ЗАМЕТКИ ВНИМАТЕЛЬНОГО ЧИТАТЕЛЯ
О поэзии Марка Шехтмана и немного о нём самом
Нам проще, чем прочим: поэты
Все истины носят с собой.
Марк Шехтман
Есть на свете люди, пишущие хорошие стихи. Даже отличные стихи! Многие из них добиваются того, что их стихи становятся известны. А есть – поэты. Это всё-таки разные вещи. Часто бывает так, что ты сразу понимаешь, кто перед тобой. Иногда всё дело решает одно стихотворение. Так было со мной, когда я прочла стихотворение Марка Шехтмана «Русские женщины на Пасху». Потом было много других стихов и мыслей по их поводу, личное знакомство, переросшее в дружбу, ставшую для меня удивительным подарком судьбы и в чём-то испытанием «на прочность». Чем отличается поэт, спросите вы. Я и сама задаю себе и многим этот вопрос. Но исчерпывающего ответа на него – не знаю. Может быть, это энергия, таинственная сила самых, казалось бы, простых и обычных слов, идущая от ритма, мелодики или силы мысли. Особая, только поэту присущая, красота слова, иногда совсем «некрасивого», как у Бориса Рыжего, к примеру. Но не только. Стихи поэтов не поддаются старению, не тускнеют. Проходят эпохи, разрушаются царства, войны и эпидемии сметают с лица земли многих и многих, а мандельштамовский список кораблей так и остаётся дочитанным только до середины, как и пастернаковские грачи каждую весну обрушиваются с небес на землю «как обугленные груши», поселяя «сухую грусть на дно очей». Так и зардевшийся рябиновый куст при дороге всегда вызывает горькое сердечное сжатие от ожившего цветаевского: «Но если при дороге – куст встаёт, особенно – рябина...»
Вот так и «Русские женщины на Пасху» Марка Шехтмана для меня не тускнеют, а как бы прибавляют в весе и значительности:
И мне далось не логикой, не мерой,
А будто взмахом изумлённых крыл:
Бог если был, то был силён их верой,
А если не был, всё равно он был.
Марк Борисович Шехтман родился в Душанбе, в столице Таджикистана, в 1948 году. Его семья имеет киевские корни: и папу, и маму в Таджикистан привели дороги войны: мама в 41-м году оказалась там в эвакуации, а отец, фронтовик, служивший в Днепровской флотилии, приехал на лечение после ранения в 1943 году, получив затем назначение в спецотряд по борьбе с басмачами.
С детства интересующийся литературой мальчик был, казалось, прирождённым филологом, но встал на этот путь не сразу. Школу Марк Шехтман окончил с золотой медалью, успев победить во всесоюзной олимпиаде на лучшее творческое сочинение, куда учительница отправила Х главу «Евгения Онегина», написанную им в 9-м классе. Невозможно не остановиться на этом факте чуть подробнее: глубоко впитавшая дух романа, X глава была «на спор» написана учеником, обещавшим учительнице литературы принести её в класс через две недели! Эту историю помнили многие учителя-словесники тех лет. Ведь известность, свалившаяся на юного автора, перешагнула школы Душанбе и прозвенела по учительской аудитории страны: событие-то было в высшей степени незаурядным! Казалось, путь был предрешён. Тем не менее в 1966 году Марк Шехтман поступает на физфак, где он мечтал заниматься философией естествознания. Марк Борисович так рассказывает о себе: «Однако эту специальность отменили, и я после 3-го курса решил заново поступать на филфак. Вопреки всем правилам – я был членом сборной ТГУ (Таджикский государственный университет) по лёгкой атлетике и капитаном КВН университета – мне разрешили перевод, и я, досдав около 40 предметов, сразу оказался студентом 4-го курса филфака. В это время я уже весьма активно писал стихи и печатался.
Окончив вуз, я оказался на кафедре литературы столичного пединститута, много чего преподавал, увлёкся историей и теорией фантастики и поступил в заочную аспирантуру по специальности «теория литературы». Руководителем научной работы был профессор ГИТИСа Ю. И. Кагарлицкий». Энергии молодому человеку было не занимать! Многолетние занятия спортом обеспечили ему завидную выносливость и привычку всё начатое доводить до конца. Кончилось тем, что Шехтман восстановился на заочном отделении физфака и окончил его. Блистательный взлёт обещал не менее интересное развитие судьбы. Научная работа под руководством именитого мастера кипела, но всё неожиданно осложнилась: сына Кагарлицкого арестовали за антисоветскую деятельность. Кагарлицкий был освобождён от занимаемой должности. Защита написанной диссертации, естественно, затянулась и состоялась уже в конце 80-х годов. А потом решительно и бесповоротно изменилась вся жизнь...
На своих творческих страницах в сети Марк Шехтман неизменно указывает, что страной исхода является Таджикистан. Кровавые события мусульманской революции поставили семью на грань выживания. Горбачёвская РФ отказала Шехтману в гражданстве, а Россия в результате потеряла учёного-филолога и педагога, но приобрела поэта. «Поэт – это судьба» – навязшее в ушах выражение. Но – точное, с истиной не поспоришь! Как и с тем, что русские поэты создают русскую поэзию по всему миру, потому что музы не ведают, слава Богу, ни паспортов, ни виз.
Израиль стал для Марка Шехтмана единственным возможным вариантом эмиграции: США и Германия даже не подлежали обсуждению. С момента, когда он спустился по трапу самолёта и впервые ступил на землю предков по древней крови, до сегодняшнего дня прошла, можно сказать, целая эпоха в его жизни. Успешные и любимые занятия для души и интеллекта стали роскошью: надо было начинать жить заново. И здесь очень пригодились спортивная выучка, и умение концентрироваться на главном, и природная ершистая твёрдость характера! В открытой авторской переписке на сайте я нашла такие слова: «Как ни высокопарно это прозвучит, для меня показателен... я сам! Уехав в 1990 году, я, доцент филологии, вполне себе успешный и уважаемый, превратился в Израиле в одного из сотен тысяч тех, кому надо было учиться жить сначала. Ничего, справился, хотя многое горчит... Но главное – в итоге всего я заметно поумнел, не оскотинился и стал лучше писать стихи».
Одним из самых пронзительных стихотворений Марка для меня было и остаётся его «Прощание с Родиной»:
На кухне, как в давние годы,
Я с другом-поэтом сижу.
Прощаюсь. Другие народы,
К которым сейчас ухожу,
Незримо присутствуют рядом,
И сумрачен мой небосклон,
И я ностальгическим ядом,
Ещё не уйдя, опоён... ;…;
Нам выпало редкое счастье:
В годину разрух и разлук
Узнать всю безмерность участья
Любимых друзей и подруг.
И сколько б ни вышло нам, Боже,
Дорог в небеса и на дно,
А всё же, а всё же, а всё же
Забыть ничего не дано...
И пусть это чёрное лето
На шее как узел тугой,
Нам проще, чем прочим: поэты
Все истины носят с собой.
Казалось бы, такой «бродский» мотив, пронизавший для части русских поэтов вторую половину XX века, уже спет раз и навсегда: «Мне говорят, что надо уезжать...» Однако в стихотворении Марка тема разворачивается совсем иным углом, поэт афористично заявляет, что «Родина больше, чем место,/ В котором родился и жил», потому ушедшие и ощущают её в себе всю жизнь «как надежду и рану». И поэтам в этом случае «проще», ведь все истины они «носят с собой». Это «всё своё» имеет духовную природу, как и «настоящие вещи – вообще не вещи»... А раз так, то это от тебя и только тебя зависит, останешься ли ты сыном родной земли. Для Марка Шехтмана родиной является Советский Союз, центром сердечного притяжения – Россия, он был и остаётся представителем русской культуры, русской поэтической традиции, эрудированным и состоявшимся в слове.
В новой жизни на Святой Земле Марк перепробовал много работ, было среди них и преподавание русского языка и литературы, вполне успешное с точки зрения результатов, но не оставившее радужных воспоминаний. Болью Шехтмана-педагога является постепенное угасание, упрощение родного русского языка у детей эмигрантов, потеря связи с русской культурой и литературой. Об этом им написано честное и грустное стихотворение «Русские книги в Израиле»:
Цену мы себе знали и были не глупыми, вроде бы,
но как много углов оказалось в обещанном круге...
И не шибко счастливые на исторической родине,
русским словом спасались мы, книгу раскрыв на досуге.
Нанимались на всё, до рассвета вставали в полпятого, –
и за швабру, и лом, и лопату, – а чтоб не дичали,
поломойка-филолог в уме повторяла Ахматову,
а маляр-математик листал Фихтенгольца ночами.
О том, как рядом с людьми старились книги, с болью рассказывает лирический герой, обнаружив очередной ящик с сокровищами, выставленный наследниками на помойку. («Нашим детям и внукам иврит уже много привычнее, / Чем их простенький русский, бесцветный, как стены приюта...»). И вот:
Я прощенья прошу у любителей слога изящного,
что безрадостны часто метафоры нового века...
Не считая своих – слава богу, не сложенных в ящики! –
этих траурных книг у меня уже – библиотека.
Это – программные, потрясающие по поэтической выразительности и искренности стихи! Бытует мнение, что в пишущем человеке филолог мешает поэту (филологическое образование не помогает, а мешает поэтическому дару). Пытаюсь толковать: поэт интуитивнее, проще в высказывании, нащупывает новую грань в слове, сам не ведая о ней... Что ж, поэзия бывает разной! Пожалуй, филологу действительно труднее: там, где «природный поэт» идёт ощупью и наитием, поэт-филолог словно лампочкой себе светит: это – оттуда, а это – оттуда, это было и это – тоже! В этом смысле – да, поэту-филологу труднее, приобретённый критический арсенал подаёт знаки, которые могут затормозить, приглушить естественный процесс рождения Слова! Марк Шехтман относится к тем счастливцам, которые смогли силой дарования соединить в своём творчестве широкую культурную палитру и живое, яркое индивидуальное начало. Поэзия его – безусловно! – интеллектуальна. В ней множество культурных координат – от судьбы горячо и верно им любимого Пушкина до достаточно жёстко оцениваемого Евгения Евтушенко, от «монпарнасовой суеты», окружавшей тайну отношений Амедео Модильяни и Анны Ахматовой, до потрясающего исполнения роли Короля Лира никому не известным, внешне невзрачным артистом...
Марк Шехтман прекрасно владеет мелодикой строфы, любит и чувствует Музыку. Музыкальные образы, мотивы, метафоры буквально наводняют его стихи, порой скрываясь за аллюзией или диктуя необычный ритмический рисунок, а иногда становясь сюжетом и основным метафорическим приёмом стихотворения! Так родилось прекрасное стихотворение «Фламинго», полное маленьких и больших превращений, словесной изящной игры и мягкого юмора:
Фламинго был похож на нотный знак –
Как будто Бах в заношенном халате,
Склонив над партитурою колпак,
Черкнул пером на розовом закате.
Поэт легко и изящно, будто вполкасания, находит метафору гротесковой стороны творения, тайной его гармонии, диалектического единства антиномий:
В изгибах шеи, в линиях крыла
Иных миров здесь царствовали меры,
И в их непостижимости была
Соединённость грёзы и химеры.
Любая музыка несёт в себе молчание, превращённое в паузы. Паузы – это необходимые вдохи для взятия следующей ноты, для перелёта смычка со струны на струну, для рождения слова в стихотворении и для отделения одного слова от другого. Из гармонии ритмов, звуков, пауз рождается музыка поэзии – но музыка эта драматична... О чередовании звука и тишины, мучительности ожидания слова и важности молчания Марк Шехтман пишет в одном из лучших своих стихотворений «Сон о молчании». Драматургический приём «сна во сне» в этом случае даёт поэту прекрасную возможность осмыслить молчание через олицетворение: «Горький сон мне явился сегодня под утро некстати, / Что поставлен я паузой в Божьей великой сонате / И меня, как скалу, огибают летучие звуки...» Судьба Паузы тягостна, лирический герой хоть и понимает её важность, но воспринимает как тяжкое испытание без гарантированного счастливого финала: «Я себя утешаю: молчание необходимо! / Ведь недаром чудесно немое отчаянье мима, / И затишье заката, и ночь, где ни ветра, ни звука...» – и опровергает свои собственные доводы вскриком: «Ах, не верьте, не верьте! Быть паузой – тяжкая мука». И здесь подбирается к самому главному, к философской квинтэссенции всего стихотворения: «И что мудрость в молчанье – вы этому тоже не верьте, / Потому что звучать – есть отличие жизни от смерти...» Вот и финал стихотворения получается у Марка Шехтмана жизнеутверждающим, в нём звучит надежда: «Может быть, я проснусь... Может быть, ещё что-то сыграю».
* * *
Сделаю небольшое отступление. Выше уже говорилось о том, что Марк Шехтман волей судьбы оказался включён в театральные координаты через общение, учёбу и работу под руководством Кагарлицкого. Так не отсюда ли этот явный театральный «след» в его поэзии? Примеров тому нахожу немало. Открываю книгу «Земляк Армагеддона» и просто пробегаю глазами по оглавлению: «Монолог актёра», «Мим», «Конец пьесы», «Шут»... Наконец, уже процитированная выше «Баллада о некрасивом актёре», весьма примечательная в своём смысловом посыле: огонь дарования – истинная красота искусства, противостоящая внешне приглядной «гламурной», но мёртвой и пустой оболочке, действующей от его имени, узурпировавшей место таланта. Истинная красота искусства обладает иррациональной силой и властью, она как огонь, вырывающийся из-под спуда и сразу всё «ставящий на места» – так, что всем становится «страшно и чу;дно». Поэтому талант так опасен – он побеждает без борьбы...
Театр безжалостен. Он – колесо,
Что мелет и судьбы, и роли.
Актёр некрасивый испробовал всё
В своей театральной юдо;ли.
;…; Но как-то, с нуждою смешав озорство,
Изрёк театральный патриций:
– Лир за;пил. Постой-ка, дружок, за него
На паре-другой репетиций...
Актёр из массовки ступил на порог
Измены, гордыни, печали:
– Дуй, ветер! – и рухнул на всех монолог,
И все, обмерев, замолчали.
В стихотворении так наглядно сливаются два начала, два истока поэзии Шехтмана: балладное, нарративное, повествовательное и театральное, здесь прямо данное в теме и образах. Театральность других лучших его стихотворений лежит в основе их построения, таится в конфликте, диалогах персонажей, в предельной заострённости ситуации, в переломном моменте, событийном или нравственном, на котором героя «настигает» автор...
В советские годы в столице Таджикистана большой популярностью пользовался Русский драматический театр имени Маяковского. Как рассказал Марк Шехтман, однажды власти республики решили на его базе открыть учебную студию, чтобы воспитать своё, а не пришлое молодое артистическое поколение. Программа обучения включала и небольшой курс русской и мировой литературы – естественно, с драматургическим уклоном. Руководство театра обратилось в столичный пединститут с просьбой рекомендовать преподавателя для чтения этого курса. Им стал Шехтман: «В выборе авторов, в разбивке лекционных и семинарских часов мне была предоставлена большая самостоятельность, а потому всё оказалось очень интересно! И, конечно, общение с этой амбициозной, талантливой молодёжью, а со временем и с уже состоявшимися актёрами дало мне такое представление о театре и его жизни, какого я не мог получить больше нигде…»
Добавлю от себя, что театр как вид искусства был и остаётся неким синонимом свободы, местом схватки новых и проверенных жизнью идей, театр – живой организм, глубочайшим образом связанный с социумом, чуткий пеленгатор временны;х перемен. Великая шекспировская метафора («Весь мир – театр, и люди в нём актёры») не знает увядания и рождает новые дискурсы. Они нашли отражение и в поэзии Шехтмана:
Актёра-джина в бутылку роли
Упёк театр – коварный маг.
А где же Божья свобода воли –
Та, без которой нельзя никак?!
К дрессуре сущность моя не склонна.
Я репетиций не выношу!
И пусть изменит мне Дездемона,
Я сам не ангел! – не задушу.
И ты, мой Гамлет, наивен, право:
«To be», конечно! Ведь после «not»
Тебе воскреснуть под крики «Браво!»,
А мне навеки – наоборот...
(«Антишекспировские тезисы»)
Энергичная подача, метафорическая яркость в стихах Шехтмана идёт от театра. Склонность к философской рефлексии, осмыслению и оценке – от балладного начала.
Здесь настала пора назвать одно очень важное качество поэзии Шехтмана, качество, принципиально отличающее тональность его стихов от творческой интонации Иосифа Бродского, к примеру. И, скорее, приближающее его к звучанию Мандельштама. Это качество я назову весьма избитым словом. Но что делать, если оно точно выражает суть? Поэзия Шехтмана жизнеутверждающая в своей сути. Она усвоила многие черты советской поэзии – сюжетную ясность, выстроенность действия, чёткость поэтической формы, стилистическую однородность, музыкальность (о чём мы говорили выше), определённость финальной мысли, завершение развития текста именно к финальному аккорду. Весь этот инструментарий Шехтманом умело и творчески используется. Область его авторских интересов и новаций, как мне представляется, – это поэтическая философия, стремление к метафоричности и афористической меткости поэтической речи. Философская наполненность отличает буквально каждое его стихотворение, которым чужды рыхлость, «недоделанность». Шехтман – очень трудолюбивый, ответственный в слове поэт. Для него характерно ясномыслие. У Шехтмана нет – это нет, а да – это да. К примеру, у того же Бродского отрицание имеет тысячу оттенков... Нравственная определённость поэзии Шехтмана позволяет говорить о нём как о наследнике лучших традиций именно советской поэзии. Думаю, что определённость нравственных установок самого поэта диктует и эмоциональный подъём финалов его стихотворений. Такой поэзии нужен соответствующий читатель: если не единомышленник в полном смысле этого слова, то сопереживающий и близкий по духу. Здесь мы подошли к тому, чтобы отметить ещё одну грань его творчества: полемичность, причём в ряде текстов выраженную предельно заострённо. В поэзии Марка совсем нет плакатности как выражения идеологии в чистом виде. Всё, о чём он говорит, пропущено через сердце и прошло испытание целой жизнью – это его и только его мысли и чувства, которые он не собирается менять благодаря или вопреки обстоятельствам. Совершенно не удивительно, что в его творчестве так весома гражданская и, в частности, военная лирика. Её немного. Поэт в полной мере осознаёт ответственность современного автора, берущего на себя смелость писать о Великой Отечественной войне. Но Марк, сын фронтовика, причём фронтовика, родившегося в Киеве, никогда не забывает ни о цене Победы, ни о трагедии в Бабьем Яру. И он пишет стихотворение, написанное в ритме некоего траурного марша, с откровенно призывной интонацией, гражданское в самом высоком смысле этого слова.
Не гасите Вечные огни
И имён не трожьте полустёртых.
Помните, что в памятные дни
Это пламя собирает мёртвых.
С тёмной и безвестной стороны
В час, как успокоится округа,
Сходятся солдаты той войны,
Видимые только друг для друга.
;…; Помолчат и скроются в тени,
Где тысячелетья тихо тают.
Не гасите вечные огни:
Мёртвые такого не прощают...
Навсегда запомнилось мне стихотворение Шехтмана «Очень простая история» о художнике, писавшем деревенским женщинам, потерявшим на фронте сыновей, их портреты по сохранившимся детским карточкам. Художник называл эти свои работы малеванием и отчаянно стеснялся брать за них вознаграждение мукой или картошкой. Ведь он пририсовывал им усы, ремни и лычки, не особо соотносясь с действительностью... Но эти, именно эти его работы висели потом в красных углах и были причиной святых слёз!
А те портреты в красных углах,
Как прежде, с иконами рядом –
И кто ни зайдёт, перекрестит лоб
На парня с улыбкой бравой,
Хотя давно засыпан окоп
Под Брестом или Варшавой.
Так и в нынешние тревожнейшие дни русский поэт Марк Шехтман не остался в стороне, не взял дипломатичную паузу «с умным видом», не отмолчался – его позиция предельно ясна. Всей силой своего пера Шехтман на стороне России – России, противостоящей США и «уважаемым западным партнёрам» на украинском поле боя. Нет смысла подробно останавливаться на том, каким нападкам справа и слева, из-за океана и от наших либерально настроенных соотечественников подвергался и подвергается поэт, какие откровения в свой адрес он выслушал, не срываясь на ответные оскорбления и терпеливо разъясняя свою позицию, в основе которой лежит его укоренённость в русской культуре, в русском слове... Нельзя сказать, что дальнейшая судьба России взволновала его только теперь. Он писал стихи о Крыме и о возрождении нацистского духа в Европе и ранее, словно предвидя в стихах нынешние катаклизмы. Чтобы не быть голословной, просто назову несколько его произведений: «Вперёд к Шикльгруберу!» (2014), «Крым» (2014), «Украина, тебе ль...» (2014), «Vive la France» (2018), «Германия» (2018), «Англия» (2018)... Но сегодня его стихи становятся поступками, наверное, как никогда раньше. Как и прежде, он верен своему методу, своему стилю. Так, стихотворение «В полях за Вислой сонной...» – исторический и поэтический парафраз знаменитых «Москвичей» Е. М. Винокурова, ставших песней А. Я. Эшпая, написанной на все века... О, какая тут трудная задача у поэта! Это не просто отсылка, диалог с текстом, нет! Шехтман решается на невозможное, почти запретное – написать сиквел на давно и прочно хрестоматийное произведение! Сохранив его интонацию, размер, казалось бы, и конструкцию... И вот здесь он её взрывает!
У Винокурова мы читаем: «Друзьям не встать. В округе / Без них идёт кино». Но герои стихотворения Шехтмана – Серёжка с Таганки и Тарас с Крещатика, русский и украинский парни – встают, отряхивая сон смерти, встают, разбуженные в «долине смертной тени» гулом сражений!
Гудит земля, тревожит
С темна и дотемна.
– Опять война, Серёжа?
– Наверное, война.
– Так мы ж добили гадов!
– Видать, не до конца...
В Херсоне грохот «Градов»,
В Херсоне визг свинца.
И, значит, из окопа
Должны живые встать,
Чтоб одолеть Европу
Фашистскую опять.
...После текста стихотворения Шехтман разместил ремарку: «У меня от стихов Винокурова всю жизнь слёзы подступали и хотелось к строчкам прибавить что-то своё... Но я никогда не думал, что дописывать их мне доведётся таким образом».
И мне абсолютно нечего к ней прибавить...
* * *
Формат журнальной статьи, конечно, не позволяет окинуть взглядом всё творчество поэта – для этого понадобилось бы написать целое исследование. Поневоле я опускаю целый блок посвящений поэтам, вообще стихи о поэзии и месте поэта, стихи на библейские темы и многое другое. Но один раздел я просто не имею права не осветить. Говорят, поэт проверяется на прочность любовной лирикой. Тема любви звучит в стихотворении «Натали», погружая нас в пушкинскую эпоху и свидетельствуя о неразрешимой трагедии в жизни русского гения. Как известно, и сама непостижимая личность Александра Сергеевича Пушкина, и его окружение, и понимание его судьбы словно бы присваиваются любящими его стихи. Вот и «моя» Натали несколько отличается от портретного абриса Марка. Дальнейшая судьба Наталии Николаевны уже в качестве супруги генерал-майора Петра Петровича Ланского поведала о ней как о любящей и тревожно-заботливой матери огромного семейства, в котором нашли приют и тепло и свои, и приёмные дети, добавляет к её образу те черты, за которые и любил её Пушкин, может быть, даже больше, чем за поистине ангельскую красоту...
Тема любви нежно и страстно оживает и в поэтическом рассказе о причудливом творческом романе Амедео Модильяни и Анны Ахматовой... Но об одном стихотворении Марка Шехтмана мне хотелось бы сказать особо.
Иногда ощущение от прочитанного вызывает у нас зрительные или даже вкусовые ассоциации. «Шёл месяц Скорпион» стоит в моей памяти на особой полке таких вот ассоциативно-богатых стихотворений.
Этот текст как бокал хорошего красного вина с мерцающим на дне огоньком, как сладость черноплодной рябины, обожжённой первыми холодами, как вкус моря на губах после долгого томительного дня на заливе. Словом, это что-то особенное, особенным образом усвоенное подсознанием. А если отвлечься от этого, явно личного, восприятия, то перед нами завораживающе притягательное, очень мужское, чувственное и искреннее стихотворение о любви, одна поистине королевская строчка которого уже прописывает его в томик избранного моего сердца.
Привычную во тьме автобусную качку
Я торопил, как мог: скорей! скорей! скорей!
Я был ещё далёк, а белая собачка
В твоём дому уже крутилась у дверей.
Эта белая собачка так и будет крутиться у дверей, как мне кажется, каждого прочитавшего эти строки, даже если у него и не было никогда своей собаки, символизируя горячку нетерпеливого ожидания самого дорогого человека на свете, подвешенность состояния «придёт – не придёт» и такую силу и остроту ощущения жизни, которую только влюблённому и дано оценить по-настоящему.
Не знаю... Возможно, такое яркое ощущение этого текста вызвано и тем, что в моей семье «скорпионов» было два, а теперь они оба (обе) ушли из жизни, и я как-то по-особенному ощущаю их мир. Но что делать? Это – так. И мне показалось нужным рассказать об этом. Потому что, помимо всего прочего, поэзия – это магия. В которой читатель участвует тоже. Вот и последнее представленное в подборке Марка Шехтмана стихотворение так и называется «Заметки читателя» и вновь возвращает нас к размышлениям о жизни, в которой «острый угол science fiction / Соседствует с овалом чуда», даря нам надежду, что когда-нибудь и мы дотянемся до понимания или хотя бы прикосновения к её тайне.
------------------
Опубликовано в альманахе "Гражданинъ" N7 за 2022 г.
-------------------
http://stihi.ru/2022/11/17/8464
"Земляк Армагеддона" - видеозапись встречи с Марком Шехтманом в творческом клубе "Чернильная роза" - ноябрь 2022 г. Особняк В.Д. Носова в Москве.