ВОЛШЕБНАЯ ШКАТУЛКА
Ольга Слободкина-von Bromssen
Книга стихов
Недавно я нашла конверт со стихами, написанными мной до начала 1990-х и в самом начале 1990-х, и была приятно удивлена. В то время я не публиковала свои стихи (несколько анекдотичных попыток отбили у меня всякое стремление), да и те, кому я давала почитать, неизменно обрушивались на меня с дилетантской критикой (не говоря о том, что никогда не возвращали подборки, напечатанные на машинке). Очень быстро я устала от этой раздачи, а вскоре меня и вообще перестало интересовать, кто что думает о моей поэзии. Благодаря этому я выжила как человек и автор.
Работа продолжалась - стихи шли просто лавиной, и я едва успевала их записывать: В потоке отточу я мастерство/А без потока мастерство мертво.
В итоге первая книга стихов "Есть путь земли и Путь Крыльев" (рукописная, с письмом от Иосифа Бродского из Нью-Йорка и с моими аутентичными фотографиями, проект ЮНЕСКО, 200 экз.) вышла лишь в 1999 г.
http://lit.lib.ru/img/s/slobodkina_o/waydoc-2/index.shtml
it.lib.ru/editors/s/slobodkina_o/waydoc-2.shtml
Вторую рукописную книгу с благодарственным письмом от Президента Франции Жака Ширака (я посылала ему "Есть путь земли и Путь Крыльев") я составила в 2002г., но так и не опубликовала.
С тех пор прошло более 30 лет... Примерно шесть тысяч стихов, не считая пятидесяти поэм-путешествий (одну случайно оставила в самолете курсом из Шарм эль Шейха), прозы, художественных переводов стихов и прозы, публицистики на двух языках... Сотни тысяч фотографий... Я ли это... Моя ли это жизнь... Вопросы риторические.
Я смогла донести свои произведения до читателя только благодаря интернет-библиотеке Максима Мошкова - он предоставил мне раздел в 2006 году, и я стала загружать свои произведения, зная, что их не искалечат и меня не обдерут и не обманут, - мой опыт сотрудничества с издательствами, газетами и журналами горек.
Мне было приятно вернуться к ранним стихам. Я их не отвергла, милых и наивных, только немного посетовала, что не публиковала тогда, - из чувства самосохранения, что в общем правильно, - зачем давать издательствам наживаться на твоих произведениях. Приятно было и то, что тот период закончился и больше к нему ничего не прибавить - цельная вещь.
Мне показалось, я заглянула в волшебную шкатулку, и мне открылся необыкновенный мир, утерянный временем.
Да, время обладает способностью превращать все в ничто - и это касается не только наших чувств и нас самих, которые, по словам Рильке, еще более преходящи, чем вещи материального мира, но и произведений искусства.
"Мы - преходящее.
Правда, для Вечности -
это лишь
Времени ход.
И все спешащее
скоро уйдет...,
а Неизбывное
тайну несет".
"И потому, что
все то, что здесь исчезает,
вроде, нуждается в нас,
даже заботится странно
о нас, кто исчезает
гораздо быстрее".
Что же остается? Новые поколения людей... А искусство и поэзия будут жить, "доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит"...
13 ноября 2022
P.S. Я располагала стихи в этой книге не в хронологическом порядке, а по внутреннему звучанию, которое не объяснить...
Ольга Слободкина-von Bromssen
* * *
Спасение от неврозов,
Спасение от невзгод.
Астральные стрекозы
Вершат свой чудный ход.
Мои стихи в трамвае,
Мои стихи в метро,
Где кашляют, зевают,
Вздыхают тяжело.
Усталость вяжет лица
И пеленает мозг,
Но дивную Жар-Птицу
Хватаю я за хвост.
Невидимый для глаза,
Неслышимый на слух,
Витает над проказой
Нетленный Вечный Дух.
И выше раздражения,
И тягот, и невзгод.
Астральный стрекозы
Вершат свой чудный ход.
осень 1987 г.
* * *
Утром застыли испуганно лужи,
Холод глотнув.
Съежились улицы,
Чувствуя стужи
Каменный клюв.
Тонко, с издевкою
Ветер стегает
Щеки мои.
Лжет, будто видел,
и слышал,
и знает
Все мои дни.
В сторону шарахаюсь,
Прямо иду ли -
Время за мной.
Дышит в затылок
И больно целует
Новой зимой.
осень 1987 г.
* * *
Домашнее кино
А волны бежали, бежали на берег
И белою пеной назад уползали,
И по песку, оголенному морем,
Бегала девушка, в волнах играя.
Старая пленка то блики давала,
А то срывалась с колесиков нужных
И перфорацией рваной въезжала
На середину ночного экрана.
И замолкал проектор трескучий,
Свет зажигался, пленка скреплялась,
И снова кидалась девушка в пену,
Платья подол высоко поднимая.
А та, что смотрела, как черные косы
Прыгают в ситце знакомого платья,
Того, что она с чердака доставала
И на себя пыталась приладить,
Вдруг поняла, что совсем не от ветра
Платье у девушки странно вздувалось
На животе... Ведь в ту самую осень
Та, что смотрела, на свет появилась
Где же далекое Гагрское лето,
Черные косы на ситцевом платье...
Мама, я старше тебя! Плачет осень,
Желтые, красные слезы роняя...
осень 1983 г.
* * *
Было тихо и морозно
И не двигалися тени.
Может быть, они уснули
У меня на потолке?
Но, клянусь Кентавром грозным,
Монотонно, незатейливо,
Словно южной ночью звездной,
Словно мухи в колпаке,
Стрекотали - да, зимою,
Стрекотали - в феврале,
Этой скованной порою,
Когда стужа на дворе,
Стрекотали - в ночь - цикады...
Сон? Да нет, я не спала.
Лошадь Мэб промчалась рядом,
Закусивши удила...
И внезапно в нос ударил
Свежий, буйный запах моря,
Растворяя в себе яды,
Что накапливает горе,
Занавеска всколыхнулась
И надулась, словно парус:
"Отпусти меня на волю,
Видишь, маюсь"!
И, сорвавшись, улетела
В небо синее... Как яхта,
Гладь ночную прорезая...
Тени тихо шелестели,
Море в окнах колыхалось,
Мэб застыла в изумлении...
Только мягкий свет Луны
По моей скользил скрижали,
Где еще вчера скрипели
Где так истово ворчали
Буквы давней старины...
Стает ночь, и утро в двери
Незаметно проскользнет.
Кто же днем в мой сон поверит?
Кто поймет!
зима 1983г.
* * *
Я не разбираю чемоданов
Южного тепла.
Я в Москве, и это очень странно -
Крым сгорел до тла.
Я недавно обнималась с ветром -
Что мне до других!
И играли горы бурым фетром
Мягки шкур своих.
А теперь, к зиме на покаяние,
С тяжкой головой
Я бреду - "еще свежо предание" -
Крымскою вдовой.
осень 1987 г.
* * *
Театральный фестиваль
"Страхи третьего Рейха".
Спектакль идет на латышском.
Старую пьесу Брехта
В Риге играют, но видишь ли,
Я их почти не слышу,
Что они там произносят.
Я - Карлсон, который на крыше.
Я - Навуходоносор.
Насморк, температура
(Смеются мои англичане).
Нарочно простыла, вот дура! -
На радостях, не от печали.
Латвия третьего Рейха,
А завтра - опять столица.
Рижане крутят по Брехту
Велосипедные спицы.
6 декабря 1988 г.
* * *
Я с тобой в ночи гуляла
Вдоль по Северной реке.
Я тебе стихи писала
На английском языке.
Днем сверканием слепящим
Нас встречали купола.
Я не помню тебя спящим,
И сама я не спала.
Все фонтаны в Петергофе
Пели, брызгами звеня.
Запах утреннего кофе -
Для тебя и для меня.
начало 1980-х
* * *
Белый лист
Сегодня
я прибирала свой Дом,
долго перебирала
старые рукописи,
черновики,
этюды...
И отовсюду доставала
белые листки
и складывала их
в груды.
О, как мне приятно смотреть на тебя,
Белый Лист!
Ты белее снега, белее лилий.
Ты еще не запачкан
мусором слов и мыслей.
Ты, словно Ангел, чист.
Белый Лист - это стертая память о прежних жизнях.
Это - вершина горы, нос ее в сахарной пудре.
Это - ледник, слепящий на Солнце глаза.
Это - глаза, когда их закрываешь,
оттого что глядел на свет
яркой прозрачной лампы.
Белый Лист - это Свет.
Свет Познания,
Свет Радости,
Свет Откровения.
Это - вызов душе.
Но только ужасно жаль
Белый Лист моего забвения,
который я пачкаю
шариком
белой ручки...
24 ноября 1988
* * *
Высокий дом
Я просыпаюсь утром
в Высоком Прохладном Доме -
лицо мое лижет Солнце -
и долго смотрю на небо
сквозь стекла прозрачных окон,
слегка прикрывая веки
пальцами сонной руки.
Тогда ко мне тихо спускается
Утренний Ангел Покоя...
Сначала Он входит в ноги...
Звонок телефона
иль мусор
мыслей...,
и Он исчезнет.
Так страшно Его спугнуть.
Но нет, ничто не мешает,
и Он проникает дальше -
в чресла, руки и сердце,
мягким теплом крадется
из позвонка в позвонок,
ласкает живот и плечи,
неслышно струится в шее
и наконец наполняет
всю мою голову...
ЗДРАВСТВУЙ!
11 ноября 1988
* * *
Chinese Characters
Fire and Wheat means Autumn.
Autumn on the Heart - Sorrow.
Everything may be forgotten
When The Middle Kingdom reaches its Morrow.
But still...Love is
Claws on the Roof
and under the Roof - Heart,
Heart on the long, long Evening...
Spring 1987
* * *
Китайские Иероглифы
Огонь и Хлеб`а значит Осень.
Осень на Сердце - Печаль.
Но может и это забыться.
Государства Срединного лица
Смотрят вперед и вдаль.
И все же Любовь остается,
Как прежде, Когтями на Крыше,
Под крышей на Вечере Длинном,
Как прежде, сияет Сердце.
5 апреля 1990
* * *
Птицы вьют гнезда
даже в центре Москвы - на Тверском,
и вороны сидят так застыло на ветках,
словно наросты.
И ветер качает ветки с воронами,
а снег все идет и идет...
Он садится на землю, деревья и лавки,
бывшие летние лавочки, в смысле что love.
Очки протирают мужчины и женщины,
их запотевшие стекла.
Мне же садится он на лицо,
на ресницы,
на волосы
и, не вздохнув, умирает
от моего же тепла.
А ведь прошло десять лет
с тех самых пор, как однажды...
7 декабря 1988
* * *
Не любовью я люблю, не любовью -
Невесомой глубиной,
Высотой.
Не любовью я люблю, не любовью -
Первым снегом и травой
И речной водой.
Не любовью я люблю, не любовью -
А апрельской синевой,
Тишиной.
весна 1988 г.
* * *
В белой люстре молчит тишина.
Стену обнял мохнатый ковер.
Одиночество - это струна
Ожидания. Не гость и не вор -
Время капает звоном минут,
Как испорченный кухонный кран:
"Никогда, никогда не придут.
Никогда, никогда они к Вам".
Брейгель ярко блестит под стеклом
Белым снегом, хребтами собак.
И срывается скальный излом
В закартонья зарамочный мрак.
Зависает осколками звезд
Чернота на бессонном окне.
Заступаю на Всенощный Пост.
Тишина замирает во мне.
20 ноября 1988
* * *
Картина, окно, люстра,
Красный мохнатый ковер.
В комнате очень пусто,
Только что выметен сор.
Взглядом крещю пространство -
Картина, окно, люстра,
Красное постоянство
Ковра...
21 ноября 1988
* * *
В Цейском ущелье
Видели хищную птицу зимой?
Когда скалы стоят, как седые старцы,
И косматые волки голодной тропой
По замерзшим ложбинам скитаются.
Все бел`о. Все застыло. Лишь хищный полет
Зорко кружится в хмари опухших небес,
В горном горле незримое кружево вьет
И в глазах его кружится каменный лес.
Так неслышно скольжение коршуна,
Что сливается с мессой молчания скал,
Ласки крыльев и воздуха пьет тишина,
В страшной тайне готовя смертельный обвал.
Обезумевших рек - сверху вниз головой -
Не доносится камни стирающий рев.
И не дай-то вам Бог заболеть немотой
Безымянного демона этих краев.
Все бел`о. Все застыло. Лишь Время идет.
Только медленно. Скована Времени прыть.
Его двигает разве что птичий полет,
Не давая о Смерти забыть.
Зима 1989 г.
* * *
Я люблю рассветы.
Утром, просыпаясь,
Слышу хруст крахмальной простыни.
Листья тополя, на ветке качаясь,
Отгоняют черные и красные сны.
Кружево занавески шуршит мне: "Вставай"!
Фиолетовая тень ночи, умирая, шепчет: "Прощай! Не забывай"!
Спелые соки в меня вливаются.
День пришел. Жизнь продолжается.
Новый день зачат, и ты вместе с ним
Вновь в моей душе возрождаешься.
Солнцем умоюсь,
воздухом напьюсь,
ветром причешусь
и проживу еще один день,
равный целой жизни...
весна 1980 г.
* * *
Мне надоело быть мудрой,
взрослой и терпеливой,
всепонимающей,
нежной,
щедрой
и нелюбимой.
Я снова хочу быть капризной,
эгоистичной девчонкой,
балованной,
своевольной,
дерзкой
и жутко счастливой.
И иногда прижиматься
горестной, слабой щекою
к милой, спокойной маме
и знать - она все развеет.
Играть на коленях у Бога
огромного теплого дома
и видеть, как в детской кроватке
растет мой маленький братик.
О, как мне смертельно тошно
строить барьер из железа
и находить опору
лишь в собственной внутренней силе.
Смеяться, чтоб только не плакать,
И жить, чтобы просто выжить,
И на вечерней службе
Молиться в солдатской церкви.
7-8 ноября 1988 г.
* * *
Море волнуется - раз!
Море волнуется - два!
Море волнуется - три!
Морская фигура на месте замри!
(Детская игра)
Зимнего солнца луч
Бросил окна переплет
Н`а стену, и паркет
Свежей зажегся пылью.
Как мне сладка тишина
Дома, где я провела
Юности страстные дни
И молчаливое детство.
Пальцам моим знаком
Старый шершавый портфель,
Глянец тетрадей в нем,
Запах бумаги, краски.
И фортепиано хмель -
Клавиши, струны, звук.
Сколько бы жизней не жить -
Память его узнает.
Мамин бессмертный портрет
Там же стоит, на столе.
Сколько бы жизней не жить -
Взгляду душа подскажет.
Время, на месте замри!
Пусть все останется так
В мире коротких встреч
И безутешных плачей.
январь 1990 г.
* * *
Призрачно освещенный,
стоит особняк старинный.
Огромные вязы и липы
тянутся к серому небу
вороньими страшными гнездами...
Все, как прежде, -
опавшие листья
пахнут все так же терпко
и так же душа замирает
при мыслях о новой любви...
Я еще молода -
мне нет двадцати шести,
и я еще жду,
но как-то подспудно.
Слишком таинственно прошлое,
слишком оно глубоко.
Я не хочу умирать
и не могу представить,
что какая-то Осень
будет уже без меня,
а мечты так и не сбудутся...
Быть может, и я старею -
все реже летаю во сне,
во реже нисходят ко мне Откровения,
а боль и обиды
я ощущаю просто телесно -
так душа исстрадалась,
не может впитывать боль...
Вот если бы снова почувствовать,
как в четырнадцать лет,
когда я была влюблена
в русоволосого мальчика...
И снова бродить по лесу,
мечтая о дальних странах,
и от дождя скрываться
под высоченным платаном,
и видеть мир таким новым...
Или, как в двадцать один,
когда я любила художника,
и отражаться, как в Вечном,
в струях несметных фонтанов,
и растворяться в звездах
космической легкой ночи,
и видеть мир таким юным...
А теперь я стала женою...
Любимою, правда...
Но мечтать мне как-то неловко,
словно красть незаметно...
И все же...
бывают минуты...
Призрачно освещенный,
стоит особняк старинный,
а огромные вязы и липы
тянутся к серому небу
вороньими страшными гнездами...
Осень 1984 года
* * *
Любовь и ненависть - листок шершаво-нежный
Единой мать-и-мачехи, едва
Забрезжит во мне кротости надежда,
Я снова слышу резкие слова.
Пригреет Солнце - мягко, молчаливо
Листок склонится к бережной Земле.
Подует Ветер - зябко, сиротливо
Изнанку вывернет навстречу мгле.
Так Некто захотел... Ему блаженство
В перетекание сущностей играть.
А нам - лишь замирать пред Совершенством
Несовместимостей, как мачеха-и-мать.
18 марта 1990
* * *
Я хладнокровию учусь у Времени,
А у собаки - искренности встреч.
Меня коснулась мудрость на мгновение
И отстранилась... Мне ль ее сберечь.
И снова одиночество блаженное -
Без слов, без снов... Ложится новый снег.
И странная душа несовершенная
Вершит свой век.
25 января 1990
* * *
Сегодня отпевали патриарха
В Успенском и Елоховском соборе,
Церковно-православного монарха
В тяжелом небожественном уборе.
А я забыла - о своем молилась,
Глядела в небо на пути обратном.
И с Пименом так и не простилась.
Прости, святейший, не пойми превратно.
Мне стало грустно - почести такие,
А после кто-то новый будет править.
А вот нашлась ли хоть одна душа в России,
Которой с горем трудно было сладить!
6 апреля 1990 г.
* * *
В Индийском океане
А на рассвете - игрища акул.
Сверкание плавников смертельно-острых.
Равнонебесных страхов - мерный гул.
Словно мираж, встает Сокотры остров.
И, отрываясь от моей земли,
Вернее от полос дощатых под ногою,
Я вижу побережье Сомали,
Где даже удивление другое.
24 марта 1992
* * *
Дощатый потолок сгустился над бровями.
В дверной проем глядится небо узко.
На тонкой рейке - кукольная люстра,
Сплетенная волшебными шмелями.
То ли гончар - на круге совершенном.
Иль кто-то - нитями - овальный шар.
Висит на рейке в духе неизменном
Шмелиный дар.
3 июля 1991
* * *
Я листаю московские улицы -
Кочуевской, Качаловой, Скатертный...
Не обрыдло все время сутулиться,
Безалаберный город мой матерный?
Ты, засыпанный ватой стеклянною,
Ты, истертый бездушными шинами,
Вспоминаешь ли молодость пряную
С лошадьми, офицерами, винами?
Ну, что съежился? Все уже прожито?
Мокрый снег залепляет ресницы.
Что ж ты, миленький, бросил вожжи-то!
Вставил кукиш себе же в петлицу.
23 ноября 1988
* * *
Мы говорили о чем-то мелком
И рассуждали о пустяках,
А в это время над нами небо
Плыло все в звездах и облаках.
И, равнодушное к нашим душам, -
Хочешь, Вечность в себя прими,
Ну, а не хочешь, так вечно слушай
Про суетный и мирской наш мир -
Небо над нашими головами
В непостижимой жесткости звезд
Плыло годами, плыло веками...
Мы же несли свой крест.
осень 1988
* * *
Черные тени от черных деревьев
Четко ложились на желтый дом,
А мимо в трамвае ехал гений,
И желто-красный трамвай без стеснений
Гремел этой ночью так же, как днем.
А дальше и вовсе писать невозможно,
Весь гений проехал мимо всего!
"Ах, ты безбожник! Ах, ты острожник"!!! -
Так я кляла и корила его.
окт. 1988
to be continued