Утята в октябре

Марина Бирюкова 3
В начале октября похолодало. Солнце то появлялось, озаряя округу смягченным осенним светом, даря нежным прощальным теплом – то опять тонуло в бело-серой волокнистой массе влекомого ветром облака. Над маленьким прудом нависали три огромных клена; их стволы разрушались уже от старости. Ветер морщил воду, споро снимал с кленов лист за листом, кружил и опускал – то на воду, то на прибрежную траву. Листья были – большие, светло-ярко-желтые, иной занялся розоватым румянцем.
Среди листьев в черной прозрачной воде шустро плавали четыре крохотных оливково-желтых утенка – два-три дня, как из яйца. И мама-утка заботливо крякала тут же, и учила свое потомство отцеживать рачков и насекомых.
-- И что ты за глупая такая утка! Ну куда ты их вывела - на зиму глядя? Весны тебе не было? «Кря-кря»… Только и знаешь, что кря!
На бережку стояла баба Таня – с палкой в одной руке и помятым ведерком в другой. В ведерке у нее лежал тряпичный мешок с кормом для уток, и еще одна палочка торчала из ведерка – короткая, выкрашенная когда-то давно красно-бурой краской.
- Поздно уже, солнышко-то вон где, холодно! Веди давай их домой! Слышала?
Утята радовались родной стихии. То один, то другой малыш пытался залезть на кленовый лист как на плотик, но плотик уходил из-под лапок, и утенок смешно плюхался на воду.
- И ухом не ведет! - прокомментировала баба Таня поведение утки и пошла через разбитую асфальтовую дорогу к своей калитке.
Дом у нее был – невысокий, длинный, бревенчатый, обшитый широкой доской, ставни в незатейливой резьбе – но все это черно уже от ветхости. В палисаднике росла рябина, и сейчас, в свете закатного солнца она была дивно хороша: бархатно рдела листва, горели кисти ягод. Баба Таня присела на лавочку и стала ждать. Как она ни ворчала – в эту утку она верила, и не зря: через несколько минут в сухой траве на той стороне дороги показалась белая утиная голова.
- Так, - сказала баба Таня и вытянула из ведерка ту самую палочку. Это не палочка вовсе была, а желтый флажок. Татьяна Федоровна всю жизнь свою работала на железной дороге и вот этим флажком когда-то пропускала через станцию поезда. Но сейчас он был ей нужен – наоборот, чтобы останавливать.
Утке с детьми предстояло перейти асфальтовую дорогу, а по ней, хоть и редко, но ездили, все же, машины. Главное – неизвестно, с какой стороны она принесется… Баба Таня, Татьяна Федоровна Мелентьева стояла посреди дороги, воздев над собою желтый флажок – а другой рукой опираясь на палку.
Она знала, что торопить утку нельзя, а утка знала, что детей нельзя торопить: она часто останавливалась, крякала, подбадривала их, а они усердно перебирали лапками грубый безжизненный асфальт.
Солнце скрылось в низкой долгой туче. Края тучи горели золотом. Рябина рдела на фоне ветхого дома, клены стояли полураздетые, желтый флажок трепетал в вечернем облачном небе. Машин не случилось – ни одной. Утиное семейство достигло мягкого песка и мелкой перепутанной лебеды. Баба Таня обернула флажок вокруг палочки, засунула его назад в ведерко, раскрыла калитку:
- Идите, хорошие мои, идите домой.
Утка крякала заботливо и назидательно, поучая и наставляя  свой несвоевременный выводок. Чуть переваливаясь, она шла через двор к низкому беленому сарайчику, а оливково-желтые шарики шустро катились за нею.
- Идите, идите, я вам там соломки свежей настелила.


Ночью она долго лежала без сна, даже не закрывая глаз, слушая стук часов и стук собственного сердца, бессознательно спрашивая себя, зачем – не просто же так! – подарила ей белоголовая утка четырех утят в октябре.