Уставший от причуд зимы-старухи,
уснул квартал - больной неизлечим,
когда деревьев спиленные руки
идут в растопку. Mы с тобой молчим,
задумавшись о старости. Kуда нам
в такое время вытянуть её.
Зима ворчит о чём-то богоданном,
крикливое кружится вороньё
над сонным, обезличенным кварталом.
Весь мир - окно, не знавшее лица,
глядящего наружу днём усталым,
но скоро - ночь, позёмка и ленца
фонарного разнеженного света,
деревья, усечённые на треть.
А ты твердишь - мы молоды, и это
нам в зиму помогает не стареть,
а ждать весны, надеяться на вечность,
с её необъяснимой суетой.
Кружится снег, почти вочеловечась,
тускнеет в небе город золотой,
уже скорее ближний, а не дальний,
и мы всё говорим и говорим.
Квартира стала нам исповедальней,
в которой каждый угол - пилигрим.
А будущее, прошлому на зависть,
становится туманным вообще...
И можно говорить, не опасаясь,
про всё, что накопилось на душе.
***
Февраль. Заболеваешь, и в жару
всё мечешься, облизывая губы,
всё думаешь - я слов не подберу,
но если умирать - так на снегу бы.
На детском, от которого тепло,
с которым не пугаешься болезней,
и где ледышек битое стекло
любых лекарств надёжней и полезней -
лизнёшь его - и всё, и ты здоров.
Сейчас бы так. Болеешь, вспоминая
глубокую колодезность дворов,
там детская действительность иная -
по лестнице - ступенька через три,
бежишь играть, как только станет легче,
как только стихнет этот жар внутри,
усталостью ложащийся на плечи.
Представь себя мальчишкой, жар гоня,
найди слова - ну что я, в самом деле!
Но дыма не бывает без огня,
хотя немного лучше, еле-еле.
На градуснике ниже сорока,
и дышится уже почти, как в детстве.
и двор, и лёд, и мамина рука,
и хочется подняться и одеться -
и вниз бегом ребёнком лет пяти,
чтоб сразу в снег, слова не подбирая.
Пусть к раю близко мне не подойти,
но можно же чуть-чуть побыть у края.
И даже задержаться на краю,
пеняя на холодное светило.
Себе, мальцу, сказав - благодарю,
заметно лучше. Вроде, отпустило.
***
Февраль, огромен, пусть вам говорят,
что мал февраль, не верьте ни на йоту.
В нём что-то есть от птичьего полёта,
который длится много дней подряд.
Его огромность в медленности дней
и в скорости ночей тревожных, длинных.
Они воспеты в сагах и былинах,
и нет ночей, страшней и холодней,
чем эти ночи в омуте окна -
затянут и не выплывешь - попался.
Как холодно февраль смыкает пальцы -
в них жизнь запретна, смерть разрешена.
Но есть нюанс - не верь, и всё пройдёт,
и свечи догорят по скорбным датам,
а ты махнёшь рукой - февраль? Куда там.
Не ужас, а давнишний анекдот.
А снег его прекрасен белизной.
Длиннее ночь? Так я и не перечу.
Зима пророчит будущую встречу
огромности заоблачной со мной.
Короче дни? Да кто там разберёт.
Всё дело только в скорости движений.
Огромен месяц, нет его блаженней,
когда пересекаешь зиму вброд
и кажется - уже невмоготу
нести в себе пространство тёмных комнат,
не спать, смотреть в окна бездонный омут,
где тихий снег искрится на свету.