Жил-был в старинные времена дурень, каковых в нашем краю изобилие превеликое, но всё же. Звался тот дурень Якобом. Так же точно и люди, среди которых он прослыл дурнем, звали его, а именно — Якобом. И была у того дурня по названию Якоб любимая пища, равно как и у всякого человека, ибо по природе соделан человек пьющим и жрущим, но всё же... И была у того дурня, который именем был Якоб, а прозванием меж людей так же точно Якоб, любимая пища — и была той пищею картофелина с курицею. Происходило такое предпочтение не иначе как от нищей и убогой жизни, однако на людях Якоб никогда не бывал замечен пребывающим в опечаленном виде, равно как не был замечен он ни за какою злостною пагубою, потому что в душе он был человек добрый и прекрасный, хотя и приглуповатый — впрочем... Оставаясь же в уединении, часто грустил он про причине вельми существенной, хотя и в слова не облечённой (по уму его скудному).
И вот: был в некоем провинциальном городе создан некий человек именем Якоб, с виду неловкий, однако нутром вполне благой и совершенный. Создан он был особым и дивным образом — что называется, не из лона природы, а из реторты, — и потому в отношении пищи был он предельно скромен и непривередлив, и любимою его пищею была картофелина (или же несколько крутобоких картофелин, если вдруг заводились у него маненько деньги) с курицею. Готовил всё это он во едином кряжистом котле, который у него в кухонном притворе над огнём очага был подвешен, в иное же время в тёмном чулане сохранялся.
В один особенно морозный зимний вечер, когда пурга с неистовою яростию грызла всё вокруг, решил дурень, в народе прозванием Якоб, немного поесть, ибо голодом и стужею был измотан совершенно. Затопил печь, погрузил матерьялы (а именно: картофелину, курицу) во котёл единый, а там уж, как пламя зарделось, так и пошло дело бодро да с весёлостию. Но вот повалил из трубы его хижины прегустой белый дым, и тогда, завидев это, народ честной (люди добрые, а именно: горожане) молвил: "Пирует!.. А что это он пирует?..". И, собравшись, в не добром отнюдь намерении порешили тогда идти на него войною, и вот: пошли на него войною с топорами, вилами, дубинами, цепами да факелами, дабы бить его смертным боем, опосля же огнём жечь беспощадно. А один старик, вида уже совсем дряхлого и годов преклонных, даже ветхую трость свою к тому делу приспособил.
Когда пища Якоба, по неизбывному одиночеству его им самим для себя же приготовленная, ожидала уже с большим нетерпением того, чтобы быть употреблённой, и когда уж занесён был сверкающий столовый прибор над скупым и нищим куском, толстая, прочная, вековая дубовая дверь скромной хижины содрогнулась в грохоте под натиском многочисленных грузных ударов, и дверь та, хотя была тяжела и дубова, от ударов тех всё ж сотряслась трясением весьма великим, ибо голодных горожан в тот миг обуяла сила разящего, пылающего гнева. Не побоявшись, Якоб открыл им дверь и спросил: "Чего вам надобно, люди добрые?". Люди же добрые отвечали ему: "Вот: пришли бить тебя смертным боем; опосля же огнём жечь будем беспощадно". Говорили так, потому что гнев их, воспаляемый завистию, был весьма велик и переполнял их, а кровожадность их не ведала меры.
В тот момент с факела одного из пришедших сорвалась крупица пепла — залетела та крупица Якобу в левую ноздрю, и тогда зачесалося у него в носу нестерпимо... Стойко держался он, чтобы не выказать неприличия перед честным людом, но по итогу всё ж не совладал... Чихнул он — и сдул тогда всех на него ополчившихся; и казалось в тот миг, будто вся земля содрогнулась и протряслась, разверзнувшись громадными и бездонными трещинами.
Открыл глаза Якоб, смотрит и видит: уж нет никого, но только ветер со вьюгою по пустоши гуляет да всё крупу серебристую мечет. Разбросало тех людей, разлетелись они кто куда. А к тому старику, который вместе с людьми пришёл к Якобу, с тем чтобы тростию его отлупить, сопля прилепилася — говорят, что и по сей день ходит он с той соплёю, словно в мундире; до того времени был крепко серьёзен, хозяйственен и семейственен, любил расхаживать с умным видом и поучать со строгостию, однако в тайне прилежал ко всем порокам — теперь же и явственно стал смешон весьма.
Возвратился Якоб в хижину, затворил дверь на ставни и, наблюдая стынущую снедь, изрёк: "Отчего же?.. Да не со зла ведь!..". И вправду то было им сказано, поелику натурою он был весьма добр и любил помогать другим, для себя из того выгоды не имея совершенно и даже таковой не усматривая.
Вдруг слышит он шорох в печке. Смотрит и видит: кто-то трепыхается в остывающей золе. И действительно — то была птичка, учуявшая запах приготовляемого блюда и залетевшая в дом с крыши через трубу. Села та птичка на стол, зачирикала с присвистом, засверкала пёрышками голубыми и золотыми, и, только было Якоб хотел её споймать, как тут же обратилась она бутылкою настойки. На дне той бутылки покоился некий драгоценный камень густого тёмно-красного цвета, от коего настойка окрасилась в тот же цвет и приобрела сообразный тому цвету вкус. Выловил Якоб тот камень и спрятал его себе за пазуху ловко, с тем чтобы после отнести его оценщику или в скупку, выручить за него хорошие деньги, большие деньги! — и разбогатеть, и стать, наконец, богатым человеком. Не знал он, однако, для чего бы ему было то богатство и на что бы оно сгодилось, и куда бы его употребить в дальнейшем, ибо всегда был честным бессребренником — но разбогатеть всё ж задумал и от задуманного решил не отступаться. Настойку же Якоб выпил с безукоризненною благопристойностию и со всеми подобающими тому делу приличиями, и даже, надо сказать, не без некоторого официоза; зашумело, загудело в голове.
А что дальше было, об том уж и нужды нет рассказывать, потому что об том все люди и так уж знают.
27 января, 2023 год.