(Реквием по умирающей стране)
Ночью застучал по крыше дождь. Внезапно, без предупреждения, без раскачки. Рванануло пару раз ставню, тряхнуло березку за окном и давай полоскать, молотить по крыше, со всего маху. Гулко так по железу... Хотя надо было ожидать: пекло-то как.
Он и разбудил Стогова. А спалось в эту ночь крепко, по-молодому.
Вскочил, и подскользнувшись на дождевой луже, затворил ставни и окно, и стало тише и уютнее. И тот же фонарь, сейчас как бешенный трепыхался на ветру и странно: ни в такт, ни в попад. И, казалось, больше против, против ветра его кренило. И опять он выхватывал Сергея из тьмы, но теперь чаще и резче. Злей. Может он что-то хотел доказать Стогову, а тот беспардонно взял, да и запер окно. И зря, теперь никогда не узнает этого. И свет через щель в ставне метался по комнате напуганным гостем, или вором-неудачником, застигнутым на месте преступления.
Сергей лег в постель. Что-то промурлыкав, положила голову на грудь Ирина, и он осторожно, чтобы не разбудить, чуть поворочался, улегся поудобнее. Глаз не закрывал. Сначала следил за мечущимися по стенам бликами, вслушивался в нервный рокот дождя, и спать не хотелось. Выспался мужик... Да и вставать, куда сейчас..?
- Сереж, спи, проговорила Ирина и отключилась. Надо же, он ведь не говорил.
Всякая ересь лезла в голову. Вся эта дурацкая усталость так зажала в последние дни, да, пожалуй и годы, она отступила, наконец отпустила, и сейчас освобожденные голова и душа несли такую чушь, что в другое время Сергей Дмитриевич перестал бы себя уважать. Но теперь допускал и это. Больше того, поощрял.
Сон понемногу клонил его. А иначе чем объяснить? Ни с того, ни с сего ему вдруг представилось, что он моряк, да не просто моряк, не современный, а настоящий, с детства, с парусов. Вот он стоит на самом верхнем рее, на ноке, на краешке. Спокойно, уверенно. И капитан во весь его же голос командует:" Паруса поднять!", и он давай, давай, да быстро, ловко так, аж дух захватывает. А по правому борту откуда ни возьмись пираты. Он видит их отчетливо, ясно. Даже лица, перекошенные, злобные, смешные, глупые, и все эти лица он знал...
Все остальное Сергей Дмитриевич досматривал один. Дышал ровно, размеренно, временами подхрапывая, отгоняя крадущиеся светлые блики. Теперь ему ничто не мешало.