РАДИСТЫ
Опознавательные знаки
времён минувших – «свой-чужой»
вросли в холмы и буераки
за разделительной межой,
нас потеснивших поколений,
что, появляясь, как грибы,
снесли всех прежних направлений
ориентиры и столбы.
И как радисты-одиночки,
уйдя с поверхности на дно,
мы шлём тире свои и точки
в эфир, исчезнувший давно.
И К С
На свежем снегу отпечатки подошв
тотчас превращаются в лужи.
По хмурому утру простудная дрожь
идёт изнутри и снаружи.
Напротив, в окне пожилой человек
плечами устало поводит,
о чём-то задумавшись, смотрит на снег,
наверно о скверной погоде.
И мне не поднять настроенье с нуля
до плюса одним лишь хотеньем.
Уставясь в пространство январское, я
плыву по сердечным теченьям.
Бог весть на какой меня вынесет пирс,
на копья какого редута?
Неважно каким вдруг окажется «икс»,
лишь был бы он равен чему-то.
Ж А Л Ь
Шипит как аспид – бес заплечный:
«Видать, умом ты не сильна –
живёшь, как-будто в бесконечный
удел судьба тебе дана».
Всё правда!
Дни летят под гору
и надо сбавить бы пары,
но я даю надеждам фору
в азарте жизненной игры.
Жаль, что спасительной соломки
весь израсходован запас.
Вокруг сгущаются потёмки
уже всерьёз - не напоказ.
Жаль, что дорога без возврата
приумножает боль в крестце,
жаль, что крута, а не поката
с отвесной пропастью в конце.
П Т И Ц Ы
– Новых погостов не густо ли? –
Впору от слёз онеметь.
Жизни ты косишь без устали
тысячерукая смерть...
Передохни у обочины –
прорва, вошедшая в раж,
все на себе червоточины
синью небесною смажь.
Прибылью бешеной полнится
пороховая мошна,
но лишь за плотью охотница –
душам живым не страшна.
Все рождены они птицами…
Слышно, как с полупути,
ввысь уходя вереницами,
клёкот с последним «прости»
шлют восходящему солнышку,
миру родному насквозь,
счастью земному и горюшку,
что испытать довелось.
Вверх поднимаю я голову –
высмотреть хочется мне
к существованию новому
путь их в предутренней мгле.
ГОРЬКИЙ ЖМЫХ
Не спрыгнешь в океане с корабля,
стремясь на свет невиданной зари.
Твоя обетованная земля
с тобою вместе пустит пузыри.
Не будет шансов выплыть никаких,
не попадёшь под душ переучёт.
Пока не отжуёшь свой горький жмых –
судьба корней твоих не подсечёт.
Плыви, плыви кораблик утлый мой
по лунным и по солнечным морям.
Когда бушуют бури за кормой,
чужим не доверяйся якорям.
И ты, душа, погибель не зови
в тоске земной все ночи напролёт.
Когда устану плакать от любви,
поверь, она сама меня найдёт.
Х В О Р Ь
Знобит!
Нахлынувшая хворь
к постели тело пригвоздила,
трясёт над ним своим кадило,
взяв все движенья под контроль.
Гляжу в нависший потолок:
температурящие мысли,
то к смерти тянутся, то к жизни
и нескончаем их поток.
Стучат часы: «Тик-так, тик-так» –
над головой неторопливо
и в глубине их лейтмотива
шуршит, минут прожитых, шлак.
За все запретные буи
уплыть туда бы по эфиру,
где будет мысль стремиться к миру,
а не вести со мной бои,
где хвори, словно страшный сон,
исчезнут из души и тела
в лечебных дебрях чистотела
за гранью экстремальных зон.
Н О М Е Р
От усердия весь в мыле
мир жуёт печалей жмых
и подсчитывает мили
от умерших до живых.
Между нынешним и прошлым
счёт ведётся не по дням -
каждым мигом в память вросшим,
а по просекам и пням.
Лёгким прахом станет бремя
жизни нашей – жизней всех,
что под корень срубит время,
как заправский дровосек,
вновь сажая ряд за рядом
судеб буйные леса –
с юным цветом, с листопадом!
С плотью бренной древеса.
Так живи, пока не помер!
Пусть безумен мир и яр.
Отыграй смертельный номер,
как артист, а не фигляр.