Стихотворение «Дочь Каина» (1872) Анатоль Франс сочинил под впечатлением от байроновской мистерии «Небо и земля» (1821). Английский эпиграф из неё, предпосланный тексту – убедительное тому свидетельство.
Байрон и Франс хорошо знали Священное Писание. Но Байрон принадлежал к нации, поэтическая традиция которой прочно опиралась на библейские образы и аллюзии, в то время как знания Франса основывались больше на книжности и любопытстве историка.
Мистерия Байрона в содержании не следует ветхозаветному сюжету – напротив, отличается вольностью и обилием вымысла. Формальное основание для этого есть: в тексте Ветхого Завета разные персонажи часто появляются под одинаковыми именами в составе разных родословий, создают путаницу, в которой не всегда могут разобраться даже опытные библеисты.
Филолог и переводчик Эрнест Радлов в 1905 г. комментировал:
«Мистерия Байрона начата в Равенне 9-го октября 1821 г.; Байрон написал её в четырнадцать дней…Байрон обыкновенно снабжал свои произведения пояснительными предисловиями, но «Небо и земля», особенно нуждающаяся в пояснениях, представляет в этом отношении исключение. Байрон вместо предисловия поместил лишь указание, что сюжет заимствован из 6-й главы Книги Бытия, причём слова «Сыны Божии» он понимает в том смысле, что речь идёт об ангелах. С библейским текстом Байрон обращается довольно свободно; так Иафет у Байрона оказывается холостым, Ирад фигурирует в числе сыновей Ноя, в то время как по Библии он сын Еноха. Ангелы и влюбчивые каинитки – изобретение поэта; хотя имена этих девиц и встречаются в Книге Бытия, но Ана есть имя мужское: Ана имел дочь Оливему или Аголибаму… Аголибама – страстная женщина, умная реалистка (тип страстной черноокой южанки), привязанная к миру конечного бытия и желающая извлечь из него наивозможно большую пользу и удовольствие для себя; страсть порабощает её ум…»
Франс не позаимствовал сюжет Байрона и не переложил его на французский лад. Байроновская мистерия послужила ему всего лишь отправным пунктом для оригинального сочинения, а байроновские вымыслы стали оправданием собственных вольностей.
В 6-й главе Книги Бытия сказано: «Когда люди стали умножаться на земле, и родились у них дочери, то случилось… что сыны Божии, видя дочерей человеческих, как они прекрасны, брали себе в жёны, которую кто выбрал». В стихотворении Франса такую любовную пару составили иудейско-исламский ангел смерти Азраил (в христианской мифологии он эту функцию не исполняет) и ханаанеянка Оливема. Но она вовсе не дочь Каина и не принадлежит к его роду; согласно Книге Бытия она жена Исава Красного, который в свою очередь – старший брат патриарха Иакова, прародителя двенадцати колен Израилевых.
По церковной традиции всё человечество иногда называли потомками Адама или Адамовым родом, а людей безнравственных, беззаконных и преступных – «каиновым семенем» по имени Адамова старшего сына. Оливема, по воле Байрона отрекшаяся от Бога и влюбившаяся в падшего ангела, неизбежно получила репутацию каинитки. Франс последовал предшественнику. Более того, устами Оливемы он назвал ангела смерти Азраила «мятежным Сыном Дня» (fils revolte du jour). Это очередная авторская вольность. Слова из Книги пророка Исаии – в русском синодальном переводе «Как упал ты с неба, Денница, Сын Зари!» – толкуемые как прозвище Сатаны, в еврейском оригинальном тексте звучат иначе – «Сияющий, Сын Утра». Если следовать ветхозаветной хронологии, то получается, что Оливема по воле Франса процитировала слова, сказанные 1500 лет спустя после её кончины, и процитировала неточно. В переводе неточность пришлось исправить.
Имя Оливемы в оригинальном тексте стихотворения помянуто только один раз. Далее следует её страстный любовно-богоборческий монолог, за ним – описание всемирного потопа, посланного человечеству якобы за грехи Каинова рода. Налицо очередная нестыковка: если Оливема стала свидетельницей и жертвой всемирного потопа – значит, она переместилась во времени на 1200 лет назад, из эпохи третьего «послепотопного» патриарха Иакова в эпоху последнего «допотопного» патриарха Ноя. Однако очередной временной скачок нисколько не смутил Франса. Он намеревался сочинить не христианскую экзегезу и не иудейский мидраш, а лирическое произведение. И ему это удалось.
***
«Беда! Беда!» – кричат морские птицы!...
Нет в небе солнца – спряталось оно.
Сквозь мглу чуть светит мутное пятно.(Байрон, «Небо и Земля»)
I
В союзы странные – влеченьем, не по вере, –
Сходились ангелы и Каиновы дщери.
В одну из дев земных влюбился Азраил,
И сердце девы той слезами покорил.
«Страдающий, приди, коль страсти глубь изведал;
Ты ангел или бес – не суть: ты Бога предал;
В твоих глазах огонь; гордыня красоту
Умножила – тебя я Богу предпочту.
О дух, ты полюбить желаешь персть земную –
В объятиях твоих я к небу возревную,
Ты жизнь моя и смерть, мятежный Сын Зари!
Всё существо моё в любови раствори!
Ты смотришь мне в лицо – глаза твои светлеют;
До шеи и до рук, что пламенно смуглеют,
Не смел простолюдин коснуться никогда –
Мне скромность не к лицу, я красотой горда!
Ты крыльями укрой меня от взоров Бога,
И нам благих ночей судьба подарит много».
II
Не солнце поутру на всю земную твердь
Пролило свет; увы, взошла над миром смерть.
«Ты слышишь, Азраил? То крачка бьётся в крике,
И ветер яростный велением Владыки
Задул издалека, взбил пену по волнам,
И моря злую соль метнул на губы нам.
Бог хочет нас избыть в пучине, как в могиле –
За то, что рай земной мы людям возвратили!
За то, что жизнь людей цвела, как райский сад,
И гимны красоте звучали без преград!
Да что там Бог! Ликуй, о Каиново семя:
Мне, женщине, пришло бороться с Богом время…
Я чую дрожь земли: то в тёмной глубине
Хохочут демоны – их смех противен мне.
Пугающая ночь ползёт по горным пикам!»
…Разверзлась бездна вод в обилии великом;
И горные хребты распались, и из них
Текли огонь, и дым, и лава недр земных;
Сгустилась тьма, а Бог, не ведая пощады
И ревностью томясь, лил с неба водопады –
На бедных пастухов убогие шатры,
На тёмные леса, сосновые боры,
Большие города, где за стеной кирпичной
Подвластный бесам люд, к покорности привычный,
Во мраке мастерских трудился дотемна –
Чеканил и точил, ткал ризы изо льна,
Ошейники сгибал, ковал ножи и копья…
На Каина сынов, породу их холопью
Неистовый потоп вздымался всё сильней,
И непрестанный дождь струился сорок дней,
А ветер бушевал такой, что временами
Вершины пирамид скрывались под волнами.
И зверь, и человек, и все, кто выжить смог,
Спасались на горах – их не достиг поток,
И крепкие мужи, и кто под стать калекам,
И матери, чья грудь переполнялась млеком,
А дети умерли; бессильных старцев стон
Оплакивал тот мир, что Богом истреблён;
И копьеносный вождь, и раб с верховьев Нила
Под ливнем горбились безмолвно и уныло;
Заморские купцы, разорены дотла,
Учёные жрецы, что не познали зла –
И погибали все в волнах стремнины пенной,
Проклятье прокричав Крушителю Вселенной.
Когда же под водой сокрылись пики гор
И хохот бесовской заполнил весь простор –
То допотопный зверь, тоскуя о минувшем,
Исторгнул хриплый вопль над миром утонувшим.
III
И холоден и ал, над миром встал восход.
Но лишь безмолвный труп лежал у края вод.
LA FILLE DE CAIN
Hark, hark ! the sea-birds cry!…
In the sun’s place a pale and ghastly glare
Hath wound itself around the dying air.
Byron, «Heaven and Earth»
I
Un matin de ces temps ou des hymens etranges
Aux filles de Cain melaient les pales Anges,
Azrael quitta Dieu pour Oholibama.
Elle le vit pleurer pres du puits, et l’aima.
«O toi qui souffres, viens, dit la fille des hommes;
Qu’importe, ange ou demon, le nom dont tu te nomme:
Ton front est triste et fier et tes yeux sont de feu;
En te voyant si beau, je te prefere a Dieu.
Esprit, puisqu’il te plait d’aimer l’argile aimante,
Je livre a ton etreinte effroyable et charmante,
O ma vie et ma mort, fils revolte du jour!
Tout mon etre qui va perir de ton amour,
Ma terrestre beaute dont je marchais si fiere,
Ma face que tes yeux inondent de lumiere,
Mes bras et leurs anneaux, mon col et ses colliers,
Et ma main refusee aux fils des chameliers.
Tu sauras, loin de Dieu, me cacher dans tes ailes.
Nos destins seront beaux comme les nuits sont belles».
II
Le lendemain, la race humaine, a son reveil,
Vit se lever la mort et non pas le soleil.
La fille de Cain dit, pres de la fontaine:
«Azrael, connais-tu cette brise lointaine
Qui vient a nos baisers meler un sel amer?
N’entends-tu pas crier l’hirondelle de mer?
La mer roule vers nous et c’est Dieu qui la mene.
Nous redonnions Eden a la famille humaine!
Eden, sous nos baisers, refleurissait plus cher!
Nous avions retabli la gloire de la chair!
Mais Dieu! Rejouis-toi, Cain, dans ta semence:
Entre la femme et Dieu la lutte recommence…
Sur la terre ebranlee ou tendent mes genoux
Entends-tu les demons captifs rire de nous?
Quelle effroyable nuit roule de cime en cime!»
Les eaux avaient rompu les sources de l’abime;
Les antiques granits, de leurs flancs entr’ouverts,
Lancaient des gerbes d’eau, de fumee et d’eclairs;
Et bientot, dans l’horreur des tenebres compactes,
Le ciel du Dieu jaloux ouvrit ses cataractes.
Sur les plaines ou sont les tentes des pasteurs,
Sur les sombres forets et les pins des hauteurs,
Sur les grandes cites aux enceintes de brique
Ou l’homme rend hommage aux Demons et fabrique,
Pres des fleuves fangeux, dans de noirs ateliers,
Les etoffes de lin, les anneaux, les colliers,
Les grands couteaux de bronze et les fleches de pierre,
Ou les fils de Cain, race maudite et fiere,
Lisent au ciel changeant sur le faite des tours,
L’eau, par nappes, tomba durant quarante jours,
Et le vent souffla tel que des brisants humides
Heurtaient les sept degres des hautes pyramides.
Les fauves, les humains, la troupe des vivants
Gagna les pics neigeux sous la foudre mouvants.
Et les geants debout et les vierges voilees,
Les meres qui tendaient leurs mamelles gonflees
A leurs petits enfants aux yeux clos, les vieillards
Inertes, et du fond de leurs yeux sans regards
Pleurant leurs jours de paix et leurs longues memoires,
Les chefs portant la lance, et les esclaves noires,
Les marchands etrangers venus sur leurs chameaux,
Et les pretres savants a conjurer les maux,
Sous le choc ecumant de la vague profonde,
Priaient ou maudissaient le Destructeur du monde.
Et, quand eurent sombre les sommets des grands monts.
Quand flotta sur les eaux le rire des Demons,
Le mammouth, exhalant un gemissement rauque,
Levait sa trompe encor sur l’immensite glauque.
III
Le soleil reparut, rouge et froid dans les cieux.
Pressant entre ses bras le corps silencieux.
______________________________
Иллюстрация: Гюстав Доре, "Всемирный потоп"; в верхнем правом углу виден допотопный зверь, в оригинале - мамонт