Когда начинаешь читать/писать нечто:
мантру, стихотворение, книгу,
садишься на первую строчку как на волну,
и мчишься/катишься/медленно едешь по тексту,
забывая об окружающем,
которое становится чем-то малосущественным,
как пейзаж за окном поезда.
Что же тогда настоящее?
То, что мы пишем/читаем/говорим?
Или то, что не поддается, и остается на тех же местах и в том же виде?
Мы-то меняемся, покидая текстовый поезд,
тем больше меняемся, чем выше была концентрация на событиях/эмоциях в нем.
И, выходя в действительность, мимо которой, казалось,
уже проехали, удивляешься: неужели текст тоже сколько-нибудь изменился?
Окреп, воодушевляя, или же расслабился, будучи рассмотрен не слишком внимательно?
Кентавры человекотекста
обгоняют один другого и разбегаются.
Молитва по имени святителя, книга по имени писателя,
будучи произносимы/читаемы переживают толпы пассажирочитателей,
неуловимо меняясь вместе с сознанием, и, однажды потеряют
скорость хода, присоединившись к пейзажу за окном,
с которым не о чем/не за чем спорить.
Кентавры-мустанги, которых никто не седлал, бредут непостижимыми тропами,
и однажды, узнавая себя в одном из них,
подумаешь о капле никотина, которая могла остановить весь бег гораздо раньше.
Скачет реклама диких табачных плантаций.