наверное, у вороны – ничего себе, за червячками слетала!

                КАК КОСТЯ Д. МОЙ МИГ НАПУГАЛ
   На втором году обучении я был у нас в авиацентре подполковник Т., который чрезвычайно рьяно следил за соблюдением любого рода инструкций. Коих существовало великое множество, но соблюдались, понятно, далеко не все. Так, к примеру, до взлёта и после приземления курсантам предписывалось рулить со скоростью «быстро идущего человека». Однако, уже вполне освоив МиГи, все мы носились по рулёжкам не хуже Шумахера. Инструкторы закрывали на это глаза: соблюдай мы строго инструкцию, плановая таблица полётов могла бы сгореть синим пламенем – взлёты-посадки рассчитаны по минутам.
   По земле подполковник Т. передвигался своеобразно. Невысокий, коренастый, с округлым животиком-мячиком, он шёл, смешно расставив в стороны руки, очень напоминая пингвина. Такое, впрочем, прозвище у него и было. Ни с кем не спутаешь, виден издалека.
   В тот лётный день подполковника Т., точно знаю, на аэродроме не было. После посадки несусь, как обычно, на всех парах к ЦЗ (центральной заправке), пришпоривая своего МиГа, чтобы не задерживать вылет следующего курсанта. И вдруг – что за притча: прямо по курсу вышагивает наш «пингвин», строгий блюститель инструкций! На автомате жму по тормозам. Потом курсанты ржали: «Ты бы видел, как твой МиГ аж присел от страха!»
   И что же? Подкатываюсь тихонько к «пингвину», тот поворачивается в мою сторону и… смеётся во весь рот, тут же превращаясь в молодого смешливого лётчика-инструктора Костю Д. Очень уж умело он спародировал того подполковника, что и говорить.