(Реквием по умирающей стране. 1988 год)
С Ириной встретились возле калитки.
Странно, то ли притерпелась женщина, то ли привыкла к выкрутасам мужа, но обиду снесла молча, достойно, даже улыбнулась при приветствии. И где он пропадал, не спрашивала. Стогов готовился к любому другому повороту и невольно восхитился самообладанием жены.
Дверь открыл своим ключом и пропустил жену вперед. Та еще раз улыбнулась, но прошла молча, да и улыбка Стогову не понравилась. Его ненавидели.
Дом был пуст, и в нем гулко отдавались шаги, неловкие движения, и Сергею Дмитриевичу казалось, что слышит неровное дыхание Ирины.
На душе скребло. Надо было говорить. Обязательно. С женой, с той которая когда-то была в нем, а теперь он ее не чувствовал в себе. Сейчас ее в нем не было, да и никого не было, он был один.
- Ирина... Ира, иди сюда.-Стогова неприятно резанул его елейный, подхалимский голосок. Спокойно разговаривать он сейчас не мог.
Жена молчала.
- Ира, - голос уже походил на директорский, - Ир-р-ра. - И дальше налился яростью.
Стогов знал, жена не выдержит, такая психическая атака ей не по силам, но сейчас он не хотел ее ни пугать, ни мучать, он сам мучался, а по другому не умел.
Внутри закипело. Кинулся на кухню. Хрупкая женщина стояла у плиты и что-то резала, нержавеющий нож отражал голубоватое пламя газовой плиты. Это была чужая женщина. Стогов бросился к ней. Почему выхватил нож, он сам не понял, но тот вылетел из Ирининых рук прямо на горелку и неприятно задымил пластмассовой рукояткой.
Сергей с силой рванул и развернул к себе жену.
- Ирка, да что мы делаем, - со злобой растягивая слова, выкрикнул ей в лицо, - помоги, помоги еще раз... Последний.., а там, а там черт с ним. Но так нельзя, так нельзя больше жить, не надо, ни-ко-му не надо... Я так больше не могу...
Ирина Сергеевна дернулась и вырвала плечо из цепкой ладони.
Платье треснуло, кастрюля с грохотом полетела с плиты, и по полу растеклась бордовая лужа борща.
Стогов прижал жену к стене. Он не хотел насилия, он совсем не хотел этого, но совладать с собой не мог.
- Ирка, давай жить, давай будем жить, - ему показалось, что не все потеряно, что он еще любит ее, и хоть из глаз ее на него вырывалась ярость, бессильная, разбавленная слезами, но это было лучше прежнего, лучше пустоты.
- Брось, Сергей, не надо... - сквозь слезы проговорила Ирина. Она пыталась успокоить мужа. - Ты что сумашедший.., зачем, ведь все прошло, ты же знаешь... Да ты же сам тыщю раз.., что тебе еще надо..?
Но Стогов ее не слышал. Он сейчас что-то чувствовал к ней, наверное он ее еще действительно любил.
Из под разорванного платья торчало худое, бледное плечо, а чуть ниже белела сдавленная бюсгалтером грудь. Сергей видел только это. Жена давно не была такой. То ли сама, то ли с его помощью превратилась в умную, холодную, непроницаемую партийную служащую, а вот сейчас он видел: это-ЖЕНЩИНА.
Она плакала и не давалась, но была живая, настоящая. Стогов резко подхватил ее за бедра и, перевалив через плечо бегом перенес в спальню. Ирина вырывалась, боролась с насилием, колотила кулачками, но упали они вместе, и белье полетело в разные стороны.
Тяжелое тело вдавило ее в обволакивающую постель, и сопротивление из-за бесполезности было окончено. Ирина смолкла, всхлипы стали реже, она обмякла и сдалась.
Стогов теперь знал, что любит ее. И любит ее как никогда прежде. Это было новое чувство. Поселилось только что. Ее взлохмаченные волосы, разбросанные по подушке, были молоды, и тело, оно нисколько не сдало, ни складок, ни жиринки. Да это было и не важно. Лишь на бедрах тонюсенькие красные прожилки выглядывали из-под кожи, но и они манили к себе, казалось сейчас и они дышали жизнью.
Через несколько минут Ирина успокоилась, а затем задышала чаще, громче и наконец обняла. Теперь она его не отталкивала, теперь и ей он показался родным. Слезы в глазах подсохли, а влажные от горячего дыхания губы стали искать его губы, и она забыла обиду.
То ли от усталости, а может не в силах сдержаться, порой стонала, но стон не давил, наоборот, он был радостным и легким, да и сдерживаться не хотелось.
Сергей с каждым мгновением чувствовал, как что-то облегчается внутри, словно постигает что-то давно забытое. Становилось действительно легче, и не только в теле. Слезы текли у него из глаз.
Затем они долго лежали, просто так, не шелохнувшись, в немом оцепенении: она в оставшихся клочках одежды, и он, будто нашедший еще что-то на пути. Молчали, и молчание тоже было не тягостным. И у обоих глаза были мокрые.
Стогов чуял: ему было невыносимо жалко жену, какая-то жестокоуцепившаяся в него вина не давала покоя. "ведь только что так грубо обошелся с ней.., а теперь, все по другому... Вот она, рядом... Родная." Он с силой прижал ее к себе, поцеловал в глаза, и взгляды встретились.
Из ее глаз опять выкатились слезинки, но не стекли, а остались поблескивать на ресницах, и Сергей ясно почувствовал, как под его сердцем бьется, колотится, рвется наружу еще одно, - ЕЕ.
Вставать не хотелось.
Ирина понемногу пришла в себя и наверное показалась себе наскромной. Она зашевелилась, потянулась к ногам, и накрыла тела скомканым так покрывалом. Но это было явно лишним, ведь красота дается людям не так часто, а Ирина сейчас была на редкость красива.
Ей хотелось что-то сказать, поговорить с ним, долго не решалась, и, лишь накрывшись почувствовала себя смелей.
- Прости, Сережа.., за все... - она замолчала, рассматривая мужа, и Стогов заметил, так на него не смотрела давно, и сейчас выглядела гораздо моложе своих сорока восьми, и уж конечно ни чуть не уступая его ночной подруге.
Ирина подняла голову и вновь заговорила: Мы так давно не были вместе, и мне казалось все, не нужны, ты был такой злой, чужой.., а оказывается нет, еще не все.. - она вдруг спохватилась, и растолкав мужа, проворно вскочила.
- Вставай быстрей, сейчас Анька приедет, автобус в три приходит. Мама на работу звонила, чтоб встретили...
Они уже были на кухне, выгоняли из углов жирную, бордовую жидкость, бывшую борщом, и, игриво, заговорщически посматривали друг на друга, когда в дверь позвонили.
"Звонит не дочь," - сразу отпечаталось в голове Стогова, и это ему не понравилось. Он еще не знал причины, но насторожился.
На пороге нарисовался его водитель, черноглазый грузин, Гога, по растрепанному виду которого Сергей Дмитриевич понял: что-то случилось.
- Сергей Дмитриевич, авария у нас. А у вас телефон не работает. В котельной турбина что ли взорвалась, пожар приличный. Никоненко послал за вами. - Гога вымучил улыбку,
- я думал вы еще не приехали.
Через три минуты они мчались на завод. По радиотелефону, встроенному в машине, Стогов примерно знал обстановку: выходило, вроде бы ничего, не так страшно. Но брали сомнения, а вдруг врут, вдруг пылает там все к чертовой матери, и боятся сказать. "Эх, Никоненко, не хотел же его ставить... Вот опять."
- Давай под мост.
- Нельзя, Сергей Дмитриевич, дорогу не доделали.
- Жми, давай, с асфальта свернуть боишься, - Стогов недовольно взглянул на водителя, - чистюля. Во-он, тот тоже чистюля, пройти по цехам, нет, грязно, лень. А там нажрались поди.., и вот оно... Эх, разгильдяи...
Он опять поднес микрофон к губам, который так и не выпускал из рук, и зычно прорычал:
- Ну что там, диспетчер... Что, спрашиваю, там..?
Ответа разобрать не смог. "Волга" со всего маху подпрыгнула на некстати подвернувшемся валуне, и, юзом покатилась по откосу.
Стогов по инерции воткнулся в лобовое стекло, на мгновение потеряв из виду происходящее.
Но тут же пришел в себя. Перед глазами неслись сухие комья глины, бившие по капоту и крыше. Он машинально взглянул на водителя: тот целиком был поглощен борьбой за жизнь, и это вселило в директора уверенность. Скорость постепенно гасла, и перевернись они теперь, наверняка бы выжили.
Наконец оказались у подножия насыпи, спустились благополучно.
Все было как-то не так. Вопреки сложившейся практике, Сергей Дмитриевич, не стал отчитывать напуганного Гогу, он только не совсем уверенно пробурчал:
- Ладно, давай обратно, ехать-то можешь?
- Попробуем. - Неестественно спокойно ответил водитель и попытался вырулить из валунов.
После непродолжительных усилий, несколько раз чиркнув брюхом по грунту, машина выползла на дорогу.
Обратно ехали медленнее. Что-то цепляло за правое колесо и не давало разогнаться, визгливый скрежет давил на уши. Всю оставшуюся дорогу Стогов молчал. С рассеченного лба кровь стекла до правой брови, и там засохла., и теперь мешала морщиться,и он выковыривал из брови засохшие кусочки.
Когда с грехом пополам подрулили к проходной, в машину запрыгнул старший сменный Никоненко, и сбивчиво начал докладивать.
После обеда решили вывести турбину. Плановая. Хотели за выходные успеть. И, видно, в резонанс... Оборвало вал. А затем проводка. Короче, все загорелось.
- Ты короче, - Стогов не выдержал, перебил, - Кто это - мы решили? Сейчас что? Живы все?
Но ответа не услышал. Гога нажал на тормоза, резко остановились, и директор выскочил к мечущимся под огнем людям.
Первое, что бросилось в глаза: Люди стояли. Смиренными глазами выражали покорный вопрос: "Что будет дальше?" У самого огня с несколькими рукавами довольно умело орудовали пожарные, а дальше, наверху, с металлической лестницы, через пробоину в крыше, двое самых отчаянных заливали пеной очаг.
Стогов сразу уловил: они-то и выполняют главную работу. Пожар тушат они, эти только поддерживают, лищь бы не разрастался огонь.
Пожар в самом деле шел на убыль, значит не врали. Пламя в пустых оконных проемах появлялось все реже, не всегда дотягиваясь до них, а затем и вовсе сникло, потерялось где-то там, за стеной.
Сергей Дмитриевич почувствовал: отлегло. Посмотрел по сторонам: за спиной стояли главный инженер Бажин, спокойствие и уверенность которого всегда восхищали Стогова, за ним майор-пожарный, начальник котельной Лосев, еще кто-то, но тех память запечатлеть не успела.
- Здорово, Дмитрич, - как обычно спокойно поприветствовал главный инженер, и на его старческом лице промелькнула не то ухмылка, не то ирония.
- Чему радуешься? - Стогова зацепила эта веселость.
- Да все вроде... Вроде все... - Бажин сплюнул почему-то кровью, хотя ни ссадин, ни ушибов видно не было. - А ты не верил, Дмитрич, все не до того, руки не доходили. Три года этого ждали, и главное, спокойно ждали.
Это на главного не походило. Он начинал расходиться, раньше Стогов такого за ним не замечал. Если уж тот ругал или карал, то молча, по-инквизиторски уверенно. Его боялись на заводе, здорово боялись, пожалуй посильней самого директора. И Стогов не лез, доверял, верил, все будет как надо. И ведь было все, столько лет... А с этой турбиной:да, говорил, и спорили не раз, так думал, по-стариковски, перестраховывается...
- Дмитрич, тебя тут не было, хотел раньше переговорить, да, видишь встретились когда, - Бажин еще сплюнул, и опять вытер кровь рукавом, - сейчас вот с этим разберемся и все, кранты, хорош дубасить, - он посмотрел прямо в глаза директора. Тот молчал. Взгляд не выражал ни вопроса, ни возмущения.
- Знаешь, надоело все, устал, столько лет жандармом- словно оправдываясь, проговорил главный и замолчал. Стогов ждал этого разговора. Последний год ждал его реально. Он видел, как главный сдает: гордая длинная фигура его на глазах сгибается, все реже заходит поговорить, покурить, да по больничному просидел больше двух месяцев, раньше сроду на было такого. Не болел, ни разу.
"Кто за него? Сидоров? В этом году он круто взялся. Вообще, мужик крутой,толковый. А насколько его хватит? Надолго ли.. ? Как Семеныча..?
- Погоди, не сейчас. - Стогов не хотел сейчас говорить об этом,и вдруг не сдержался:- Прорвало что ли, уйду, уйду. Да уйдешь, куда ты денешься, да хоть все бежите. Знаешь же, не задержу. Прав у меня таких нет. - Сергей Дмитриевич резко себя оборвал. Этого говорить бы не следовало. Вокруг стояли люди, и хоть все еще бушевало пламя, могли услышать. А он обидел старика, хотя и был неправ, а прав был как раз он.
Рядом стояли люди. Стогов увидел, что огня больше нет. Ворота открыли, и по земле плавно выползала серая, грязная масса пены, но это его мало волновало. Что-то внутри заставляло: извинись, извинись... Он понимал: люди ждали.
Стогов нашел в себе силы.
- Ладно, Семеныч, не сдержался я. Прости. Да и ты тоже. Нашел когда... Поработаем еще.
Последним словам он и сам не поверил. Почему, объяснить не мог, но не верил. И Стогову этого было жаль.
Он подошел почти вплотную к Бажину, и, смотря в глаза, тихо произнес:- Прости. - Затем упругой, стоговской походкой зашагал прочь от только что бушевавшей стихии. Здесь ему больше делать было нечего.