Из цикла рассказов "Чудеса без чудес".
Как часто приходится слышать от людей скептические восклицания:
— Да какие там чудеса Божьи! Да нет никаких чудес! Да не верю я!
Бывают просто совпадения и не более того!
Но я всегда думала иначе. И в том, что на свете происходят
удивительные вещи, никак не объяснимые простым совпадением,
никогда не сомневалась, и, вполне вероятно, фундаментом для
моей крепкой веры оказалось невероятное событие, о котором
мне хочется сейчас рассказать читателю.
Случилось это в пятидесятые годы прошлого столетия, в безбожное
послевоенное время, когда люди только-только стали вновь обращаться
к Богу, хлебнув горя в Великой Отечественной войне. Мне тогда было
всего лет пять или чуть побольше, но случай тот так врезался в мою
память, словно это произошло вчера. К тому же в нашей семье частенько
нет-нет да и вспоминалось пережитое, освежая мои детские воспоминания...
Она лежала, раскинув руки на подушке, отбросив одеяло в сторону, и
ежеминутно стонала. Высокая температура, около сорока градусов,
держалась в теле десятилетней девчушки уже около недели, сжигая остатки
всех её жизненных сил. Лицо Неллички* (так звали мою больную старшую
сестру) было покрыто багрово-красной вспухшей коркой, сквозь трещинки
которой местами сочилась светлая жидкость. Глаза сестры были закрыты
веками, усеянными синюшными мелкими волдырями. Губы, потрескавшиеся
и обмётанные коричневой запёкшейся плёнкой, непрерывно что-то шептали
в бреду... Картина была ужасающей. Мама плакала. Она, опытный и умелый
врач, ничего не могла сделать: Нелли становилось хуже и хуже; не помогали
никакие уколы, лекарства и процедуры. Если температура и спадала, то
всего лишь на малое время. Лицо сестры отекало больше и больше и походило
на красный безобразный цветок, устрашающий меня своей уродливостью.
Особенно мне запомнился один из вечеров, когда мама была в панике и,
уйдя в дальнюю комнату, металась, то заламывая руки, то обхватывая
ими свою голову, прерывающимся от рыдания голосом без конца повторяла
одно и то же:
— Что же мне делать? Что же мне делать? Что же мне теперь делать?
Помню, как в тот день отец долго убеждал её в чём-то, говоря с ней.
Долетали обрывки его фраз:
— Ничего больше не делай. Нет, на всё воля Божья! Доверься мне.
Потом, в раздумье походив по комнатам и обратившись к маме и
самой старшей сестре Фаине, он решительно сказал:
— Закройте дверь на крючок. Никому пока не открывать! Оставьте меня
одного с дочкой.
В то время люди были очень общительны и дружны, и соседи запросто,
без особых приглашений, могли входить друг к другу или в гости, или
за какой-либо мелочью.
Папка (так мы с сёстрами звали отца), не торопясь и думая о чём-то
своём, взял образ Господень, лампаду, свечи, молитвослов и достал
из запретной для меня шкатулочки какой-то розовый лоскуток (позже я
узнала, что это был кусочек ткани, освящённый на мощах святого
великомученика Пантелиимона-целителя*). Далее он извлёк из той
же шкатулочки пузырёк со святым маслом и маленькую кисточку, и всё
это расположил на небольшом столике, стоявшем у кровати сестры...
Мама с Фаей стали управляться на кухне, чтобы приготовить ужин,
а я, как самая маленькая и незаметная, притаилась тихонько у косяка
двери, наблюдая за отцом.
На меня никто не обращал внимания, и я смотрела с любопытством и
страхом за таинственным священнодействием отца, прикрывшись шторой.
Конечно, тогда я не понимала, что он делал, и только много позже
осознала, что он готовился к святому соборованию* над больной. Если
бы случай с болезнью, в народе называемой "бешихой", "бышихой",
то есть "рожей*", приключившейся с сестрой, произошёл в то время,
когда работали храмы, отец, ранее церковный, глубоко верующий человек,
пригласил бы священника. Но, как известно, тогда церкви были разорены
или разрушены; одни священники казнены в годы гражданской войны,
другие сосланы в Сибирь, и, хотя страшные годы ВОВ вернули в души
большинства людей веру в Бога, найти батюшку для проведения этого
таинства было просто невозможно.
Но вернёмся к тому месту, где я рассказывала о том, что отец решился
сам на соборование. Поудобнее приподняв сестру на подушке и поправив
одеяло, он, троеперстно перекрестившись, зажёг лампаду и свечи.
Поставил перед собой икону и, раскрыв молитвослов, положил его на
столик; взял пузырёк со святым маслом, отвинтил колпачок... Обратив
свой взор к образу Иисуса Христа, отец чуть дрожащим от волнения
голосом произнёс:
— Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь!
Затем, снова перекрестившись, начал читать молитву "Отче наш".
В то же самое время, обмакнув кисточку в масло, он осторожно начал
смазывать ею лоб сестры, бордово-синюшные щёки и веки, шею, а затем
и запястья рук с обеих сторон. Та, почти не шевелясь, дыша тяжело и
прерывисто, послушно и тихо лежала, слегка вздрагивая от лёгких
прикосновений. Приоткрыв глаза, она наблюдала за папкой и его движениями
через узкие щелочки отёкших век.
Отец продолжал молиться, но теперь он уже читал длинные и непонятные
молитвы, всякий раз крестясь и так же смазывая святым бальзамом лицо,
грудь и руки сестры. Ясно светился фитилёк лампадки, чуть слышно
потрескивала свеча... Лицо Нелли блестело от масла, искажённое
болезнью до неузнаваемости; густые тёмно-каштановые волосы потеряли
свою красоту и спутанными длинными прядями лежали на подушке. Мне
было жаль своей старшей сестры; забылись все ссоры и обиды; того не
осознавая, моё существо участвовало в этом таинстве. Для меня,
маленькой крохи, следившей за происходящим, во всём этом было и
болезненное, и нечто волшебно-сказочное, и таинственное...
Отец закончил своё священнодействие и, промокнув капельки масла,
стекающие на одеяло с подбородка сестры святым лоскутком ткани,
прочёл заключительную молитву. Затем, сложив в шкатулку принесённые
предметы, затушил лампаду и свечу. Постояв молча некоторое время возле
сестры и встав перед иконой, горячо произнёс:
— Слава в Вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение!
Слава Тебе, Боже наш! Слава Тебе!
Спустя какую-то минуту, уже совсем тихим голосом, в котором были
и мольба, и слёзы, попросил:
— Господи, помоги нам: ничего без Тебя не можем, вся наша надежда
только на Твою милость!
За окном уже стояла ночь. Дыхание сестры стало ровнее и спокойнее.
Она уснула. Отец в глубоком молчании вышел из комнаты. А я всё ещё
стояла и смотрела на неё. Теперь трудно сказать, о чём я тогда
думала, но чувство, светлое и глубокое, чувство, преисполненное
благодатью и наступившим покоем от всего происходящего, помню и
поныне. Впервые за последнюю неделю ночь оказалась спокойной:
стонов и вскриков сестры не было слышно, и никто не просыпался...
Наутро, когда я забежала в спальню к Нелличке, она встретила меня
слабой, но весёлой улыбкой. Протянув ко мне руку и потрепав мою
белокурую головку в кудряшках, спросила:
— Галь, а ты мои куклы причёсывала, пока я болела?
Опухоль на лице сестры неожиданным образом опала, исчез бордовый
цвет, и только запёкшиеся ранки и корочки позже держались ещё
некоторое время. Температуры не было. Мама плакала, но теперь —
от радости. А папка в волнении ходил по дому, радовался, благодаря
Бога, и восклицал время от времени:
— Чудны дела Твои, Господи!
Примечание.
1. Нелличка*(домашнее имя) — от Нелли.
2. Пантелиимона*-целителя — православный святой
(то же самое Пантелеймон-целитель).
3. Соборование* — одно из семи Таинств Православной
Церкви. Соборование совершается для исцеления духовных
и телесных недугов.
4. Рожа* (бешиха), рожистое воспаление — это
инфекционно-аллергическая болезнь, которая затрагивает
кожу и подкожную клетчатку.
5. "Слава в Вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение!"*
(;Евангелие от Луки).