Этот голос, чуть более низкий чем ожидаешь
услышать, в сочетании с огромными твоими глазами, которыми
ты, казалось, всё абсолютно уже видела и поэтому всё знаешь,
всегда лишали меня внутренней опоры, и
я потом как-то слепо бродил и бродил неделями
по улицам города, вспоминая жесты твои, интонации,
иногда сталкиваясь с местами или предметами, на которые глядели мы,
подолгу замирал перед ними, боясь приближаться,
как вдруг всё это кончилось. Это поезд остановился.
Локомотив ещё последнее тепло в никуда, в пустоту выпускает,
а на крышах вагонов уже вьют свои гнёзда птицы,
а колёса уже зелёной травой зарастают,
и только в утреннем воздухе звенит и звенит высокая какая-то нота,
словно всё силишься и не можешь вспомнить важное, но совсем забытое что-то.