* * *
За синим Шагалом торопятся жёнки,
за красным Матиссом – гурьбой босяки,
за чёрным Пикассо – постарше бабёнки,
за жёлтым за Климтом – одни чудаки.
Уйдёт Амедео неясным маршрутом;
уйдёт Казимир за квадратом; пути
Кандинского – в линиях снов пресловутых;
за тушами спрячется бедный Сутин.
Останутся красными люди и кони,
и водка Петрова в помин на столе.
В мозолях останутся века ладони:
на лесоповале, колымском кайле.
Останутся чёрными люди и море,
и парус мятежный в дали голубой.
Не выплакать матери едкого горя,
не справиться ей с ненасытной войной.
Останутся синими люди и горы,
и гроздь Пиросмани за длинным столом;
и хлеб, и вино будут, и разговоры
затянут, как песнь, старики о былом.
И люди как люди, и золотом город
лучиться оставлен на старом холсте.
И будет тот мир первым криком распорот
Младенца – в пещере, в яслях, в тесноте.
p.s. Не путай, читатель, Художнику к слову
жизнь впроголодь, в тягость и так хороша;
к его вдохновенью в казённых столовых
спешит нараспашку бродяга-душа.