*
//Кавказ. Октябрь нынешнего (2022) года.
Забиты все дороги там на юг.
Мы наблюдаем образец исхода,
Когда из Родины своей бегут.
Не царь младенцев избивает.
Не фриц евреев в гетто загоняет.
А что? То Родина сынов своих
Себя призвала защитить...
Совпало так, что в это время
Читал про Паустовского я жизнь.
В сей книге изображены
Картины бывшего уж раз побега...
Велосипедов, брошенных машин там нет,
А в остальном... Смотрите сами. С того минула сотня лет...//
*
Картина гомерического бегства:
Разорванные криком «Помогите!» рты.
Глаза, что из орбит полезли,
И лица, что от ужаса вдруг стали зелены.
Глубокие морщины смерти близкой
И страха слепота - когда лишь видят
Разломанный от тел напора трап,
Винтовочный над головой приклад,
Детей, на матерей руках поднятых
Над стадом обезумевших людей,
Их плач, затоптанную женщину - по ней
Идут, она визжит, но всё напрасно...
Губили люди даже тех, на сходи кто чуть встал:
Хватали их... И все летели в волны под причал...
*
Растоптанные чемоданы, да узлы, корзины
Ползли по спуску под ногами у людей,
Как существа, уродливы что были.
Цеплялся за ноги с них выпавших вещей
Великий сонм... Тащили люди за собою
Сорочки, кружева да платья разных много.
Усугубляли бегства трагедийный вид
Все эти вещи мирные, «погибшие» в грязи.
Солдат и офицеров та толпа затёрла,
Кавказцев бурки лишь метались средь людей.
Они мешали им, бросали их - они же по волне
Как чёрные ковры неспешно пыли к порту.
*
Звучат гудки. Они как отходная людям,
Отечество что бросили своё.
Что отказалися от своего народа и природы чуда:
Полей, лесов всех русских, от зим и вёсен, от
Страдания и радостей народа,
Отрёкшихся от прошлого и будущего жизни хода,
И от любви сыновней к малой мураве
И капельке воды с колодца во простой земле....
...
На мОле неподвижно кавалерия стояла.
Над сходнями портовыми морозная висела пыль.
Конвойный миноносец дважды выстрелИл
Шрапенелью бесполезной, что жидко дребезжала.
«Последние прости родной земле» сей выстрел был.
А красные артиллеристы не стали им в ответ палить....
*
Стояли люди на бульварах и на молах,
И на обрывах над морской волной.
Они смотрели, как туши пароходов
В дыму и мгле тускнели, уходя... Укор
В молчании был победителей, ох, тяжкий.
Исчезли пароходы во тумане влажном.
Норд-ост как бы собой перевернул
Страницу чистую, от северов подув.
На ней, на сей странице чистой
Должна была начало взять своё
История героики России нашей, что
Страдала много в своей жизни,
Обыкновенной коя не была, а нами до
Предсмертного любима вздоха нашегО....
==
Я долго потом не мог отделаться от гнетущего ощущения, будто я уже видел на картине какого-то беспощадного художника это гомерическое бегство, эти рты, разорванные криками о помощи, вылезающие из орбит глаза, зелёные от ужаса лица, глубокие морщины близкой смерти, слепоту страха, когда люди видят только одно – шаткие сходни парохода со сломанными от напора человеческих тел перилами, приклады солдат над головами, детей, поднятых на вытянутых материнских руках над обезумевшим человеческим стадом, их отчаянный плач, затоптанную женщину, ещё извивающуюся с визгом на мостовой...
Люди губили друг друга, не давая спастись даже тем, кто дорвался до сходней и схватился за поручни. Несколько рук тотчас вцеплялись в такого счастливца, повисали на нём. Он рвался вперёд, тащил за собой по сходне беглецов, но тут же срывался, падал вместе с ними в море и тонул, не в силах освободиться от своего живого и страшного груза.
Растоптанные чемоданы, узлы и корзины ползли под ногами людей по спуску, как уродливые живые существа. Вещи вываливались из них, цеплялись за ноги, и люди тащили за собою женские сорочки и кружева, детские платья и ленты. Мирные эти вещи ещё усугубляли трагический вид бегства.
Над всеми портовыми спусками висела мелкая морозная пыль.
Офицеров и солдат толпа затерла, разъединила, и только бурки кавказцев метались в гуще людей. Они им мешали бежать. Они сбрасывали их, и бурки, как чёрные ковры, как бы сами по себе колыхались и плыли к порту.
Над мостиком одного из пароходов вырвалась к серому небу струя пара, и раздался дрожащий густой гудок. Тотчас, подхватив этот гудок, закричали остальные…
Они прозвучали как отходная людям, покидавшим отечество, отказавшимся от своего народа, от русских полей и лесов, весен и зим, от народных страданий и радостей, отрекшихся от прошлого и настоящего, от светлого гения Пушкина и Толстого, от великой сыновней любви к каждой травинке, к каждой капле воды из колодца простой и прекрасной нашей земли.
Кавалеристы на конце мола стояли всё так же неподвижно.
Люди стояли на молах, на бульварах, на обрывах над морем и смотрели, как в дыму и мгле тускнели, уходя, тяжелые туши пароходов. В этом молчании победителей был тяжкий укор.
Пароходы исчезали в тумане. Северный ветер норд-ост как бы перевернул чистую страницу. На ней должна была начаться героическая история России – многострадальной, необыкновенной и любимой нами до предсмертного вздоха.
//
Отрывок из книги
Константин Георгиевич Паустовский
Повесть о жизни. Книги 1-3
Глава «Последняя шрапнель».
////