Белые снегири - 52 - полностью

"БЕЛЫЕ СНЕГИРИ" ИЩУТ МЕЦЕНАТА
 ПОМОГИТЕ «БЕЛЫМ СНЕГИРЯМ»



Журнал «Белые снегири» – издание благотворительное
и безгонорарное, распространяется среди участников
литературной студии, членов-гарантов литстудии и
благотворительных фондов при оплате ими почтовых расходов.


За достоверность фактов, точность фамилий, географических названий
и других данных несут ответственность авторы публикаций.
Их мнения могут не совпадать с точкой зрения редактора.

Адрес редакции: 356885, Ставропольский край,
г. Нефтекумск, ул. Волкова, д. 27
Контакты:
e-mail: vlados171@mail.ru
Тел: 8 906 478 99 78

Журнал на сайте "Стихи.ру":
http://stihi.ru/avtor/invvesti

литературно-
художественный
и публицистический
журнал
инвалидов


52 2023


издание благотворительное
безгонорарное

Нефтекумск – Вербилки
2023 г.

Редактор-составитель: Остриков Владимир Викторович
Компьютерная вёрстка: Калаленский Сергей Иванович
Организационные вопросы: Иванов Валерий Петрович
__________________________________


1. ПОЭЗИЯ НАШИХ СЕРДЕЦ

Татьяна ХЛЕБЯНКИНА
(г. Талдом, Московской обл.)
Член Союза писателей России
А В РОЖДЕСТВО
РОЖДЕНИЯ ЧУДЕС!
БЫТЬ МОЖЕТ, ПОТОМУ
ХРИСТОС ВОСКРЕС!

А ПОСЛЕ РОЖДЕСТВА РОДИЛИСЬ ВЫ
В РАЗГАР МОРОЗОВ СКАЗОЧНОЙ ЗИМЫ

КОРЗИНУ ВАМ ПОДСНЕЖНИКОВ НЕСУ
ЛЕСНУЮ И ВОЛШЕБНУЮ КРАСУ!
КТО ГОВОРИТ, ЧТО В МИРЕ НЕТ ЧУДЕС?
ВЕК 21-Й.ТЕХНИКА.ПРОГРЕСС...
ПРИРОДА-ЭТО ТАИНСТВО И ЧУДО!
СНИСХОДИТ К НАМ БЛАЖЕНСТВО ОТОВСЮДУ...

* * *
ИСЦЕЛИ МЕНЯ,
МИЛЫЙ ГОСПОДЬ!!
ИСЦЕЛИ МОЮ ДУШУ И ПЛОТЬ!!
ИСЦЕЛИ, ЕСЛИ МОЖЕШЬ ПОМОЧЬ,
НАС, УБОГИХ,
В КРЕЩЕНСКУЮ НОЧЬ!!
ИСЦЕЛИ НАС МОЛИТВОЙ,
КРЕСТОМ!!
ИСЦЕЛИ ПОКАЯНЬЕМ,ПОСТОМ!!
И КРЕЩЕНСКОЙ КУПЕЛИЮ И
НАС ЛЮБОВЬЮ
СВОЕЙ ИСЦЕЛИ!!!
19.1.22 г. 2.00


* * *
КРЕЩЕНСКИЙ СНЕГ, КРЕЩЕНСКИЙ ДОЖДЬ!!
С НАДЕЖДОЙ ТЫ СПАСЕНЬЯ ЖДЁШЬ!!
А БЛАГОДАТЬ ЛЕТИТ С НЕБЕС!!
ХРИСТОС КРЕСТИЛСЯ И ВОСКРЕС!!!
19.1.22 г. 19.42
Год 2023




Валерий МОРОЗОВ
(г. Ногинск, Московской обл.)
Член Союза писателей России


ВОЗВРАЩЕНИЕ

Ну, здравствуй, деревянный и заштатный!
И слёзы умиленья на глазах.
Родной мой Шадринск. Грех мой неоплатный,
не искупить, молясь на образа.

Ведь не было "монаршего указа"
мне покидать родимые места.
"Охота к перемене...", как зараза,
как на гнилом полене береста,

как зуд какой и морок притяженья
столичной жизни. -- "Вас там только нет!" --
ворчала мать. Смирившись с положеньем,
на стол прощальный ставила букет,

стряпню, вино, тарелки, вилки, ложки,
( не раз всплакнула, стряпалась пока),
всем налила хмельного понемножку,
мне, по привычке, кружку молока.

И шли мы с ней знакомою дорожкой,
где я встречал и провожал коров...
Черемуха, родимые окошки
тонули в золоте моих рассветных снов.

За соснами полубарак вокзальный.
Двухпутка. Репродуктор на столбе.
Кафешка под названьем "Зауралье"...
И мамин крестик сердце греет мне.

"Дома пониже и асфальт пожиже" --
Да. Это всё о городе моем!
Я грезил Веной, я болел Парижем.
Но что за тяга жжёт меня огнём?

И что за боль под сердцем поселилась?
Что за тоска живёт в том городке?
Что за кручина в гости напросилась?
Какая жаль течет в Исеть-реке?

Мы все когда-то "гнёзда" покидали
в надежде встретить счастье где-то там.
В какие б нас ни заносило дали,
двухпутка выбор оставляла нам

вернуться в край черёмух и сирени,
где нас не перестали ждать пока.
Где бродят встреч полузабытых тени.
Где мама... с тёплой кружкой молока...


ПЕРВЫЙ СНЕГ

О, первый снег! Как таинство венчанья!
Всегда внезапен, хоть его и ждёшь.
Летит из черной бездны мирозданья,
в нем толики изъяна не найдешь!

Как бы сберечь покров твой недотрогой?
Каким глаголом всех предупредить,
чтоб не ходить проезжею дорогой.
Обочиной, тем паче, не ходить.

Всё сохранить, хотя бы на сегодня,
дать передышку сердцу и уму,
чтоб память, как течение, свободно
несла бы нас к пределу своему.

Туда, где наши робкие признанья,
где даль укрыта снежной пеленой,
где трепетны и губы, и желанья,
где снег с ресниц хрустальною слезой.

Где не достанет сил для расставанья,
сверх разума объятия разъять.
Ледышки пальцев станем греть дыханьем,
чтобы разлуки малой избежать.

Тропой воздушной, в дымке невесомой,
не оставляя на снегу следов,
летим, очарованием влекомы,
по-над огнями сёл и городов...

-- Куда?! Назад! Постой, лихач беспечный!
Ты чёрной слякотью плеснул из-под колес.
Испортил сказку. Как цыпленка кречет
в когтях своих безжалостно унёс.

Растаял образ. Давний, невозвратный.
Мираж раздавлен чёрным колесом...
На старый дом наш с крышею двускатной
из бездны снег ложится, невесом.

РS:
Но, может быть, и правы люди где-то,
что проку об ушедшем вспоминать?
Пора, пожалуй, летние штиблеты
на зимние ботинки поменять...


***
Душа моя в минуту откровения
не может успокоиться никак.
Слова с делами ждут отождествления --
хочу, надеюсь, верую, но как?..

Но как, скажите, справиться с собою,
не дать раздолью шевелить кудрей,
дождю не дать лицо омыть слезою,
жар остудить прохладою ветвей.

Не дать далёкой песне колыбельной
щемящим звоном грудь мою разъять
и сиротливой поскрипи качелей
худое тельце детства укачать.

Глазам испить болотного тумана
не дать. И отвести тот взмах
руки любимой с перстеньком обмана,
в её глазах измену угадав.

Поэты! Лирики! Вы -- поросль безделья!
Пусть лозунг мой вас будоражит впредь --
стряхнув дурман лирического зелья
и обретая под ногами твердь,

слова с делами в гранях совпаденья
скрепить, связать, стянуть, сбить, сколотить!
Дать голове отраду устремленья
вперёд! И с этим быть, канальи!
                Иль не быть...


***
                Дочери в день 20 - летия

Саша -- Сашенька, Александра,
вот и первый твой юбилей!
Невелик "юбиляр" -- это правда.
Не сносил даже пары "лаптей".

Не сносил ещё, не доучился,
недоплакал, недолюбил,
к тайнам Веры ещё не пробился,
зато полон желанья и сил.

Саша -- Сашенька, Александра!
Только добрых тебе вестей,
и бокалом янтарной "Массандры"
только добрых встречать гостей!

Без оваций и без олеандров,
поучений, казённых слов,
ты прими от нас, Александра,
неподдельную нашу любовь.

Если будет тебе не надсадно,
в этот юный свой юбилей
нам ответной любви, Александра,
по большому бокалу налей!


ЕГИПЕТСКИЙ ЭТЮД

Бьёт Красное море волной голубою,
зелёные пальмы, небес бирюза,
и даль горизонта зовёт за собою,
и жёлтая яхта мозолит глаза.

Реактор светила включается утром
в щадящем режиме. Но выйдя в зенит,
он мощь нагнетает и в мареве мутном
и сушит, и жарит, и жжёт, и палит.

Турист белокожий в местах именитых
не ведает доли мучений таких,
что терпят века и века Пирамиды
в несносной жаре суховеев лихих.

Мы, люди, сродни муравьиному племени.
А пекло Сахары нам ставит на вид:
боится весь мир беспощадного Времени,
а Время боится седых Пирамид!




Леонард СИПИН
(п.г.т. Вербилки, Талдомского г.о., Московской обл.)

ЖЕЛАНИЕ

 Не под капельницей - на бегу,
 Не почувствовав боль за грудиной,
 На январском слепящем снегу,
 Под синеющей мартовской льдиной.

 Я не сплю сладким сном, как дитя,
 Мои сны, словно осень в овраге,
 Я встречаю рассветы, хрипя,
 И молюсь на небесные стяги.

 Что осталось - сугубо моё,
 Каждодневная матрица в тягость,
 С чёрной тучи слетело копьё,
 И доставило чистую радость.

 Умереть - так на буйных ветрах,
 Там, где неба развёрнутый свиток,
 Где не ждёт повседневности крах,
 В одночасье, без лишних попыток.


ПОЛЫНЬ

Он тебя бросит, твой юный бог,
Ты не богиня, ты смертна,
Что ему потускневший цветок,
Увяла - и не кошерно.

Горькой полынью приправлен мёд,
Вспыхнув, угасли свечи,
Тень, привидением у ворот,
Сладостной муки предтеча.

И пропадёшь, словно в первый раз,
И ни тебя, ни печали,
Золушкой к принцу, в урочный час,
Звёздные кони взыграли.

Зачем он тебе, сына родить?
Дышать на него, молиться?
Иль голубицей гнездовье вить?
Или пойти утопиться?

Как он красив, безмятежен, наг,
В белой руке сигарета,
Кто же ты, суженый или враг?
И не услышишь ответа.

Рисуй, античного бога портрет,
Кольца кудрей, чёрной смолью,
Синей фиалкой в глазах рассвет,
Вдруг отзывается болью.

И не удержишь, узок порог,
Шагнёт - и рыдай в подушку,
Шорох стихает от лёгких ног,
Боги бросают игрушку.


ПРИГОВОР
   
Купидон - беззаботный парнишка.
Лук да стрелы, бренчит тетивою,
А любовь - экстремальная фишка,
Как поветрие, ранней весною.

И набоковская малолетка,
И чулок пресловутый, типичный,
И к любому застолью, конфетка,
В общем выбор вполне романтичный.

Словно дикий лосось на стремнине,
Золотая блесна режет жабры,
Жизнь отдашь, ради юной богини,
Сколько было романтиков храбрых.

И дурманят весенние кущи,
Синеглазые брызги - картечью,
Купидон, хулиган вездесущий,
Зажигает венчальные свечи.

И признайся, тебя расстреляли!
Ты отныне, как новорождённый,
Очарованный странник реалий,
Не от мира сего, ты - Влюблённый!

Людмила КУЗЬМИНА
(п.г.т. Вербилки, Талдомского г.о., Московской обл.)

ПО СЛЕДУ МУЗЫ

Танцуя, мысли образуют тяжеловесное бурре,
С которым распрощалась порхающая радость.
Полутоны отсутствуют!!!
За лёгкостью извне поэза мчит,
Тончайшим вдохновением питаясь.
В объём культурного пространства
За тонкой вязью темы её путь.
Своей вуалью кружева убранством
Преобразуют в многоцветье тусклых красок муть.
И вновь звучат полутона легчайшей акварели
В букете юной радости , искрясь.
И отступившее бурре сменилось томным менуэтом,
В пленительном поклоне растворясь.
01.01.2008 г.


ГИПЕРТРОФИЯ

Метаморфозно в преизбытке
Свисают кистями от слив.
Пришлось им стать лозою гибкой,
Пойти на ложности призыв.
Они теперь совсем не сливы,
А буйно смачный виноград.
Ввели усердия порывы
В гипертрофированный ряд.
Каким же вкусом изойдутся
Во внешней лживости своей,
С тревогой тянутся и гнутся
К земле плоды под хруст ветвей.
Как выжить бедным, силу расплескавши,
И кто обильем наградил?
Неужто в заговорном марше
Кусты останутся без сил?!
Я панегирик пела сливам,
Их зимний стойкостью гордясь.
О, власть Всевышнего,
Дай силу преодолеть природы власть.
05.07.2018 г.


ОРТОПЕДИЧЕСКОЙ АРОМАПОДУШКЕ

Полынь и донник собирала
В ароматический приют,
Лавр с зверобоем приглашала,
Пусть колыбельные поют.
О, флёр цветочный в изголовье!
Ты – свежий дух лесных полян.
Врачуй же душу, на здоровье,
Природы мудрой светлый храм!
06.07. 2018 г.


БИБЛИОТЕКА! ЮБИЛЕЙ СТОЛЕТИЙ!

Истории новейший аромат.
Здесь в переливах лир,
Талантливо пропетых
Войска из книг стоят за рядом ряд.
Здесь излучения талантов явных,
Художники от слова тогу мудрости несут,
И славят жизнь с любовью неустанной,
Спасибо им за тяжелейший труд.
Живёт библиотека, здравствуя и ныне,
Ей ветры перемен лишь были по плечу,
А интересов круг пусть никогда не стынет,
Читатель верен своему ключу.
Здесь информация – достойная царица,
Взирай, вбирай, расти свой интеллект,
Она готова с каждым поделиться,
Сокровищам её пределов нет.
Уютны залы в новом помещенье,
Школа искусств несёт свои почтенья.
С столетним Юбилеем,
С Днём Рожденья!
17.11.2018 г.


* * *

Усталость мысли заворачивает в шоры,
Но восхищает розовый закат.
По окаёму дым лиловый,
Мороз гипюром обернул деревьев ряд.
Палитры свежесть угощала душу
Напитком восхищенья всеблагим.
Зима, порядка не нарушив,
Шагами холода слагала гимн.
09.12.2018 г.



Владимир ОСТРИКОВ
(г. Нефтекумск, Ставропольского края)
Член Российского Союза писателей

В НЕДАВНЕМ ПРОШЛОМ

В недавнем прошлом
маленькие дети --
теперь уж с зимней нитью
в волосах,
все вспоминаем, грезим
о рассветах
которые так и остались
в наших снах.

Что-то не вышло?
Что-то не сложилось?
Кто знает! Боли был испит сосуд.
Но так хотелось и к теплу
стремилось...
да только цепь
и выцветший хомут

из своих снов, иллюзий и волнений
попробуй снять. Не выйдет
ни на грош.
Он в душу врос
и сердце сжал каменьем --
не сбросишь, не отпустишь,
не сожжешь...

Идём навстречу солнечному маю,
все та же ветра соль на облаках.
Лишь мы... грустим и смотрим замирая
как наше время прячется в листах.

И лишь на миг скользнет немой улыбкой
бродяга ветер гладя рябь воды,
и мы поймём: нисколечко не зыбка
и не случайна на рассвете дрожь листвы.


Татьяна ШТЕПА
( г. Невинномысск Ставропольского края)

ВОТ И ВЫ УХОДИТЕ...

Вот и Вы уходите...
         
Ни словом,

Ни движеньем

В Вас не задержусь...

Вот и Вы уходите

И снова

В моём сердце

Поселилась грусть.

Точно знаю:

Каждый  день

Нанизан

В клетки старого

Календаря.

Богом путь другой

Для Вас написан

Где ни строчки

Малой

Про меня...


КАК ЖИВЁТСЯ, ДАЛЁКИЙ?

Как живётся, далёкий?
И когда-то любимый.
Строки ветер выводит
Веткой горькой рябины.
Миражом стали дали.
Сказкой призрачной - лето.
О любви, что мечтали
Песня звонкая спета.
Лунных отблесков тени
Манят звёздною крошкой.
Счастьем прежних мгновений
Засияет окошко.
Память высветит в сердце
Сокровенно-былое,
Что за прошлого дверцей
Потеряли с тобою.
Карнавальные листья
Разлетятся в ненастье,
Став, как старые письма,
Светлым отзвуком счастья.


ОПЯТЬ ПИШУ


Опять пишу, перемежая строки
Печальной дымкой бархатной из слёз.
Зачем ищу - забытые истоки
Тех чувств, что день безжалостно унёс?
К чему  теперь напрасные страданья?
Безмолвный крик поверженной души?
Слова любви - песчинкой в мирозданьи-
Душе твоей нисколько не слышны.
Мой огонёк полночный незаметен
Из твоего далёкого окна.
Воспоминаний чудных образ светел
На звёздных тропах нынче допоздна.
Ты не со мной в закатной
дивной дали
С улыбкой  ловишь нежные лучи.
И боль, во мне живущую, едва ли
Почувствуешь с тревогою в
ночи.
Следы дождя раскрашивают листья.
Жемчужный бисер серебрит стекло.
И режут  душу неподвластно
мысли,
Что всё навек,
Несбывшимся, ушло.


ТЫ ОТДЕЛЯЕШЬСЯ МОЛЧАНЬЕМ

Ты отделяешься молчаньем.
Твоё молчание случайно?
Рассвета нежного закаты
Ушли от нас давно куда-то.
Быть может, в неба пустоту.
Ты отдаляешься молчаньем.
флюиды тонкие пошлю.
И аромат необычайный
фиалки лёгкою печалью
Тебя поманит поутру.
Ты отделяешься молчаньем.
С лица волнение сотру.
В твоих неведомых причалах
Моя тоска не прозвучала,
Став пылью мелкой на ветру.






2. НАША ПРОЗА
( Рассказы )

Татьяна ШТЕПА
(г. Невинномысск, Ставропольского края).



СТАВ ВЗРОСЛОЙ НЕЧАЯННО
          

  В комнате находились игрушки, в которые нельзя было играть. Лежали вещи, которые нельзя было носить. Хранились фотографии, которые нельзя было смотреть.
 Тася подходила к старинному буфету, становилась на цыпочки и с благоговением рассматривала пупсиков, козу рогатую, мишку, слоников, да много чего интересного ещё было там, на широкой, блестящей поверхности, где игрушки жили какой-то своей, неведомой Тасе жизнью, в которой ей, Тасе, совсем не было места.
  Мама вытирала с игрушек пыль, расставляла их по местам в привычном, не изменяющемся годами порядке; затем, отвернувшись и пряча глаза, уходила.
  В доме жила какая-то тайна. Это чувствовалось во всём: в многозначительности фраз, в разговорах, которые прерывались при появлении Таси, в напряжённой тишине, в которой слышишь размеренный ход часов.
 Однажды Тася разбила чашку, которая "являлась памятью". Спряталась за кусты, сидела, не шелохнувшись: боялась наказания.
 Вышла мама с большой хворостиной, остановилась с отцом." Да где же она, где? - нетерпеливо оглядываясь по сторонам, спрашивала мужа. Тася помахала отцу из-за куста. "Вон она", - воскликнул он.
 Прошло много лет, а Тася до сих пор помнит ту боль, боль разочарования - душевную, боль от резких прикосновений хлёсткого прута - физическую.
 Невыносимо. Больше невыносимо находиться в этом доме, на людях показывать счастливую семью, а вечерами сидеть в одиночестве и перебирать разноцветные платки, что оставляла мама поиграть, пока родители были на работе.
 Тася села и написала письмо.В детдом. Попросила забрать её обязательно отсюда, потому что ей здесь плохо.Что мама ей ни разу не покупала мороженое(заболит горло), пирожное(вредно), а конфеты дают по счёту(а так мечталось съесть их много-много, чтобы больше не хотелось).
И она мечтала о том, что став взрослой, обязательно купит много-премного конфет.
 Письмо нашла мама. Ругала, что Тася не ценит ничего и никого: ни родителей, ни заботу их о ней.
 Однажды мамы с папой не было дома. Тася с волнением открыла большую сумку, которую мама не разрешала трогать. Стараясь складывать всё в определённом, обозначенном годами порядке, Тася аккуратно стала перебирать содержимое.Там лежали старые письма маме от папы в роддом.Только дочку звали Элей, а в других письмах, с более поздней датой-Надей. В каждой строке звучали радость, счастье и забота. Она наткнулась на старое фото и расплакалась, увидев девочку с закрытыми глазами, с веночком на голове из огромных, белых ромашек. Рядом молодые мама и папа. Мама в чёрном платке.
Не дай Бог.
 Наплакавшись вволю, изо всех сил прижимая к себе разноцветные радужные платки, Тася вытерла слёзы, постаралась принять прежнее, смиренное выражение лица и стала ждать возвращения родителей с работы. Она уже готова была принять новый день, будто под копирку снятый с предыдущего.
 Ей исполнилось десять.


ИСТОРИЯ ПРО ТЩЕДУШНОГО ПЕТУШКА

  Малютка был невзрачным, облезлым, тщедушным, безнадёжно прихрамывающим на одну лапку цыплёнком, передвигающимся неуверенными, припрыгивающими шажками, как будто изо всех сил старающимся не попадаться на глаза своей многочисленной куриной родне, состоящей из пёстрых ,нагловатых молоденьких петушков и курочек.
  Невыносимо было наблюдать, как со всех сторон сыпались на него удары крепеньких, безжалостных клювов сородичей, когда Малютка пытался хоть что-нибудь поклевать или испить немного воды.
  Пёрышки его казались сбившимися, слипшимися и грязноватыми; среди них красноватыми пятнами виднелась сморщенная, с потёртостями, кожа.
  Тася поймала цыплёнка, почти неспособного уже к сопротивлению ловким рукам, принесла его к отцу:" Сделай что-нибудь, вылечи его, он почти  ничего не ест, его все клюют, а лапка припухла и болит".
  "Наверное,всё бесполезно уже,но можно попробовать",-ответил отец.
  Он отпаивал цыплёнка растительным маслом, разводил лекарства и капал их пипеткой в казавшийся безжизненным клюв, смазывал больные места на тощем курином тельце какой-то мазью.
  Постепенно Малютка оживал, мужал, крепчал. Конечно, хромота никуда не делась, но у петушка появились силы. Больше никто из куриного племени не смел его клевать.
  Молоденький петушок охотно отзывался на своё имя, спешил к Тасе изо всех сил, где бы ни находился; доверчиво клевал из рук мелко перемолотые зёрна кукурузы. Очень любил,когда его гладили по голове. Стоял, доверчиво щуря глазки, будто котёнок, совсем не спеша на простор, где ковырялись его собратья, выискивая червячков в земле или долбя клювами разные вкусности среди огородных грядок.
  Однажды Тася поделилась с деревенскими пацанами и девчонками,что у неё есть ручной цыплёнок. Все с интересом слушали её, наблюдая, как Малютка ест с руки хлебные крошки.
  Наутро, проснувшись,Тася поспешила к своему закадычному подопечному, но на взволнованный зов никто не откликнулся.
  Долго девочка искала цыплёнка за сараем, под старыми,большими лопухами, за конурой: всё бесполезно. Молоденького петушка не было нигде.
  Она вытирала слёзы отчаяния, которые, стекая беспрерывно по щекам, капали на сбитые коленки.
  За околицей слышался смех и звонкие разговоры людей. Наверное, отмечали какой-нибудь праздник Урожая или День села.
  Было горько осознавать, что никто в этом огромном мире не мог помочь ей вернуть Малютку.
  Возможно даже, что кто-то за праздничным столом отведал какое-либо блюдо из молодого петушка.
  А почему бы и нет? Без мяса ведь в праздники- никуда.


КУСОЧЕК ВОЕННОЙ ХАЛВЫ

  Ничего вкуснее не ела Анюта ни до ,ни после того злополучного дня. Выросшая в многодетной семье, живущая на попечении  родственников в небольшом городке на севере, она привыкла к перешитым с маминого плеча платьям, супу из крапивы, хлебу со жмыхом, к постоянной экономии средств. Из полученной стипендии всегда получалось выкроить хоть что-то  для семьи, которая жила тяжело и бедно.
  Шло суровое военное время. Анюта бродила по рынку в поисках чего-либо по хозяйству, как вдруг увидела небольшой кусочек халвы величиной со спичечный коробок. Сумму за него просили баснословную. Никогда раньше Анюта не совершала необдуманных поступков, но в этот раз халва казалась ей такой аппетитной, заманчивой, недосягаемой ,соблазнительной.
  Не помня себя, девчушка достала значительную часть стипендии и отдала за маленький кусочек халвы, который жадно поглощала, пытаясь смаковать вкуснейшее лакомство.
  В этот раз Анюта не смогла помочь родным. В этот раз она ходила весь месяц постоянно голодной. В этот раз родственники, как могли, выкраивали из своего скромного бюджета кое-что и для неё.
  Чья она была, та военная, невероятно вкусная халва? Кто её выпустил?
  Сколько потом Анюта  ни пыталась купить хоть что-нибудь подобное уже после войны- не получалось.
  На всю жизнь запомнила она тот неповторимый вкус военной халвы ,и слаще того лакомства, действительно, больше в её жизни не было никогда.



Валерий МЕДВЕДЕВ
(п. Старая Купавна, Богородского г.о., Московской обл.)
 
ФОТОГРАФИЯ
 
     Вы никогда не задумывались, почему в поездах дальнего следования люди часто распахивают свои сердца совершенно незнакомым попутчикам, словно, случайный собеседник для них дороже  родных и близких людей? Однако, пожалуй, иному близкому родственнику не расскажешь всего того, чем поделишься с незнакомцем. И что интересно, если вас внимательно слушают, для вас это уже далеко не безразлично, главное, чтобы собеседник умел слушать. Погружаясь в приятные воспоминания вы, как бы вновь, перелистываете, дорогие для себя страницы жизни, ведь дорога  дальняя, а занять себя нечем…
     Потом вы сами слушаете  бесхитростную историю своего собеседника и хорошо, если новый знакомый окажется интересным рассказчиком, рассказ увлекательным, а вы внимательным слушателем, тогда и завязывается по-человечески приятная беседа. У вас могут оказаться  общие знакомые, да и учились вы в параллельных классах. Придут на память общие воспоминания о далёкой юности и польются эти бесконечные разговоры  «за жизнь».
     В наше стремительное и непростое время, порой и остановиться то некогда, не то чтобы спокойно и обстоятельно поговорить, а в дороге, как говорится и сам Бог велел раскрыть свою душу. Вот и  с  нашим попутчиком состоялся такой доверительный разговор, разговор – исповедь. Он скромно представился: Николай Иванович.
     В шестом или седьмом классе, начал наш собеседник, на школьном вечере он с волнением написал записку давно нравившейся ему  однокласснице, в которой просил её фотографию на память. Казалось бы, зачем, ведь он её и так видел каждый день, но для него было очень важно – принесёт она своё фото или нет. Если да, то он мог, пусть даже и наивно на что-то надеяться.
     Не посмев отдать записку лично, он попросил сделать это своего приятеля – одноклассника. Домой наш влюблённый  не шёл, а словно летел на крыльях, торопя время. Дома даже не поужинав, он, сразу лёг спать, чтобы быстрее наступил завтрашний день, - день исполнения его юношеских надежд и желаний.
     Какое же это было светлое и трепетное чувство непередаваемого восхищения. Он стеснялся не то, чтобы заговорить с ней – подойти к ней не решался. Он   не понимал, как можно, например, катать девушек на велосипеде и ещё он всегда переживал, что идущая рядом девушка, вдруг поскользнётся, а он не сможет во время её поддержать, и  девушка придёт в смущение.      
     И уж тем более он и представить себе не мог, чтобы девушки могли браниться, курить, пить пиво или, что-то покрепче. Он искренне считал, что всё это не должно быть  присуще юным созданиям, и, что они достойны чего-то большего и возвышающего их. Они  были существами из  иного светлого, недосягаемого   для него мира.
     В тот день он примчался в школу одним из первых, немало удивив этим школьного сторожа. Томясь  неизвестностью, он с трепетом ожидал свою избранницу. Но она прошла мимо,  едва взглянув на него. Все мечты рухнули в одночасье.
     Быстро пролетели школьные годы. Он уже успел поработать и теперь учился в другом городе. Новые друзья и впечатления, весёлая студенческая жизнь. Казалось, время должно было как-то сгладить его сердечную привязанность, но он никак не мог, да и не хотел забывать своё школьное увлечение.
     Однажды они встретились, и произошло не вероятное, он впервые с ней танцевал и не просто танцевал, он объяснился. Его волнению не было предела, он был по-настоящему счастлив. Он вдруг почувствовал необыкновенную легкость и, почти физически ощутил, что освободился от какой-то  неимоверной тяжелой ноши.
     Да, а фотографию наш   собеседник всё же получил, правда, через много лет после того школьного вечера. Но это уже другая, грустная история, связанная с преждевременным уходом  из жизни его отца. Вероятно, пожалев, она прислала  свою прекрасную фотографию. Ему было приятно и радостно, но он понимал, что это был единственный   знак внимания с её стороны.
     Прошло время,   он  перестал  думать  о  своём  первом  увлечении, встретил и полюбил чудесную девушку, женился, родились дети.
     Он всецело был поглощён заботой о семье, детях. Коллеги по работе за глаза называли его второй мамой. Но с маниакальным упорством, ещё долгие годы школьное увлечение напоминало о себе в его снах.
      Николай Иванович с волнением закончил свою исповедь. Он прожил большую часть своей жизни и находился теперь на пенсии. Это был спокойный, уравновешенный и безотказный человек. Он беззаветно любил своих сыновей  и через долгую жизнь  пронёс нежное, трепетное отношение к своей супруге, с которой он надеялся встретить золотую свадьбу. Судьба  подарила  ему замечательную  спутницу, без  которой он  не   представлял своей жизни.  
     Постукивая колесами на стыках железнодорожного полотна, поезд продолжал свой, казалось, нескончаемый бег. Николай Иванович улыбаясь,  изредка  посматривал в окно вагона. Чувствовалось, что он ещё не выговорился. Принесли чай, пассажиры засуетились, доставая   нехитрую  снедь. Вскоре трапеза была окончена, и мы услышали   очередную историю…


ТЕЛЕГРАММА

     Итак, мы были молоды, дружили, радовались жизни, любили,  строили планы на будущее. Я уходил на три года в армию.   Провожала любимая девушка. У нее были  золотистые волосы, собранные в хвостик, челка и веселые веснушки на лице. Она поступила в институт и уезжала   в Ленинград.
     Телефонные звонки были настоящим счастьем. Письма наши летели навстречу друг к другу почти каждый день. Торопили время, когда же, наконец, мы будем вместе. Писали о службе, учебе, любви и, конечно, лирические стихи поэтов.
     Помнится, Рыжик прислала мне  начало стихотворения Сильвы Капутикян:
   “Все мне кажется — если увижу тебя,
   побегу как ребенок, навстречу тотчас
   и застыну, покорная, не отводя от тебя
   зачарованных, любящих глаз…”
     Оно то, и явилось причиной нашей размолвки. Я, слишком однозначно понял смысл стихотворения, полагая, что Рыжику только кажется, что она любит меня. Тем более, что она прислала  не все стихотворение. Много позже, уже после службы в армии я прочитал  его полностью.
     Вспоминая то прекрасное время сейчас и, зная бы полностью стихотворение тогда, я, боготворивший Рыжика, не смог бы  быть более решительным и, применить хоть чуточку  силы; словом был фаталистом.
     Письма, перестали приходить. Каждый, выдерживая характер,  надеялся первым получить весточку. Я переживал и ревновал, ведь  она учится в Ленинграде, общение с друзьями, веселая студенческая жизнь, а здесь школа сержантов, казарма, муштра, да и  сослуживцы, рассматривая её фото,   подтрунивали:
     - Напрасно надеешься, такая симпатичная  не дождётся ...
      Ей тоже было грустно. Так не хватало долгожданных писем от родного любимого человека с теплыми, нежными признаниями. Книги – сессия. Да еще эта пасмурная погода, серое небо и зарядивший беспросветный ленинградский дождь.  Она не выдержала, побежала на почту и отправила телеграмму:
     - А у нас сегодня дождь.
Телеграфистка с недоумением посмотрела на нее:
     - Так телеграммы не пишут, зачем платить за лишние слова? Надо проще: “Сегодня дождь”.
     - Нет, - возразила девушка, - оставьте все, как есть, добавьте только подпись Рыжик.
Чуть позже меня  вызвали в особый отдел части. Стало как-то не по себе, - просто так туда не вызывают. Я терялся в догадках,  лихорадочно копаясь в памяти. Служу без замечаний, в чем дело, зачем вызвали?      
Последовали  вопросы майора:
     - Товарищ курсант, у вас девушка на «гражданке» есть?
     - Так точно, товарищ майор
     - Где она живёт, чем занимается?
     - Да, в Ленинграде в институте учиться
     - В каком? 
     - Химико-фармацевтическом
     - Где жила, что делала до института?
     - Как где? Там же, где и я,  в школе училась, – отвечаю  и, начинаю беспокоиться, не случилось ли, что с Рыжиком, ведь писем от нее давно нет. Но вопросы  продолжались.
          - Товарищ курсант, а как вы   называете свою девушку. Ну, ласково, что ли?
      Я облегчённо вздыхаю, называете не «называли» и радостно отвечаю:
      – Рыжиком, она же у меня такая солнечная, улыбчивая, светлая и добрая, - вдруг разоткровенничался я.
     - Тогда это вам,  вот прочтите - и майор   протягивает телеграмму.
     Внутри всё похолодело, что ждёт меня? Читаю: - А у нас сегодня дождь, - смысл написанного еще не доходит  до меня. Читаю вновь:  – А у нас сегодня дождь и подпись Рыжик. Рыжик! Рыжик! Телеграмма от  Людмилы;  значит всё хорошо! Мне вдруг вспомнились строки из известного детского стихотворения Сергея Михалкова «А у вас?».
    - А у нас в квартире газ!
    - А у вас?...
Меня  осенило: - Вот он  смысл телеграммы. Это конец ссоры, это предложение диалога, это вопрос – как у меня дела? Да я готов хоть сейчас бежать, лететь к тебе,  родная. Если бы ты только знала, как я скучаю и люблю тебя, как мечтаю о нашей встрече. Ведь  все это время я писал тебе, но письма аккуратной стопкой лежат в тумбочке.
     Майор прервает мои мысли:
     - Что бы значила эта телеграмма?   
Продолжая про себя улыбаться, удивляюсь:
    - Неужели не понятно, не ясно?
А вслух говорю майору, что-то про дождь, про ненастную ленинградскую погоду….
     Из воинской части все-таки отправили официальный запрос в Ленинград. Студентку вызвали к ректору института.  Он долго и внимательно смотрел на девушку:
   - Так вот вы какая -  Карпихина Людмила?! - последовал  то ли вопрос, то ли удивление.
     Она так и не поняла, зачем её  вызывали и, что собственно хотели сказать. Да и ректор, вероятно,  не догадывался, почему его прилежная студентка вдруг заинтересовала известные органы?
     Прошло более пятидесяти лет. Мы идём по жизни, взявшись за руки, - так мы ближе друг к другу. Та телеграмма до сих пор хранится в семейном архиве.
Хочется поделиться:
- А у нас сегодня солнечно! А у вас?

3. ЭКОЛОГИЧЕСКИЕ ИСТОРИИ

Теяра ВЕЛИМЕТОВА
( г. Видное, Московской обл.)
Член Союза писателей России

МОРСКИЕ КОРОВЫ

    Это было давно, где-то 300 лет назад, в Тихом океане, на Командорских островах. Поражала величественная красота природы. Свободно плавали морские бобры-каланы. По острову бродили голубые песцы, норки, медведи, серые крысы и северные олени. Морские котики и сивучи образовывали совместные лежбища, или лежки, -- многотысячные скопления на побережье. В воде плавали ремнезуб, кит-горбач, синий кит. Всё побережье островов было заселено птицами - чистиками, чайками, глупышами, бакланами и многими другими. Все царство животных -- от млекопитающих до насекомых -- жили мирно и дружно.
    Как известно, у каждого царства есть свои классы. Например, у класса млекопитающих одним из семейств являются морские котики. У каждого семейства есть свой особенный язык общения между собой, который непонятен никому, кроме них самих.
    В те времена здесь обитало ещё одно большое, дружное, счастливое, безобидное и, наверное, наивное семейство -- морские коровы. Они питались растительностью. Эти животные были очень крупными, похожими на огромных тюленей. Держались семьями, обитая на мелководье. Каждая особь выполняла свою роль. Самки старались размножаться и сохранять своё потомство, конечно, не без участия самцов. Каждая молодая коровушка стремилась нарожать теляток и накормить их своим молочком, пока её детёныши не окрепнут и не смогут самостоятельно жевать морские водоросли. Они также общались между собой звуками, смысл которых был понятен только им.
    Только вот одна коровушка никак не могла стать матерью, пока однажды одна из старейшин не дала ей понять, что надо почаще выходить на берег и лежать под лучами летнего солнышка. Она последовала этому совету и действительно вскоре стала матерью: на свет появилась маленькая телочка. Все сородичи были очень рады. Прошло немного времени, и малышка превратилась в красавицу. Кавалеров у неё хватало. Но самцы не дрались между собой, как, например, олени или лоси, а спокойно ждали, кого же выберет молодая самочка. И-у, так звали нашу героиню. Иушка, не раздумывая долго, выбрала себе молодого красавчика, который с детства не отходил от неё ни на шаг.
    Прошло 60 лет. Это был 1742 год. И-у постарела и стала очень авторитетной особой. У неё уже были внуки, правнуки и даже правнучка, которую звали И-у-у, почти как бабушку. И-у-у была необыкновенно хороша. Длинное стройное тело, наивные чудесные глаза придавали ей неповторимую красоту молодой тёлочки, которая вот-вот должна была выбрать себе жениха, чтобы продолжить славное семейство почтенной прабабушки И-у. И она выбрала хорошенького, упитанного, даже толстоватого самца А-у, но такого же доброго и наивного, как она сама.
    Одним чудесным солнечным летним днём, когда всё большое семейство подолгу старалось нежиться на солнце, к берегам приплыл большой корабль с людьми. Бедные животные даже не подозревали, какая участь их ждёт!
    Самого главного человека, который организовал экспедицию и открыл эти великолепные и чудесные острова, звали Витус Беринг. Он и его команда с восторженными криками вышли на берег и не могли не наслаждаться красотой и чистотой этих мест, ещё не тронутых рукой человека-варвара. Но люди не считали себя варварами, а наоборот, думали, что они сделали великое дело, открыв неизведанные острова.
    Люди, как и все твари, созданные Всевышним, хотят есть. И зоркий взгляд хищников-людей упал на морских котиков и на стадо коров. Ещё в этой экспедиции находился молодой учёный Георг Стеллер. Он описал этих добрых животных и назвал их коровами, которых позже назовут стеллеровыми. Георг неоднократно предупреждал команду, чтобы не трогали этих крупных водных обитателей, что они могут исчезнуть навсегда. Но разве его слушали тогда?
    ... У А-у и И-у-у появилась на свет хорошая телочка, которую нарекли А-и. Она питалась молочком матери и была очень счастлива. Когда родители выходили на берег, чтобы набрать воздуха в лёгкие и вернуться к своей любимице, единственной тёлочке, то их детёныш оставался под присмотром прабабушки. Как известно, эти удивительные божьи создания доживали до 70 лет. Невозможно подсчитать, сколько раз становилась Иу в течение жизни бабушкой, прабабушкой и даже прапрабабушкой. Поэтому будем считать её старенькой бабушкой.
    Молодые и счастливые А-у и И-у-у нежились на берегу, лаская друг друга, когда мгновенные, огненные и смертельные удары пулями получила самочка. Она умирала, истекая кровью и тяжело дыша от сильной боли, а А-у извивался вокруг неё, не понимая ничего. Потом лёг с ней рядом и стал ждать своей участи ( Георг Стеллер вспоминал, что когда убивали одно животное, то другое создание противоположного пола долго не отходило от своего избранника).
    Долго ждала А-и своих родителей, так и не дождалась. По слезам, текущих из глаз бабушки, малышка поняла, что они никогда не вернутся. Её стали кормить молоком другие самочки, которые понимали, что надо выручать тёлочку, пока она не научится сама есть водоросли. Всё стадо стало осознавать, что эти двуногие дьяволы уничтожают их сородичей. Но они ничего не могли сделать. Ведь каждому из них надо было выходить из воды по несколько раз в день и набирать в лёгкие воздух. Такая вот участь была приготовлена этим безобидным созданиям: стать жертвами людей.
    Прошло 11 лет, от большого и дружного семейства остались только бабушка И-у и внучка А-и. Она тоже несколько раз становилась мамой. Все её детёныши стали жертвами двуногих хищников, которые наслаждались особым приятным вкусом мяса несчастных животных, а также продавали их подкожный жир, который пользовался большим спросом. Бабушка просила внучку подолгу не оставаться на берегу, но всем чутьём понимала, что это невозможно.
    Так и не дождавшись возвращения внучки, бедная старая И-у стала есть сети рыбаков, которые они оставили в воде для ловли рыб. Сети порвались, и вся рыба уплыла восвояси. Старушке стало тяжело дышать, она отравилась сетями, попавшими в ее желудок. Жертва еле-еле выползла на берег и тихо скончалась на рассвете. Два рыбака пришли к океану, чтобы выбрать сети с рыбой, расставленные накануне ночью, и увидели последнюю особь морских коров -- этих удивительных, добрых и наивных млекопитающих.
    Прошло почти 150 лет. Морская корова осталась лишь в мемуарах и в учебниках. Резко сократилась численность морских котиков и других обитателей Командорских островов.
    Многие люди стали понимать, что нельзя так жестоко обращаться с братьями нашими меньшими, иначе многие виды животных просто исчезнут. Поэтому создали Красную книгу, куда вносят растения и животных, которые исчезают или исчезли с лица Земли. Учёные со всего мира стали создавать национальные парки и заповедники. Одним из заповедников, открытых в 1993 году, стал Государственный природный биосферный заповедник "Командорский" имени С.В. Маракова. Он входит во Всемирное наследие ЮНЕСКО. Каждый желающий может посетить это замечательное место нашей Родины -- России и сфотографировать любой объект флоры и фауны.
    Дорогие ребята! Давайте не уничтожать животных, а будем охранять их и создавать условия для естественной экологической цепи обитания братьев наших меньших. И пусть печальная история стеллеровой коровы станет уроком для всех нас и больше не повториться. Давайте беречь и приумножать природные богатства живой и неживой природы нашей матушки-Земли! Ведь она у нас одна!

4. НАШИ АВТОРЫ

Надежда СЕРЕДИНА
( г. Чехов, Московской обл.)
Член Союза писателей России


 НОВЫЕ КНИГИ ПИСАТЕЛЕЙ. ТАТЬЯНА ХЛЕБЯНКИНА.
                Статья

 Летним вечером в Центральном Доме литераторов встретились в Клубе «Московитянка» поэты и прозаики. Здесь творчество объединяет разные поколения, неповторимые судьбы, противоречивые характеры. Поделиться новой публикацией, подарить книгу – это прекрасная традиция. Московитянки – это творческое сообщество со своими особенностями, привилегиями, поэтической атмосферой!
Здесь представила свои новые книги критик, литературовед, поэтесса Татьяна Хлебянкина. В сборнике «Литература – это сокращенная вселенная» представлены статьи, которые критик посвятила М.Е. Салтыкову-Щедрину», она родилась в том же крае, где и писатель-сатирик.
В книгу стихов «Коснувшись неба и земли» вошли лучшие лирические и философские поэтические произведения автора. В седьмом сборнике стихов дан новый образ малой родины, такой близкой и родной, похожей на зимний снегопад.

Ну, наконец-то снегопад!
Зима настала, Слава Богу!
Снежинки кружатся, летят
 На лес, поля и на дорогу…
Всё покрывая, всех миря
 С тоскою, грязью, произволом!
О, Русь! Где взять теперь коня,
«Скакать по городам и сёлам?!»
( Татьяна Хлебянкина)

Хлебянкина окончила Российский институт переподготовки работников искусства, культуры и туризма по специальности «Музейное дело и охрана памятников». Она основатель музея Сергея Клычкова. Она закончила и аспирантуру по специальности культурология при АПРИКТе. 33 года проработала в сфере культуры Московской области, занималась музейной и литературной деятельностью.  Литератор, она не случайно и сама стала основателем Дома-музея С.А. Клычкова (открыт 19.07.1992),  в 1995-1996 гг. организовала Музей Журавля.
Окончив Высшие литературные курсы при Литературном институте им. А.М. Горького (семинар критики профессора В.И. Гусева), как литератор она много публикаций и научных статей посвятила творчеству своих земляков.
Татьяна Александровна не только принимает активное участие в  литературной жизни Талдомского района, Подмосковья, России, зарубежья (Польша, Болгария, Черногория), но и вовлекает в культурный процесс молодежь.
Она, как председатель комиссии по литературному наследию С.А.Клычкова при Союзе писателей России, учувствует на заседаниях комиссии по литературному наследию.
Цель её - хранить и оберегать память земляков-поэтов в чистоте и на высоте - на уровне полёта журавлей... Поэтов-журавлей, которые несут высоко, в небесной лазури поэзию русского слова.
Сергей Есенин, Сергей Клычков… Для поэта имена эти дороги, так как её судьба и судьба поэтов начала прошлого столетия пронеслась над журавлиным краем Талдома.   Постоянная работа со словом  даёт понимание глубины слова, силы поэзии,  неповторимости слова и жизни.


Вот и привкус на губах –
То ли осени, то ль снега,
То ли пасмурного неба
 Тает привкус на губах.
Глухо каркают грачи.
Стынет листьев позолота.
А в окошке Дух Свечи
 Теплится – всё ждёт кого-то…
А когда он в Дом войдёт –
Гость холодный, гость печальный –
Еле слышно упадёт
 Лист последний в лёд хрустальный…
( Татьяна Хлебянкина)
 
Место, где живёт поэт, славится не только журавлями, но и поэтами. Душа поэта, как журавль в небе: не поймать, не окольцевать. Теперь их творчество – достояние библиотек и музеев.
Татьяна ведущий автор и соавтор около 50 музейных выставок, экспозиций, посвящённых истории и природе Талдомского края.
Татьяна Александровна, родилась в г. Талдоме, и она по-особому чувствует его природу северного Подмосковья. В своей поэзии и прозе она стремится не только сохранить, но и открыть свой литературный уголок для своих современников. 
Мне интересно общаться с Татьяной, в ней есть какая-то тайна. Хотя мы познакомились давно, но тайна её характера, её поэтического дара притягивает. Кто-то называет её чудачкой, но это и привлекает – чудо, неповторимость, смелость быть собой в любой ситуации.
В начале тысячелетия, я приехала на Савёловский вокзал Москвы.
- До Тандема билеты есть? – не спав ночь в поезде, разглядывала кассира в окошке вокзала.
- Куда? Куда… В Талдом, что ли?
- Ну, да…
От Москвы ехала ещё часа два. Татьяна живёт в этом журавлином краю, любит его и воспевает в своих книгах. Она пишет стихи с детства, мама её была учителем литературы и русского языка. В её книге «Коснувшись неба и земли» есть простота подлинности, глубина опыта и постижения жизни. Тема новой книги – малая родина – родник её души. Поэзия для неё не просто культурное достояние, это мышление, русский дух и душа, наша неповторимость и корни, будущее в прошлом и прошлое в будущем.
Можно много говорить о планах Союза писателей по возрождению памяти писателей, но то, что делает Татьяна Хлебянкина – это мечты, претворяющиеся в реальность.
   Татьяна и сейчас возит в Талдом новые книги с презентаций, журналы, альманахи, газеты из Москвы. Время такое: тиражи книг маленькие, а почта дорогая, а писатели живут вдалеке от Москвы, от литературного процесса и без гонораров. Она не прерывает связь с поэтами и прозаиками Москвы и Подмосковья. Знает хорошо многих писателей, поэтов и артистов (по её приглашению в Талдом приезжали Евгений Евтушенко, Лариса Васильева, Наталья Сидорина, Григорий Калюжный, Юрий Назаров, Людмила Мальцева с дочерью Полиной Нечитайло и многие другие); она изучает их творчество, разбирается в творческих процессах, всегда на гребне литературной волны. Пристально следит за литературным процессом и понимает, как развивается это не простое дело – литература. Такой специалист должен быть в глубинке.
 
Т. Хлебянкина подготавливала выставку в 1999-м году в Государственном Литературном музее г. Москвы «Родился я и жил поэтом…». Провела выставку-презентацию Дома-музея С.А. Клычкова на 16-м Международном фестивале музеев «Интермузей – 2014» в Москве в Манеже.
Критик Т. Хлебянкина считает, что Сергей Клычков вошёл не только в диалог культур, но и как создатель особого мира, который как бы выстраивается вертикально: от земли к небу, от простого к сложному. Когда поэт ответственен не только перед людьми, живущими, как и он, на горизонтали земли, но и ответственен пред тем, кто выше. Эту особую ответственность чувствовали и Сергей Есенин, и Николай Клюев и их современники. Клычкова называли «новохристианским поэтом». И не отказавшись от своей веры, чести, достоинства и любви к народу, был он расстрелян  в годы репрессий 8 октября 1937-го года в Москве, а прах его и памятник – в Донском монастыре…Следы поэта отыскались и благодаря Т.А. Хлебянкиной. «Моя душа, как птица, живёт в лесной глуши…» Особенно дороги эти строки для Татьяны Хлебянкиной. Это её родное гнездо, родные просторы.
Её кумир в стихотворении «Я устал от хулы и коварства...» создает из образа малой родины – образ родины вселенской.

Я устал от хулы и коварства
 Головой колотиться в бреду,
Скоро я в заплотинное царство,
Никому не сказавшись, уйду...
 
Мне уж снится в ночи безголосой,
В одинокой бессонной тиши,
Что спускаюсь я с берега плёса,
Раздвигаю рукой камыши...
 
Не беда, что без пролаза тина
 И Дубна обмелела теперь:
Знаю я, что у старой плотины,
У плотины есть тайная дверь!..

…Как под осень, опушка сквозная,
И взглянуть в неё всякий бы мог,
Но и то непреложно я знаю,
Что в пробоях тяжелый замок!
 
Что положены сроки судьбою,
Вдруг не хлынули б хляби и синь,
Где из синих глубин в голубое
 Полумесяц плывёт, словно линь...
 
Вот оно, что так долго в печали
 Всё бросало и в жар и озноб:
То ль рыбачий челнок на причале,
То ль каймой околоченный гроб!
 (Сергей Клычков)

Татьяна Александровна родилась в г. Талдоме, и она по-особому чувствует  поэзию, прозу и стремится не только сохранить, но и открыть его для своих современников. Есть поэты-журавли, а есть поэты - синицы...
После презентации своих новых книг в ЦДЛ Татьяна в полночь пробиралась по тропинкам Талдома домой, смотрела на звёзды, слушала тишину и…, кажется, опять шептала стихи любимого поэта:

…Вот и звезды, как окуни в стае,
Вот и лилия, словно свеча...
Но добротны плотинные сваи,
И в песке не нашел я ключа...
 
Знать, до срока мне снова и снова
 Звать, и плакать, и ждать у реки:
Ещё мной не промолвлено слово,
Что, как молот, сбивает оковы
 И, как ключ, отпирает замки.   
 (Сергей Клычков)

Участвовать в новых конкурсах – это новые встречи с читателями. Пример тому – полученные недавно диплом фестиваля «Золотой Витязь» (за книгу-монографию «Я не видал давно Дубравны…») и диплом участника Московской литературной премии имени Роберта Рождественского «за вклад и развитие литературного творчества Подмосковья», а годом ранее – премия губернатора «Наше Подмосковье» за проект «Литературные знакомства»…
Т.Хлебянкина - поэт-философ, размышления её строятся через образ поэтический, но вопросы ставятся вселенские: как любить Россию.
Она участвовала в создании православных музеев при храме Архистратига Михаила г. Талдома и при Александро-Невском женском монастыре с. Маклаково.   
Поэт ищет исток своего вдохновения в малой родине. И сама как журавль в небе…
Куда летят журавли?
…В нижнем ресторанчике ЦДЛ народу прибавилось, пришли члены клуба Москвитянка» Полины Рожновой.
- Журавли прилетят? – спрашивают Татьяну.
- Прилетят, - пообещала Татьяна. – Приезжайте на журавлиный фестиваль.

А я ещё не увидела талдомских журавлей. Прикоснуться бы, или хоть издали поглядеть. Вот Татьяна живёт там, куда летят журавли. И я ей завидую. За восемь классов я училась в 10 школах, переезжали с мета на место от Сибири до юга России. Для меня малая родина – это тайна. И поэт Татьяна Хлебянкина открывает это особое мировосприятие читателю.
Живое тепло синицы в руке - тоже тепло. Тоже греет, хоть и маленькая птичка, зато наша, и никуда от нас не улетает даже зимой. Не улетает далеко: из Вологды в Талдом, из Талдома в Воронеж. Одну девочку учила держать синичку одна тётя: «Иди в продавцы, всегда при деньгах будешь». Тёти уже нет, а синичку за что-то та девочка не полюбила. И манят к себе журавли.
Малая родина рождает больших поэтов – это и отстаивает всей своей литературной и музейной деятельностью Татьяна Хлебянкина. И она, как журавль, возвращается в свой заповедный уголок – в Талдом. Культура определяет будущее не только отдельного человека, но и судьбу народа, красоту, цельность русского языка.

1 сентября 2022г.


5. СОБЫТИЯ, ДАТЫ

Валерий ИВАНОВ
(г. Ногинск, Московской области)

4 февраля 2023 года исполняется 150 лет со дня рождения М. М. Пришвина


                МОЙ ПРИШВИН

     Михаил Михайлович Пришвин вошёл в мою жизнь в раннем детстве. Это было очень давно, но некоторые яркие воспоминания тех лет хорошо сохранились в моей памяти. Родился я в солнечный воскресный день 26 апреля 1942 года в деревне Ахтимнееве Талдомского района Московской области. Появился на свет я в доме дедушки по матери Ивана Сергеевича Романова, дружившего с Пришвиным. Через пять лет после рождения я вместе с семьёй покинул дом дедушки и бабушки и переехал в подмосковный город.
     Мой дедушка поэт, страстный любитель природы, его называют певцом Талдомского края, названного Пришвиным Журавлиной родиной. В годы жизни Пришвина на Талдомской земле дедушка с ним часто встречался, а когда Михаил Михайлович в 1925 году переехал в Переславль-Залесский, стал переписываться. Подробнее о дружбе с Пришвиным моего дедушки можно узнать из этой книги.
     У Пришвина есть рассказ «Лисичкин хлеб», впервые опубликованный в 1939 году. В нём Пришвин рассказывает девочке Зиночке о «богатой добыче», которую он принёс в сумке после долгого хождения по лесу. В сумке были листики из разных чудесных трав, среди них -  заячья капуста, под которой лежал кусок несъеденного в лесу Пришвиным чёрного хлеба. Пришвин в ответ на вопрос Зиночки: откуда в лесу взялся хлеб, сказал, что капуста заячья, а хлеб лисичкин. Девочка с удовольствием его съела. Ещё не раз Пришвин приносил ей из леса лисичкин хлеб, который полюбила девочка.
      Пришвин появился в моём сознании именно после слов «лисичкин хлеб». Мне было тогда три года. Мы сидели с мамой и бабушкой в своём деревенском доме и ждали из леса дедушку. После обильных летних дождей в тёплые дни в лесу было много грибов. Грибы составляли для нашей семьи ценный продукт питания, дедушка из них готовил вкуснейшее блюдо по собственному рецепту. Долго ходил и собирал грибы дедушка и, наконец, пришёл и принёс полную большую корзину боровиков, подосиновиков, подберёзовиков и других грибов.
     Когда все грибы он достал из корзины, на стол дедушка положил ещё и свёрток. Развернув его, дедушка достал два больших куска чёрного хлеба и предложил мне его съесть, сказав, что хлеб из леса мне прислала лисичка. Дедушка всегда брал с собой в лес два куска чёрного хлеба, между ними клал куски сахара. Сахар в лесу от жары плавился и впитывался в хлеб. Я с удовольствием съедал всегда оба куска «лисичкина хлеба», принесённого из леса дедушкой. Мама мне рассказала, что дедушка дружил с писателем Пришвиным, который написал рассказ «Лисичкин хлеб». Этот рассказ и другие рассказы Пришвина мы читали в начальных классах школы. В школьные и студенческие годы много времени отнимала учёба, произведения Пришвина я читал мало, хотя интерес к творчеству писателя сохранялся.
     В конце шестидесятых годов двадцатого века, вскоре после появления у меня своей семьи, интерес к Пришвину у меня значительно возрос, я покупал и читал издававшиеся тогда некоторые книги Пришвина, купил и выпущенный стотысячным тиражом в 1971 году издательством «Московский рабочий» однотомник избранных произведений Пришвина. А в начале 1973 года, перед столетним юбилеем писателя, взял в библиотеке собрание сочинений Пришвина в шести томах и погрузился в чтение. 4 февраля 1973 года в нашей стране отмечали столетие со дня рождения Пришвина, к тому времени я уже прочитал часть его сочинений. Моей дочери Лене тогда шёл четвёртый год, она, увидев меня с книгой, обратила внимание на моё чтение. Я рассказал дочери что писатель дядя Миша Пришвин дружил с моим дедушкой, любил природу, писал книги для детей и взрослых, показывал в книгах фотографии с Пришвиным. Лена так увлеклась «дядей Мишей», что, подходя ко мне, просила найти в книге его фотографию и я выполнял её просьбу. Увидев Пришвина на фотографии, моя дочь с восторгом восклицала «дядя Миша» и пальчиком дотрагивалась до фото.
      Первая «изюминка», которую я извлёк из произведений Пришвина это удивление, умение писателя удивлять читателя. Я старался в окружающей жизни находить необычное в обычном и учить этому свою дочь. Пришвин писал: «Человеку надо вернуть себе детство, и тогда ему вернётся удивление, и с удивлением вернётся и сказка»… «Спасение же рода человеческого, его выздоровление начнётся удивлённостью».
      Моя Лена так полюбила сказки, что, ложась спать в свою кроватку, без сказки не могла заснуть. До сих пор во мне звучат её слова: «Папа, расскажи сказку!». И я начинал сочинять и тут же рассказывать сказку, со счастливым концом, где добро всегда побеждало. Лена слушала внимательно, иногда и сама при этом принимала участие в сочинении сказки. Радуясь победе добра над злом, она быстро засыпала.
     Шли годы… С Пришвиным я не расставался, покупал его книги, читал. Теперь в моей огромной домашней библиотеке произведения Пришвина на переднем плане. Очень рад, что меня окружают все восемнадцать томов дневников этого великого человека. Дневники Пришвина – уникальное богатство. Они начинались с небольших записей в тетрадках, которые Пришвин писал с начала двадцатого века. Он спас свои тетрадки от пожара в своём доме на родине в 1909 году. Пришвин писал: «Нёс я эти тетрадки, эту кладовую несгораемых слов, за собою всюду, и раз они выручили меня из ещё большей беды, чем пожар». В 1919 году родной Елец Пришвина захватили бандиты: казаки Мамонтова, которые задержали и хотели Пришвина арестовать, но ему удалось спастись, сказав, что он зайдёт за тетрадками и вернётся. Но Пришвин не вернулся, а спрятался, и казаки оставили его.
     Внимательно читая дневники и художественные произведения Пришвина, в них я заметил слово «мало-помалу», которое в наши дни употребляется редко. Но у Пришвина оно встречается довольно часто на протяжении многих лет. Красивое слово, означающее «постепенно», «не сразу». Слово мне понравилось, я удивился своей находке. Для меня оно «изюминка».
     «Изюминки» и даже «жемчужины» я нахожу не только в словах Пришвина, а и его мудрых мыслях, которые он нам оставил. Среди них есть слово поэта Блока: «что-то». Ещё в самом начале творческого пути Пришвина, Блок, прочитав насыщенное поэзией его произведение «За волшебным колобком», при встрече с ним сказал: «Это, конечно, поэзия, но и ещё что-то». Это «что-то» Пришвин искал всю жизнь, о нём он подробно написал в статье в «Литературной газете» в 1933 году. Тогда Пришвин сообщил, что «записал это слово в своём сердце на веки вечные», но в то же время к тому времени он понял, что «что-то» у него от учёного и от искателя правды. Пришвин писал: «В художественной литературе красота красотой, но сила её заключается в правде, может быть бессильная красота (эстетизм), но правда бессильная не бывает».
      В своих воспоминаниях «Мои встречи с М.М. Пришвиным» мой дедушка писал, что часто, приходя к Пришвину в гости, он с затаённым дыханием слушал чтение им своих рассказов, например, «Халамеева ночь», «Матрёшка в картошке» и других. А однажды Пришвин рассказал о своих встречах с Блоком. Из воспоминаний дедушки: «Пришвин очень любил Блока, который в свою очередь ценил творчество Михаила Михайловича. М.М. Пришвин рассказывал: «По поводу моих творческих исканий он говорил, что, кроме своеобразия в моём творчестве есть что-то особенное, помимо поэзии. В тогдашнее время я, кажется, не мог и рассчитывать на такую оценку».
     Приближается юбилей: 150 лет со дня рождения Михаила Михайловича Пришвина. В преддверии юбилея можно сказать, что слово «ЧТО ТО» насыщает и обогащает все сочинения Пришвина. Слово это бесконечно и каждый может найти у Пришвина для себя его смысл. Для меня главное в этом слове любовь, добро, правда и наука. Пришвин великий писатель, поэт, мыслитель, учёный в разных областях науки, среди них философия, история, этнография. Он уникальный исследователь и защитник природы, уникальный фотохудожник. Пришвин любил и охранял природу, а это значит, что он любил и охранял родину. Зинаида Гиппиус ошибалась, называя Пришвина «самым бесчеловечным писателем». Наоборот, он «человечный писатель» и произведения Пришвина наполнены любовью к человеку.   
     Постоянно читаю и перечитываю Пришвина, восхищаюсь его языком, каждое его слово для меня драгоценно, представляю, будто Михаил Михайлович рядом со мной читает и рассказывает для меня. Возьму для примера поэму «Лесная капель». Поэма состоит из множества миниатюр-жемчужин. Привожу полностью миниатюру «Эолова арфа»: «Повислые под кручей частые длинные корни деревьев теперь под тёмными сводами берега превратились в сосульки и, нарастая больше и больше, достигли воды. И когда ветерок, даже самый ласковый, весенний, волновал воду и маленькие волны достигали под кручей концов сосулек, то волновали их, они качались, стуча друг о друга, звенели, и этот звук был первый звук весны, эолова арфа».
     Читая произведения Пришвина, я слышу в словах чудесные, волшебные звуки струн эоловой арфы, наполняющие мою душу и тело радостью, счастьем и вдохновением на добрые дела.  Пришвин поселился и живёт в моей душе, он всегда со мной.
    Пришвин гений и даже сверхгений: в наше время Пришвин нам нужен больше, чем в годы его жизни.
    13. 12. 2022 г.
    
          

ПРИШВИН И и БЛОК

          Михаил Михайлович Пришвин писал дневники с 1905 года и до последнего своего дня 16 января 1954 года. Дневники писателя уникальны. В них Пришвин свободно рассказывает о своих мыслях, глубоко оценивает происходящие события, описывает свои путешествия, встречи с простыми людьми, писателями, учёными, деятелями культуры и искусства. Дневники свои Пришвин использовал и для своих художественных произведений, он их очень берёг. В настоящее время изданы все его дневники – восемнадцать томов. В 1990 году в СССР был принят закон об отмене цензуры, он утвердил свободу печати. Появилась возможность публиковать дневниковые записи Пришвина целиком, без цензуры и искажений. В 1991 году вышел первый том дневников за 1914 – 1917 годы. В 2007 году впервые вышел ранний дневник Пришвина за 1905 – 1913 годы. Поэтому он стал первым томом, а дневники за 1914 – 1917 годы – вторым. В 2017 году закончена публикация всех дневников Пришвина.
           Во всех восемнадцати томах дневников есть упоминания о поэте Александре Александровиче Блоке. Великий поэт прожил короткую жизнь. Он ушёл от нас 7 августа 1921 года. Пришвин прожил после ухода Блока более тридцати лет, но в его душе этот человек оставался всегда. Что же заставляло Михаила Михайловича не расставаться с Блоком? Ответ на этот вопрос попытаюсь найти в дневниках Пришвина.
        Ранний дневник Пришвина, к сожалению работавших с подлинником, из-за не полной сохранности и неразборчивости текста не удалось полностью опубликовать. Но вначале краткие сведения из жизни Пришвина. Он родился 6 февраля 1873 года. Окончил реальное училище, затем Рижский политехникум. В 1896 году Пришвин работает в марксистских кружках. В 1897 году за революционную деятельность его арестовали и поместили в одиночную тюремную камеру. После годичного заключения Пришвина выслали на родину в Елец. Через два года, в 1900 году, Пришвин поехал в Германию и поступил в Лейпцигский университет. Учёбу он продолжал и летом в Иенском университете. Он увлёкся музыкой Вагнера. В 1902 году Пришвин окончил агрономическое отделение философского факультета университета, затем поехал в Париж, где встретился с Варварой Петровной Измалковой. Пришвин считал её своей невестой, ждавшей его в Париже после заключения. Измалкова дочь крупного петербургского чиновника, была студенткой Сорбонны. Пришвин любил свою невесту, но любовь не удалась и потом всю жизнь в дневниках он вспоминал о своей Варе. Первый раздел раннего дневника Пришвина называется «Любовь».
 Цитата из него: «1905.
     Что было бы, если бы я сошёлся с этой женщиной? Непременное несчастье: разрыв, ряд глупостей. Но если бы (что было бы чудо) мы устроились…да нет, мы бы не устроились». Варвара Петровна Измалкова была прототипом Инны Ростовцевой в романе Пришвина «Кащеева цепь». Свою неудавшуюся любовь Пришвин реализует в творчестве, в погружении в природу, а эту первую любовь считал своей музой, сделавшей его поэтом. Возвратившись в Россию, Пришвин работает агрономом в Тульской и Московской губерниях. В 1903 году Пришвин встретился с Ефросиньей Павловной Смогалёвой – простой крестьянкой, малограмотной деревенской женщиной. Ещё цитата из раннего дневника за 1905 год в разделе «Любовь»:
      «Через год после нашей встречи в Париже я сошёлся с крестьянкой, она убежала от мужа с годовым ребёнком Яшей. Мы сошлись сначала просто. Потом мне начала нравиться простота её души, её привязанность. Мне казалось, что ребёнок облагораживал наш союз, что союз можно превратить в семью, и подчас пронизывало счастливое режущее чувство чего-то святого в личном совершенствовании с такой женой. Я научил её читать, немного писать, устроил в профессиональной школе, так как не ручался за себя. Она выучилась, но продолжала жить со мной. У нас был ребёнок и умер. Теперь скоро будет другой. Яша вырос, стал хорошим мальчуганом, я его люблю. Я привык к этой женщине. Она стала моей женой. Но, кажется, я никогда не отделаюсь от двойственного чувства к ней: мне кажется, что всё это не то, и одной частью своей души не признаю её тем, что мне нужно, но другой стороной люблю».
      Этот брак был официально зарегистрирован в Талдоме, в 1923 году. В 1904 году Пришвин с семьёй переезжает в Петербург. Он работает секретарём у крупного петербургского чиновника. В 1904 году Пришвин написал своё первое произведение: рассказ «Домик в тумане», но этот рассказ не был напечатан. В 1905 году Пришвин работает агрономом в городе Луге на опытной станции и в журнале «Опытная агрономия». Он написал сельскохозяйственные книги, одна из них «Картофель в полевой и огородной культуре». Вплоть до Октябрьской революции Пришвин работает корреспондентом в нескольких центральных русских газетах.

       В 1906 году Пришвин живёт в Петербурге на Малой Охте. У него рождается сын Лев. Он знакомится с этнографом Николаем Евгеньевичем Ончуковым и совершает поездку в Олонецкую губернию за сбором этнографических материалов. В журнале «Родник» опубликован первый рассказ Пришвина «Сашок». Пришвин стал членом Русского географического общества. В 1907 году издана книга Пришвина «В краю непуганых птиц» и в этом же году Пришвин совершил поездку в Карелию и Норвегию, в результате которой он написал книгу «За волшебным колобком», изданную в 1908 году.
       Теперь обратимся ко второму разделу раннего дневника Пришвина, который называется «Начало века». В начале двадцатого века в России произошли большие исторические события. В 1904 – 1905 годах была Русско-японская война, в которой Россия потерпела поражение. В 1905 – 1907 годах произошла Первая русская революция. Стала работать Государственная Дума, проводились реформы. В России обострились противоречия между слоями населения, обстановка была крайне нестабильной. Интеллигенция активно искала свой путь в создавшейся обстановке. Вместе с тем развивалась поэзия Серебряного века. Многие поэты и писатели в своих сочинениях отражали эпоху, пытались найти пути для нового общественного развития. Композитор Александр Николаевич Скрябин в начале века написал три симфонии, они звучали в концертных залах.

     Запись Пришвина в раннем дневнике:
      «[1908]
      7 Октября. Вчера познакомился с Мережковским, Гиппиус и Философовым. Пришёл, рассказал им [сразу]о «немоляках». Как только я сказал, что на Светлом озере их помнят, Мережковский вскочил: - Подождите, я позову… - И привёл Философова – высокого господина с аристократическим видом. Потом пришла Гиппиус… Я заметил её пломбы, широкий рот, бледное с пятнами лицо… Я рассказывал…
      - Так что же делать… практически… - торопился Мережковский. – Пошлём им книги или…
      Перешли к религиозно-философским собраниям… Мне всё рассказали о них… просто… Гиппиус оживилась… Долго мне говорила, что нужно вместо иконы и Библии готовить что-то реальное… Общественность… Я сказал что-то о «рационалистическом мосте» от декадентства к соборности. Но его не оказалось… Соборность, общественность, есть лишь результат более утончённой личности. Зинаида Николаевна оживилась… заискрилась. Я заметил её прекрасные золотистые волосы, глаза. Она подарила мне все свои книги.
      - От них к нам! – сказала она мне…
      Я уже член совета Религиозно-философского общества. Мне открывается что-то новое… большое. Я понимаю значительность этого знакомства… Но многое мне неясно. Оттого, что я не чувствую одинаково… Мне кажется, у них много надуманности… Я не чувствую путей к этим идеям».
      Немоляки – старообрядческая беспоповская секта, с ними Пришвин встречался во время путешествия на Север. В 1908 году Пришвин совершил путешествие в Керженские леса Нижегородской губернии к граду Китежу, Светлое озеро находится в этих местах. По результатам поездки Пришвин написал книгу «У стен града невидимого».  Эта повесть была частично опубликована в 1908 году, а в 1909 году была опубликована полностью. В советское время повесть не публиковали по цензурным соображениям до конца восьмидесятых годов двадцатого века. До Пришвина в этих местах побывали супруги Дмитрий Сергеевич Мережковский и Зинаида Николаевна Гиппиус. О них рассказывали Пришвину сектанты.
     Дмитрий Сергеевич Мережковский – поэт, один из основоположников русского символизма, писатель, литературный критик, общественный деятель, историк и религиозный философ, яркий представитель Серебряного века.
    Зинаида Николаевна Гиппиус – известный поэт-символист.
    Дмитрий Владимирович Философов – русский публицист, литературный критик, религиозный, общественный и политический деятель, двоюродный брат знаменитого благотворителя и мецената Сергея Дягилева. Философов был в близких дружеских отношениях с супругами Мережковскими, жил с ними в Петербурге в одной квартире, а в 1919 году вместе с ними эмигрировал.
    Религиозно-философское собрание Мережковский организовал в 1901 году, где противопоставлялись дух и плоть: «Дух – Церковь, плоть – общество, дух – культура, плоть – народ, дух – религия, плоть – земная жизнь». Разрабатывалась концепция практического строительства «церкви Святого Духа». Вместе с Гиппиус и Философовым они создали у себя дома специальную группу по изучению истории. В 1907 году их организация стала называться Санкт-Петербургским религиозно-философским обществом. Эта организация просуществовала до 1916 года.

     В раннем дневнике Пришвин впервые упоминает о Блоке 14 ноября 1908 года, увидев его на вечере у Павла Михайловича Легкобытова, одного из руководителей секты хлыстов «Новый Израиль». Там собрались члены религиозно-философского общества, поэты, религиозные сектанты. Цитата из дневника: «Я вижу Блока, слышу и опять боюсь, вот закроется окно… нечаянная стена, вообще нечаянные стены… закрытая и полуоткрытая форточка, боязнь быта… искание бессмертия индивидуальный исход… Первое впечатление, второе, третье – разные люди…
     На рел.- фил. собрании: Блок и Рябов, Философов и сектанты, Гиппиус и Рябов. Впечатление первое о Мережковском – эллинский Христос, второе – Бог произнесён и есть грехопадение. Я не хочу говорить о Боге, потому что берегу Его, берегите Бога, когда Его назовёте, останется сушь. Зинаида холодная, умная, дельная.  На собрании. На собрании – «они – мы». «Ты больше я» - хлысты. Небо на земле. Куски сахара. Посредник между небом и землёй. Книга – всё в ней верно».
     Михаил Рябов, сектант, лидер общины «Новый Израиль» в Петербурге. Согласно дневнику, в первые упоминания Пришвина о Блоке, Пришвину было 35 лет, а Блоку – 28.
      Александр Александрович Блок родился в Петербурге в дворянской семье в 1880 году. Стихи начал писать с пяти лет. Первая книга стихов «Стихи о Прекрасной Даме», написанная в конце девятнадцатого века, издана в 1901 году. В 1897 году Блок встретился с Владимиром Сергеевичем Соловьёвым – русским религиозным мыслителем, поэтом, литературным критиком. Соловьёв стал для Блока духовным учителем. От него он проникся любовью к Женщине. Культ женщины впервые воплотился в поэзии и философии Владимира Соловьёва. В его представлении женщина была символом гармонии, разума, любви и красоты. Культ Вечной Женственности получил дальнейшее развитие в творчестве Блока. Блок называл «Стихи о Прекрасной Даме» началом «Трилогии вочеловечения». В 1903 году Блок женился на Любови Менделеевой – дочери великого химика Дмитрия Ивановича Менделеева. К жене он испытывал сильные чувства. Именно ей он посвятил «Стихи о Прекрасной Даме». Эти удивительные по красоте стихи – первое гениальное достижение Блока, первый шаг от его романтического символизма к критическому реализму. Блок тяжело переживает трагедию: гибель русской эскадры в Цусимском сражении 14 – 15 мая 1905 года в Русско-японской войне и в августе 1905 года он написал стихотворение «Девушка пела в церковном хоре». В 1906 году Блок написал стихотворение «Незнакомка». В то время за его женой ухаживал поэт Андрей Белый (Борис Бугаев), завязался роман между ними. Блок глубоко переживает случившееся, бродит по Петербургу и в его пригороде, пытается забыться в маленьком ресторанчике. «Незнакомка» отражает его переживания и является очень глубоким стихотворением, переходным в его творчестве. Блок обожествлял свою жену – Прекрасную Даму, считал её своей Музой, поэтому он не мог допустить физическую близость с ней, а ей нужна была обычная, земная любовь. А у Блока в эти годы был роман сначала с актрисой Натальей Волоховой, а потом – с певицей Любовью Дельмас. Жена Блока перестала встречаться с Андреем Белым в 1907 году.
     Женщина занимает особое место в творчестве Пришвина. В 1896 году он работает в марксистских кружках вместе с Николаем Семашко, который предложил перевести на русский язык с немецкого книгу «Женщина и социализм» марксиста Августа Бебеля. В 1897 году Пришвин перевёл её и в этом же году был арестован и заключён в тюрьму на один год за революционную деятельность и за перевод книги. После революции 1905 года Пришвин встречал Новый год вместе с Шаляпиным и Горьким. Об этой истории Пришвин рассказал в заключительном звене автобиографического романа «Кащеева цепь». Горький сказал:
     - Горький начинается от разбойничьих романов. Возможно даже – от самого разбойника Чуркина. Горький с удовольствием хмыкнул и спросил меня:
     - А вы от чего начинаетесь, Михаил Михайлович?
     -Начинаюсь, - ответил я, - скорее всего от «женщины будущего», которая в первых же писаниях моих превратилась в сказочную Марью Моревну». Далее Пришвин рассказывает в романе как он пришёл к марксизму и переводу книги Бебеля. Цитата из романа:
     «У Бебеля же давался выход к женщине будущего через мировую катастрофу. Ничего похожего на такую романтическую катастрофу не было у Маркса, но у Бебеля, в его творчестве, было даже прямое обещание близости: мы будем свидетелями, как мир переломится и настанет желанное будущее». И далее в романе: «Но мировая катастрофа не наступала, и мало-помалу эта женщина будущего  у меня превратилась в мою родину, и любовь к ней повела меня по пути странничества: я стал писать о земле, о птицах родных и зверях, как будто я родину свою потерял, и она стала показываться мне в этих ветках, почках, берёзах, птицах, зверях…».
     Далее из текста дневника за 14 ноября 1908 года: «Подхожу сегодня к Блоку, спрашиваю его, и так он ответил мне проникновенно. Я его понял без слов. Хотел ему что-то сказать. Тут подошёл М.Н. Всё закрылось. Теперь я встречу его – кто знает – что-нибудь помешает, и закрылась душа, и нет его. Кто подходит – мешает всё во мне. Я подхожу. Инстинкты».
     Из раннего дневника: «28 Ноября. У Ветровой.
     Новая страничка моего журнала жизни.
 Поэты-декаденты, хлысты, философ-талмудист, святодуховец, и ещё, и ещё… человек 15-20.
      Ремизов представил меня Вячеславу Иванову, и первые слова того были: «Какая у вас платформа – христианская или языческая?»
      Кто-то приехал в Петербург и сказал: я знаю истину, нашёл, и стал вдруг о ней говорить. Это Павел Мих. Он и Рябов – их сразу поняли декаденты. Как они говорят – и как хлысты – искренно, после как все фальшиво». Дальше велась оживлённая дискуссия о религии, вере, о том, почему интеллигенция разошлась с народом. Цитата из дневника:
      «Блок с Книжником: есть нечто, в чём все люди сходятся (полов. акт).
       Требование Павла Михайловича – единомыслия (единочувствия)».
       Вячеслав Иванов (1866 – 1949) – антихристианин, неоязычник, масон, теоретик русского символизма. Он один из создателей светского культа Владимира Соловьёва. У Пришвина «Книжник» это Павел Михайлович Легкобытов. Дневник Пришвина за 20 декабря 1908 года: «У Мережковского. Был Блок. Блок сказал, что Мережковский, как крестоносец, застрял в Риме.
      - Мы не донесём, - сказал Мережковский, - я знаю, мы не донесём, но другие донесут. Наш трагизм вот в чём: это не мы, но мы должны говорить – это мы». Ранний дневник за 7 января 1909 года: «В р.-ф. собрании собрался, было, говорить, но выступление не удалось. Струве занял время своей реформацией.
      Вошёл Блок. Вот тоже полярная противоположность Ремизову. Тоже Европа и Россия, тоже личность и быт, тоже открытое высказывание своих взглядов и присматривание к другим… и много всего.
      Блок юноша. Как охотно говорит он о своих переживаниях. Я попросил его прочесть мою книгу, обратить внимание на стиль и сказать мне о книге так, чтоб мне что-нибудь осталось для себя. И тут мы разговорились вообще о том, остается ли что-нибудь для себя от критики. У него, признался он, остаётся только несколько слов, остальное мимо. Но кто критикует? И так мы подошли опять к вопросу об интеллигенции и народе, о расколе интеллигенции, о том, куда легче предаться – Леониду Галичу или мужику.
     Он мне рассказал любопытное: есть в нём такое чувство к Венере Милосской, что хотелось бы разбить её, чтобы остались только геометрические формы. То же чувствует и Бенуа… Наш разговор остался неоконченным, но он и не мог кончиться…».
     Галич (Габрилович) Леонид Евгеньевич – журналист, сотрудник газеты «Речь». Запись в дневнике 9 января 1909 года:
    «9-го были у меня опять хлысты. Подготовил их к выступлению на р-ф. собр…
     Блок и Мейер, по мнению хлыстов, обладают «пророческим» даром. Просто, по-моему, они искренние люди. Но ведь Мережковский тоже искренний, почему же он всегда всё же кажется неискренним… Нет, это не религия…».
    Александр Александрович Мейер – религиозный философ, церковный деятель.

     Весну 1908 и 1909 годов Пришвин проводил на своей родине, в Хрущёве – в имении матери. О событиях в родных местах в это время он написал в дневниках. Лето 1909 года Пришвин провёл в Петербурге, осенью он путешествовал по степям за Иртышом. После поездки написал произведения «Адам и Ева» и «Чёрный араб». В 1909 году у Пришвина родился сын Пётр.
    В 1909 году Блок испытал тяжёлое душевное потрясение. В этом году умер его отец, умер и приёмный сын, совсем недавно родившейся у его жены Любови Дмитриевны от актёра Давидовского, родившегося ребёнка Блок стал считать после рождения своим сыном. Чтобы восстановиться от переживаний Блок с женой в 1909 году поехали в Италию, затем в Германию. Возвратившись из поездки, Блок написал цикл «Итальянские стихи». Блока приняли в «Академию стиха» или Общество Ревнителей  художественного слова при журнале «Аполлон». В 1910 году Блок начал работу над эпической поэмой «Возмездие», продолжал работать над ней, но не успел закончить до конца жизни. В 1911 году Блок выпустил собрание сочинений в трёх томах, а в 1912 – 1913 годах он сочинил пьесу «Роза и Крест». В эти годы поэт посещает зарубежные страны, два раза побывал во Франции: в 1911 и в 1913 годах.

    Тем временем, в 1910 году за книгу «В краю непуганых птиц» Пришвин избран действительным членом императорского Географического общества. В 1911 году Пришвин живёт в деревнях Лаптево, Мшага, Песочки Новгородской губернии и охотится в Новгородских лесах до 1915 года. Наездами он живёт на Ропшинской улице в Петербурге. В 1912 – 1914 годах выпущено собрание сочинений Пришвина в трёх томах. В 1913 году Пришвин совершил поездку в Крым и написал повесть «Славны бубны».
     В «Раннем дневнике», в главе «Богоискательство» Пришвин рассказывает о годах, прожитых им в Новгородской губернии, о посещении церквей, о встречах с простыми людьми, местными жителями. В эти годы Пришвин пытается определить для себя, что такое Бог. Об этом в дневнике он многократно философски рассуждает, сравнивает своё мнение о Боге с мнением Мережковского и сектантов.

    Теперь перейдём к второму тому дневников Пришвина за 1914 – 1917 годы.  Михаил Михайлович в начале января 1914 года возвратился в Петербург и снова посетил Религиозно-философское общество. Запись в дневнике: «19 Января. Собрание Религиозно- философского общества для исключения Розанова. Когда-то Розанов меня исключил из гимназии, а теперь я должен его исключать. Не хватило кворума для обсуждения вопроса, но бойцы рвались в бой: всеобщее негодование по поводу этой затеи Мережковского…
Теряю всякую способность наблюдать, думать, разбираться, сберегать услышанное, хаос. Вот и всё, что вышло из общественной затеи Мережковского. Лет пять тому назад взял я себе напрокат «Светлого иностранца» и теперь возвращаю: не то».
     Далее Пришвин подробно рассказывает, в чём проявились разногласия Мережковского и лиц его окружения в совете общества с Розановым – основателем Религиозно-философского общества. До этого, по словам Пришвина, Мережковский был влюблён в Розанова. По новому стилю Пришвин родился 6 февраля, но в его дневнике 1914 года эта дата записана по старому стилю:
    «23 Января. День моего рождения. 41 год.
    Время от времени нужно возвращаться к периоду «религиозному» своей жизни, от первого визита к Мережковскому до последнего посещения Гиппиус. Ценное, что я получил за это время и что осталось, - понимание религии у русского народа». Запись в дневнике без даты (вероятно, март 1914 года): «Блок и Гиппиус. У Блока два лица: одно каменно-красивое, из которого неожиданно искренняя речь… а то вдруг он засмеётся, как самый рядовой кавалер из Луна-парка. Так и у Гиппиус: из богородицы вдруг становится проституткой с папироской в зубах.
     А ещё спрашивают, почему хлысты пьянствуют. Это все люди двойные: высоко парят и падают… в кабак. Что есть кабак? (тема Розанова). У Мережковского в доме вообще это сочетание религии с кабаком (курят без перерыву), что некогда так поразило Проханова. А их рассуждения и общественная деятельность – какой-то умственный выход из этой хлыстовщины».
    Весна 1914 года снова позвала Пришвина в полюбившийся ему Новгородский край. Он записал в дневнике: «1-го Апреля – вторник. В субботу переехали в Песочки». Далее Пришвин подробно описывает трудности, случившимися при сборах к переезду и в самом процессе переезда и сравнивает это с жизнью в Петербурге: «Что наша жизнь в Петербурге: всё делается по кнопке. Нажал пуговку – лифт поднялся. Спустился, сел на трамвай, прочёл «Биржевку», опять нажал пуговку и поднялся в чью-то квартиру. Почти никакой затраты энергии на передвижение». Приехав в Песочки, Пришвин пишет в дневнике: «Двести вёрст от Петербурга, ни малейшей культуры, как при варягах, ничего не дано и всё высосано природное деревенское. Жить в Петербурге много дешевле, чем здесь в деревне…
    Я снимал домик у батюшки, и уж так у него было приучено население. Собиралась улица, что воду ходили брать из его колодца. Домик, сад и колодец теперь были в моём владении, но публика привыкла к месту и шла за водой ко мне, как к батюшке». Пришвин пишет, что у колодца велись разговоры на злобу дня. Запись в дневнике 15 апреля: «…Квартиру в Петербурге обокрали. В связи с этим решение укрепиться в Песочках, зимовать семье здесь. Учитель из школы будет подготовлять Лёву к экзамену. Яша возвратится. В Петербурге нет возможности содержать такую семью, и Ефросинья Павловна не столичная дама». Лёве тогда было 8 лет, второму сыну Пришвина было 5 лет, а приёмному сыну – пасынку Пришвина Яше Смогалёву – 14 лет, он умер в 1919 году.
 
     Но планы Пришвина не осуществились: в июле 1914 года началась Первая мировая война. Записи в дневнике Пришвина в начале войны:
    «[Петербург]
     Август. Приехал Шестов и подтвердил все мои соображения и предчувствия: немцы уверены, что мы причиною войны, русские совершенно так же, как мы: немцы».
   «[Киев]
     25 Сентября. П. рассказывал, как в Галиции впихнули в санитарный поезд женщину, будто бы она искала своего мужа и всё приставала, чтобы её взяли в Львов». 1 октября Пришвин приехал во Львов, потом был недалеко от него в нескольких населённых пунктах, приехал в Волочинск. Пришвин пишет в дневнике: «Волочинск – наша пограничная станция с Австрией, здесь мы добивались пропуска, и я начинаю с Волочинска описание своего необыкновенного путешествия по завоёванной стране…
    Мы ходили с железнодорожным врачом среди этого поля исковерканных орудий».
    Это был первый питательный и перевязочный пункт на русской земле. Сюда сразу после битвы привозили раненых, число которых быстро возрастало. И среди всего этого хаоса, по словам Пришвина, нужно было устраиваться, а 18 октября Пришвин возвратился во Львов из своей поездки на военные позиции у крепости Ярослав. Крепость русские войска не смогли удержать и отступили. В начале ноября 1914 года Пришвин возвратился в Петербург и здесь он получил печальное сообщение, он записал в дневнике:
     [Петербург]
     3 Ноября в восьмом часу вечера получил телеграмму, что мама скончалась 1 Ноября – 4-го похороны. Я не успею.
     Сегодня она последнюю ночь в Хрущёвском своём доме. Последний раз я видел её в августе. Яблоки… Сад осыпался… Оскал… Худая… Последнее письмо от неё в Киеве: ездила к Стаховичам просить мне помочь, спрашивала, куда послать яблоки». 9 ноября Пришвин приехал в Хрущёво на поминки – девятый день.
   Наступил 1915 год: с 1 января Пришвин живёт в деревне Песочки под Новгородом, но недолго пришлось ему в этот раз там побывать. Пришвин пишет в дневнике:
   «На второй день Нового года брали ратников, стон, рёв, вой были на улице, женщины качались и падали в снег, пьяные от слёз».
      
    Запись в дневнике Пришвина за 1915 год: «От 12 по 31 Января был в Петербурге, устраивал рукопись и определялся на войну.
    Оставшиеся впечатления: обсуждение еврейского вопроса у Сологуба, встреча с Андреевым и Горьким. Блок у Сологуба. Нападение жидов. Петров-Водкин, Чуковский, Карташов.
    Поездка в Карпаты от «Русских Ведомостей» корреспондентом». Запись в дневнике: «7 Февраля. Велебицы. Поездка на войну.
     Записная книжка: слова и темы. Журнал: каждый день (даже насильно) записывается всё. Каждые пять дней из журнала выбирается материал для газетной статьи.
     Газетный очерк должен иметь в виду только войну и в основе – иметь опыт (посредством экскурсии) не писать из старого, только новое, открытое». Запись в дневнике Пришвина: «15 Февраля – день моего отъезда из Петрограда на войну…
     События в Восточной Пруссии несколько изменили план моей поездки. Я еду в Галицию по всему фронту». Поездка на фронт продолжалась очень долго. Была остановка 23 февраля в Гродно в резерве Красного Креста над почтой. Пришвин остановился в резерве сестёр милосердия и врачей в связи с поручением осмотреть передовые учреждения Красного Креста. Третьего марта Пришвин возвратился в Петербург, работает над первым военным очерком. Затем едет в Песочки к семье, живёт там в  марте, в апреле возвращается в Петроград, встречается в редакциях по поводу публикаций, встречается с Шаляпиным, 26 апреля он снова приезжает в Песочки, а 12 мая Пришвин приехал в своё родное Хрущёво, 27 мая едет в Песочки. Запись в дневнике Пришвина: «9 Июня. Планы от 6 июня уже изменились: нечего лезть на рожон и ехать в Хрущёво, нечего тратить энергию на устройство в такое время дома. Зимую опять в Песочках, сам учу Лёву…
     Война вступила в новый фазис: нас немцы бьют, в обществе что-то назревает, подобное первому подъёму при объявлении войны. Только в то время нужно было поднять и отправить войско, теперь назрела потребность подняться самому обществу». 
    Война продолжалась. Пришвин пишет в дневниках о своих переживаниях, связанных с войной, о беженцах, голоде, читает газеты: они пишут о событиях на войне, встречается с простыми людьми, а в сентябре едет в Хрущёво. Запись в дневнике:
   «25 Сентября. День раздела. В воскресенье 20-го приехал в Хрущёво».
   Вернёмся к Блоку. 7 июля 1916 года, его в это военное время призвали на службу в инженерную часть Всероссийского Земского Союза. Он занимался строительством укреплений, был десятником, потом заведующим. Это должность по распределению заданий и составлению отчётов. Блок служил в Белоруссии, в окрестностях Пинских болот. На фронте он узнал в феврале 1917 года о крушении монархии.
    Пришвин в дни Февральской революции был в Петрограде. В дневниках он подробно описывает события того времени. Пришвин был очевидцем происходивших изменений в жизни всех слоёв населения, прислушивался к словам простых людей. Восторга от революции он не испытывал, пытался найти смысл исторических событий. Пришвин любил Россию и верил в её счастливое будущее. 18 августа 1917 года он написал в дневнике, что девятого апреля он приехал в родные места в Елецком уезде как делегат Временного Комитета Государственной Думы, которая пользовалась всеобщим уважением. Население местное и городское отнеслось к нему с полным доверием. Пришвин выполнял поручение Временного Комитета, доказывал крестьянам, что у нас нет двоевластия: Временное Правительство и Совет рабочих и солдатских депутатов вполне согласны между собой. «И все добродушно с этим соглашались» - записывает Пришвин в дневнике. Но революционные события продолжались. Получив телеграмму, Пришвин 26 августа возвратился в Петроград и стал очевидцем происходивших бурных событий. Октябрьскую революцию Пришвин принял с надеждой на лучшую жизнь и в последний день 1917 года он записал в дневнике: «31 Декабря. Есть люди, которые живут на ходу, - остановился и стал бессмысленным. И есть читатели, которые массу читают, но после прочтения ничего не помнят. Так теперь, похоже, и мы все в государстве Российском в заключение Нового года: испытав такую жизнь, никто не знает, что будет дальше и что нужно делать.
     Я вам скажу, что нужно делать: нужно учиться, граждане Российской   республики, учиться нужно, как маленькие дети. Учиться!».
      В период войны у Блока был творческий кризис. Февральскую революцию он встретил с непониманием, позже с воодушевлением, но, работая в Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного правительства, разочаровался в этой революции. Напротив, в Октябрьской революции Блок видел светлое будущее России, принял события её первых дней с радостью. В начале 1918 года он написал поэму «Двенадцать» и статью «Интеллигенция и революция». Но душевный подъём у Блока продолжался недолго, он переосмысливает своё отношение к Октябрьской революции. В 1919 году ему предъявили обвинение в заговоре и арестовали. Только благодаря Луначарскому Блок был освобождён от ареста, но его выселили из квартиры, пришлось переезжать с женой к матери. Но жизнь в этой квартире  втроём стала невыносимой. Блок лишается свободы творчества, его не понимают многие друзья. Он читает свои стихи, исключая поэму «Двенадцать», в Политехническом музее и других местах Москвы в 1920 – 1921 годах. В конце жизни у Блока полное разочарование происшедшим. Его мучают болезни, на лечение в Финляндию не отпускают власти. За Блока заступаются Луначарский и другие, просят отправить на лечение за границу. Наконец, такое разрешение Блок получил 1 августа 1921 года. Но было уже поздно… Блок умирал, а 7 августа 1921 года он скончался. Ушел из жизни великий поэт и человек, влюблённый в Россию, в её светлое будущее. Признание к Блоку, полное осознание значения его творчества пришло только после его ухода из жизни.
     Снова вернёмся к Пришвину. Начало 1918 года он встречал в Петрограде. Пришвин написал в дневнике:
     «(Петроград)
      1 Января. Встретили Новый год с Ремизовыми: их двое и я, больше никого. На дворе стужа ужасная.
      Мучительно думать о родных, особенно о Лёве – ничего не знаю, никаких известий, и так другой раз подумаешь, что, может быть, и на свете их нет. И не узнаешь: почты нет, телеграф только даром деньги берёт.
      Эпоха революции, но никогда ещё люди не заботились так о еде, не говорили столько о пустяках. Висим над бездной, а говорим о гусе и о сахаре. За это всё и держимся, вися над бездной».
      В Петрограде аресты. Будто-бы на Ленина пытались совершить покушение и искали участников заговора. Среди арестованных оказался и Пришвин, всех их заключили в тюрьму. В дневниках он подробно рассказывает о днях пребывания в заключении. 17 января Пришвин записал в дневнике:
      «Мы – заложники. Если убьют Ленина, то сейчас же и нас перебьют». К счастью для Пришвина, его вскоре освободили и 17 января в дневнике он написал:
      «В 3 часа дня в коридоре голоса: «Освобождается, освобождается!» Из нашей камеры спрашивают: «Кто освобождается?» - «Пришвин Михаил Михайлович!» - «А у нас, - говорят, - курица – «Ну, нет, не променяю волю на курицу!».
      На следующий день Пришвин пишет в дневнике:
      «18 Января. У себя. Вот я всё раздумывал: кому теперь на Руси жить хорошо, о всех и о всём подумал, везде было плохо, а в тюрьму посадили меня, и думал я, сидя в тюрьме, что везде плохо, а вот как вышел из тюрьмы, понял, что в тюрьме хорошо, и это – самое теперь на Руси лучшее место: тюрьма, где сидят все эти журналисты, чиновники, рабочие – контрреволюционеры и саботажники». Следующая запись в его дневнике:
      «20 Января. 2- го Января меня арестовали и 17-го выпустили, три дня после этого радовался свободе: и теперь приступаю к занятиям».
      Пришвин принадлежал к интеллигенции, судьба которой связана с революцией, но эти люди ещё до революционных событий осознали трагичность этого пути. Блок это понял позже. 19 января 1918 года была опубликована его статья «Интеллигенция и революция», а 16 февраля того же года в газете «Воля страны» напечатана статья Пришвина «Большевик из «Балаганчика» (Ответ Александру Блоку)». Пришвин не разделяет пафос Блока, принявшего революцию за начало преображения мира. Опубликовано письмо Блока к Пришвину, в котором он пытается объяснить Михаилу Михайловичу своё мировоззрение, утверждая, что Пришвин не понимает его, поэта. Но Пришвин понял природу души Блока, стремящегося оправдать революцию и важную роль в ней интеллигенции. Этот пафос вызвал у Пришвина протест. Ярким примером их отношения к революционным событиям являются опубликованный 29 января 1918 года рассказ Пришвина «Голубое знамя» и поэма Блока «Двенадцать», опубликованная 3 марта того же года. «Музыке» Блока Пришвин противопоставил «слово». О своём отношении к революции Пришвин записывает в дневнике:
      «30 Января. Чан. Теперь стало совсем ясно, что выходить во имя человеческой личности против большевиков невозможно: чан кипит и будет кипеть до конца, самое большое, что можно – это подойти к этому краю чана и подумать: «Что, если я брошусь в чан?».
     Блок – для него это постоянное состояние задолго до революции.
     Другое дело – броситься в чан.
     Я думаю сейчас о Блоке, который теперь, как я понимаю его статьи, собирается броситься или уже бросился в чан.
     Было такое время, когда к чану хлыстовской стихии богоискатели из поэтов с замиранием сердца подходили, тянуло туда, в чан.
     Помню, однажды, в десятилетие нашего интеллигентского богоискательства, заинтересовались мы одной сектой «Начало века», отколовшейся от хлыстовства.
      И помню, один из кипевших в этом чану именно так и говорил нам:
      - Жизнь наша – чан кипящий, мы варимся в этом чану, у нас нет ничего своего отдельного, и знаем, у кого какая рубашка: нынче она у меня, а завтра у соседа. Бросьтесь к нам в чан, умрите с нами, и мы вас воскресим. Вы воскреснете вождями народа». Далее Пришвин пишет в дневнике в этот день:
       «Христом-царём этой секты в то время был известный сектантский провокатор, мошенник, великий пьяница и блудник. И все, кто был в чану секты, называли себя его рабами и хорошо знали, что их царь и христос – провокатор, мошенник, блудник и пьяница. Они это видели: пьяный он по телефону вызывал к себе их жён для удовлетворения своей похоти.
      И было им это бремя сладко, потому что им всем хотелось жертвовать и страдать без конца.
      Так и весь народ наш русский сладко нёс свою жертву и не спрашивал, какой у нас царь, дело было не в моральных свойствах царя, а в пути и сладости жертвы.
      Я был счастливым наблюдателем: на моих глазах царь и христос секты «Начало века» был свергнут своими рабами: в одно воскресенье они почувствовали, что искупление не совершилось, и они воскресли для новой жизни, пришли к царю своему и прогнали». Далее Пришвин назвал имя этого царя и христа – А. Г. Щетинин. Пришвин пишет в дневнике, что когда в России свергли не хлыстовского, а общего царя, он думал, «что народ русский довольно терпел и царь отскочил», но он ошибся «и последний час, когда деспот будет свергнут, ещё не пробил – чан кипит». И далее в дневнике:
     «Скорее, похоже теперь на время богоискательства, когда поэт Блок подходил к кипящему чану и спрашивал:
     - Как быть мне с вами?
     И ему отвечали:
     - Бросьтесь в чан!
     В тот маленький чан он не бросился, а в нынешнем большом он стоит опять на краю.
      И, конечно, будем думать, не бросится.
      Большой чан вызывающе говорит европейцу:
      - Забудь свою личность, бросься в наш русский чан, покорись!
      Не забудет себя европеец, не бросится, потому что его «Я» идёт от настоящего Христа, а наше «Я» идёт от Распутина, у нас есть своё священное «мы», которое теперь варится в безумном чану, но «Я» у нас нет, и оно придёт к нам из Европы, когда в новой жизни соединится всё».
     В 1879 году в России, в Ставропольской губернии, в районе реки Чемрек, возникла секта во главе с Алексеем Григорьевичем Щетининым. Со своими последователями-хлыстами Щетинин в 1906 году перебрался в Санкт-Петербург. Пришвин его много раз упоминает в Раннем дневнике, когда посещал собрания Религиозно-философского общества. Секта Щетинина называлась «Чемреки». В марте 1909 года его последователи, недовольные пьянством и вседозволенностью Щетинина, низвергли его. Они избрали своим новым лидером Павла Михайловича Легкобытова, который дал новое название этой секте: «Начало века». В Раннем дневнике Пришвин часто сравнивал точки зрения Щетинина и Легкобытова, хотя оба они делали недобрые дела для народа.
     В начале весны 1918 года Пришвин окончательно уехал из Петрограда на родину. Он работал в Ельце в 1918 – 1919 годах организатором краеведческого дела, преподавателем русского языка в бывшей Елецкой гимназии, инструктором народного образования. Продолжалась Первая мировая война. Она закончилась 11 ноября 1918 года. Но продолжалась гражданская война, закончившаяся в конце 1922 года.
     В хаосе трагических событий, окружающих Пришвина, он пытается найти черты гармонии со своей душой. Он понимает, что только его активная позиция поможет ему противостоять злу, поможет любовь к России и её народу. И сила писателя Пришвина в его слове. 29 сентября 1919 года Пришвин записывает в дневнике свой диалог с тринадцатилетним сыном Лёвой и в конце разговора произносит: « - Мы будем действовать словом, не пулями, мы слова найдём такие, чтобы винтовки падали из рук, это очень опасные слова, нас могут за них замучить, но слова эти победят».
    Пришвин продолжает жить на родине с сыном, хотя с каждым днём он чувствует, что становится всё тревожнее. Работа в Елецкой гимназии приносит лишь небольшой заработок. Кругом голод, не купишь самых необходимых продуктов, семью не прокормить, к тому же свирепствуют болезни и продолжается гражданская война, зона боевых действий приближается к Ельцу.
    23 апреля 1920 года Пришвин записывает в дневнике:
    «Приехали из Хрущёва мужики, что мой дом в Хрущёве куда-то переводится    ( а сами они составили приговор, что дом мой), и просили меня, нельзя ли, чтобы им его разобрать себе.
    Значит, окончательный конец моего Хрущёвско-Елецкого периода». И Пришвин собирается покинуть свою малую родину, хотя всё ещё продолжает работать в Елецкой гимназии. 24 апреля он записал в дневнике: «Состоялась моя 1-я лекция по психологии – вышло великолепно». Запись Пришвина в дневнике:
    «13 Июня. Все бегут из города, повальное бегство. Отъезд в Москву назначается на пятницу 18 Июня». Запись в дневнике 28 июля:
    «18 Июня в Пятницу выехали из Ельца.
      20 приехали в Москву.
      22 Июля. Казанская, пришли в Следово».
      Деревня Следово находилась в Дорогобужском уезде Смоленской губернии. Это родина жены Пришвина Ефросиньи Павловны. С ней и детьми он пошёл в Дорогобуж, а 4 августа оттуда с ними пешком через лес направился в село Алексино устраиваться на работу. 6 августа Пришвин записал в дневнике:
    «Алексино. Мы переехали в Алексино: перешли, а вещи переехали. И мы стали грызть кость барского быта.
    Это было очень крупное имение, в котором жить можно было в созерцание леса и плавающих по широкому озеру лебедей.
    В крестьянской избе всё было подлинно, не было сомнения в необходимости жизни, а в имении всё подозрительно: особенно школа II ступени, преподавателем которой я состою».
    Пришвин стал учителем и директором этой школы. Кроме этой работы Пришвин занимался краеведением. Он организовал музей усадебного быта в бывшем имении Барышникова и принимал участие в организации музея в городе Дорогобуже.
     Александр Александрович Блок умер 7 августа 1921 года и теперь буду приводить только некоторые из всех упоминаний Пришвина в дневниках о нём.
     17 сентября 1921 года Пришвин записал в дневнике:
     «Вчера была у меня Мар. Мих. Энгельгардт, и вот что узнал я:
      Умер Блок. Ремизов опасно болен. За 1920 год умерло 42 академика, работавших по гуманитарным наукам». И далее в этот день Пришвин пишет в дневнике:
     «По поводу смерти Блока.
      Дух как безликое начало – такая же реальность, как и материя, удивительно, что некоторые слепы на это. Я – это момент встречи духа с материей, это Я могучее, радостное и себе довлеющее. Это же Я в момент расставания с материей теряет правоту своего исключительного утверждения, всё материальное наводит на него тоску, и радость тут может быть только духовная: утверждения Я в духе (или, может быть, потеря Себя в духе). Говорят, что Блок расстался с жизнью с чувством злобной радости».
     Пришвин работал с декабря 1921 года агрономом на Батищевской сельскохозяйственной опытной станции, организованной Александром Николаевичем Энгельгардтом, профессором-химиком, общественным деятелем, педагогом и публицистом. Сын Пришвина Лёва по определению отца заболел «психостенией» и он думает о поездке с сыном в Москву для лечения его в санатории. Пишет письма своему давнему другу, наркому здравоохранения Николаю Александровичу Семашко, просит помочь устроить Лёву в санатории. 21 марта 1922 года Пришвин с сыном Лёвой приехал в Москву. После лечения возвратились 18 апреля в Дорогобуж и далее пешком пришли домой. Приехав домой, Пришвин погружается в творчество и очень быстро, написал повесть «Мирская чаша». Об этом он сообщил в дневнике за 22 июня.
    9 августа 1922 года Пришвин сделал длинную запись в дневнике. В этой записи, сделанной уже после смерти Блока, есть некоторое воспоминание о диалоге поэта с Пришвиным:
    «Очерк литературных встреч. Блок, прочитав «Колобок», сказал: - Это не поэзия, то есть не одна только поэзия, тут есть ещё что-то. – Что? Я не знаю. – В дальнейшем нужно освободиться от поэзии или от этого чего-то. – Ни от того, ни от другого не нужно освобождаться (вот как Морозов)…». 
    В августе 1922 года Пришвин уже жил в Москве в общежитии Союза писателей по адресу: Тверской бульвар, 25.
   С октября 1922 года Пришвин с семьёй жил в Талдомском районе, под Москвой, а с весны 1925 года до лета 1926 года он с семьёй жил в Переславле-Залесском. Автор этих строк делал публикации о жизни Пришвина в этих краях.
    
    С лета 1926 года Пришвин с семьёй живёт в Сергиев- Посаде. Мысли о Блоке не покидают его. 21 сентября 1926 года он записал в дневнике:
    «Вчера слушал по радио вечер Блока и очень волновался…
    Есть люди, от которых является подозрение в своей ли неправоте или даже в ничтожестве своём, и начинается борьба за восстановление себя самого, за выправление своей жизненной линии. Такой для меня Блок.
    Стихов Блока и вообще этой высшей стихотворной поэзии я не понимаю: эти снежные кружева слишком кружева для меня. Эта поэзия как стиль аристократических гостиных – признаю, что прекрасно, и рад бы сам быть в них своим человеком, но ничего не поделаешь, не приучен, ходить не умею».
    Далее Пришвин подробно пишет о различии взглядов на жизнь у себя и у Блока, о различии романтизма их обоих. Часто в дневниках Пришвин пишет о своей позиции в современной жизни, о роли писателя, о творчестве. 10 января 1929 года он записал в дневнике:
    «Нечто вроде позиции. Простейшие рассказы, к которым влечёт меня, -  это я понимаю, как стремление к делу не для денег или для славы, и ещё в этом есть тоже и, вероятно самое главное, желание оберечь себя от иллюзорности литературного дела…
    Однако у некоторых наших величайших писателей это стремление в искусстве к «простоте» кончалось разрывом с искусством и побегом в религию, искусство они объявляли «художественной болтовнёй» или искушением чёрта. Я привык объяснять себе (может быть, ошибаюсь), что такой побег объясняется не действительной немочью искусства, а крушением личности художника, не сумевшего побороть в себе искушение дать больше, чем может дать искусство, всё как бы сводится у них к неудаче в обожествлении созданного ими образа. Я сильно подозреваю, что Христос в поэме Блока «Двенадцать», грациозный, лёгкий, украшенный розами, есть обожествлённый сам поэт Блок, вождь пролетариев».
    До сих пор не всё ясно с главной причиной смерти Блока и Пришвин в дневнике пишет ещё об одной возможной причине ухода из жизни этого поэта 25 февраля 1932 года:
    «Разумник показал мне записную книжку Блока, оказалось у него был и ведь не случайный, а законный («идеологически оправданный»). Так вот поэты, ваша судьба: Блок – от., Есенин – повесился, Маяковский – застрелился».
    Иванов-Разумник, Разумник Васильевич – историк мысли, публицист.
    К своему шестидесятилетию, в январе 1933 года Пришвин подготовил публикацию под названием «Мой очерк (биографический анализ)». В небольшом по объёму тексте он, анализируя 28 лет своей писательской работы, пишет о себе от третьего лица, вспоминает слова Блока о его «Колобке».
    «Мой очерк» впервые опубликован 11 апреля 1933 года в «Литературной газете», напечатан в четвёртом томе собраний сочинений Пришвина, изданных в 1939 и 1957 годах.
    Цитата из этой публикации:
    «…Александр Блок, прочитав эту книгу, сказал: «Это, конечно, поэзия, но и ещё что-то». Так и сказал знаменитый поэт о книге начинающего автора, и уж, конечно, как всегда в таких случаях, начинающий автор записал это в своём сердце на веки вечные как вопрос, подлежащий разрешению во времени. В настоящее время вопрос этот Пришвин разрешил: это что-то не от поэзии есть в каждом очерке, это что-то от учёного, а может быть, и от искателя правды, в том смысле, как Тургенев сказал об очерках Глеба Успенского: «Это не поэзия, но, может быть, больше поэзии». В общем это что-то очерка есть как бы остаток материала, художественно не проработанного вследствие более сложного, чем искусство отношения автора к материалу». И немного далее в публикации: «…такие очерки Пришвина, как «Чёрный араб», «Кащеева цепь», бесчисленные маленькие рассказы могут быть названы очерками только за особенное напряжение, как бы усиленно реальное отношение автора к материалу, в правдивости своей до того сильному, что краеведы, этнографы, педагоги, охотники считают его сочинения этнографическими, краеведческими, охотничьими, детскими и так далее».
    
    Годы шли, Пришвин создавал новые художественные произведения, но что-то Блока он никогда не забывал. Более того, оно у писателя стало ярче и многообразнее. Несомненно, Блок очень помог Пришвину найти свой, правильный путь в творчестве. В каждом томе дневников до конца жизни Пришвина опубликованы его воспоминания об этом поэте. Пришвин в душе вместе с Блоком, читает его книги, вспоминает встречи с ним, мысленно советуется, полемизирует.
    О жизни Пришвина, цитируя его дневники, я писал ранее в своих публикациях. Отмечу только, что в начале 1940 года, он расстался со своей женой Ефросиньей Павловной Смогалёвой, оставшейся в их доме в Загорске. Пришвин получил квартиру в Москве в 1937 году. В январе 1940 года у Пришвина появилась литературная помощница, которая занималась его архивом и дневниками. Это была Валерия Дмитриевна Лебедева, ставшая женой Михаила Михайловича. В дневниках Пришвин сохранил своё ласковое, домашнее обращение «Ляля» к любимой женщине. Историю любви этих замечательных людей можно узнать по дневникам Пришвина.
    Привожу некоторые цитаты из последнего, восемнадцатого тома дневников Пришвина за 1952 – 1954 годы. Запись в дневнике 20 февраля 1952 года:
    «Кончил читать письма Блока к матери, и сердце сжималось жалостью к судьбе этого юного Дон-Кихота, великого (да, наверно, великого!) поэта, попавшего деятелем в Чрезвыч<айную> следств<енную> комиссию…
    Картина души Блока в его книгах есть картина упадка личности великого художника слова. Заказ социальный нашего времени состоит в том, чтобы с таким же мастерством дать картину возрождения».
    Запись 28 марта 1952 года:
    «Советские неглупые писатели из евреев (напр., Маршак, Фейнберг и др. – не раз я слышал от них) утверждают, что от всех писателей эпохи символизма остались только Блок и Бунин, что такие поэты, как Сологуб, Брюсов, Вяч. Иванов больше не существуют.
    Мне, видевшему всех в лицо, оглушённому их авторитетом, ещё не верится этому целиком, но, кажется, оно похоже на правду…».
    Запись 15 апреля 1952 года:
    «Вчера в телевизоре смотрели бездарный показ Маяковского. Вот он, да одним краешком на минутку Блок – вот и всё, что от русской поэзии и человечности получила революция, и то, Блок на минутку – и ушёл, а Маяковский физически покончил с собой».
   Запись 23 октября 1952 года:
   «Из всей массы писателей моего времени остались теперь Чехов, которого я не знал, Горький, Блок и Бунин. Все эти писатели, кроме Горького, боролись в жизни с нуждой».
   Очень важным для творчества Пришвина было и утвердилось навсегда «слово правды». Он его носил в своей душе и не отступал никогда. Когда он увидел новую публикацию в газете о Маяковском, сделал вырезку из газеты и записал в дневнике 31 января 1953года:
   «Вырезка из газеты. Мне наплевать на то, что я поэт. Я не поэт, а прежде всего поставивший своё перо в услужение, заметьте, в услужение сегодняшнему часу, настоящей действительности и проводнику её – советскому правительству и партии.
   Кончилась дискуссия о Маяковском и стало всё понятно: дискуссия как демонстрация слов Маяковского: мне наплевать…». Далее Пришвин пишет в дневнике в этот день:
   «Как и все, я почувствовал на себе тяготения слов Маяковского: «Мне наплевать на то, что я поэт». Пришвин вспоминает сектанта Легкобытова, предлагавшего Блоку: «Поймите Ал. Ал., что мы здесь представляем из себя кипящий чан, в котором все мы со своими штанами и юбками сварились в единое существо. Бросьтесь вы в наш чан и мы воскресим вас вождём народа». Блок ответил, что так просто располагать собой он не в состоянии, он не может «бросить» себя (у Маяковского – «наплевать»).
   От Блока до Маяковского.
   И вот случилось, что нашёлся такой поэт, что бросил себя и даже наплевал на себя. Как это произошло? Так произошло, что не Новый Израиль, а другая, не простонародная, а интеллигентская секта одержала победу и взяла полную власть над душой и телом всех граждан. И тогда, «лучший, талантливейший поэт» сказал: «наплевать мне, что я поэт». И бросился в чан. И теперь воскресает на площади своего имени.
   Вот так надо и нам: настоящее «слово правды» требует решения умереть в горе, как Блок, или броситься в чан, как Маяковский. Где же ты, Михаил?
   Итак, изо дня в день, будем разбирать тему о «чане» и «наплевать на поэзию» у Маяковского. Для этого соединим Блока, Маяковского и Пришвина в одного человека в своих колебаниях и решениях».
   Между тем приближался восьмидесятилетний юбилей Пришвина и он готовится к выступлению на нём в Союзе писателей. 
   Всей своей жизнью, творчеством, дневниками до последнего своего дня Пришвин доказывает правоту своих слов, в них правда. Пришвин с Россией, с нами, навсегда!

Валерий Иванов. Ногинск. 21.11. 2022г.


6. РОМАН В ЖУРНАЛЕ

Теяра ВЕЛИМЕТОВА
(г. Видное, Московской обл.)
Член Союза писателей России

ДОЛГАЯ ЛЮБОВЬ МОЯ
( Продолжение. Начало в номере 42-51)

ГЛАВА 11. СВАДЬБА


          А эта свадьба пела и плясала,
          И крылья эту свадьбу вдаль несли.
          Широкой этой свадьбе было места мало
          И неба было мало, и земли.

          "Свадьба" (из репертуара М. Магомаева).
          Муз. А. Бабаджаняна, сл. Р. Рождественского


    Вот уже больше двух лет наши герои вместе, то с расставаниями, то вновь с объятиями. То гремят майские грозы с ливнями, то светит солнышко в лазурном небе и согревает своими яркими лучами влюбленных. Вдруг опять пасмурно, прохладно. И снова природа - матушка творит свои чудеса. Вот так и у Муслима с Тамарой. Но уже нет ни капли сомнения в том, что Муслиму нужна именно такая женщина. Если надо, Тамара за себя может постоять, как бы его ни любила. От замашек нашего бывшего Дон Жуана ничего не осталось. Он прекрасно понимает: с Тамарой шутки плохи, всякие интрижки или ухаживания за кем-либо до добра не доведут...
    А вот как свершилось бракосочетание, лучше всего узнать из первых рук.
    "Сидели мы как-то в моём номере в гостинице "Россия". Зашёл на "огонёк " наш друг, знаменитый художник Таир Салахов. Накрыли стол, начался обычный в таких случаях разговор... И вдруг Таир сказал нам решительно:
    -- Ну что вы ходите - бродите, время тянете? Чего ещё испытывать?.. Давайте-ка ваши паспорта. У меня в Союзе художников помощник есть шустрый, он всё устроит.
    Гипноз Таира был таков, что мы подчинились, молча переглянулись и отдали ему наши паспорта.
    Всё устроилось, как нельзя лучше. Устраивать же приходилось потому, что в те времена в загсе требовалось ждать три месяца после подачи заявления, прежде чем вас распишут. А для меня главным в той ситуации было другое -- чтобы всё произошло без шумихи, без помпы, чтобы народ не знал...
    В общем, весь наш свадебный ритуал совершился тихо и скромно. Вышли мы на улицу -- и вдруг вижу то, чего я хотел избежать: из морозного пара в нашу сторону качнулась толпа. Откуда столько людей собралось? Видимо, работники загса оповестили своих знакомых, что женился Магомаев. Как бы теперь сказали -- произошла утечка информации...
    Увидев на улице перед дверью живой коридор моих поклонников, ожидавших нас на морозе, я нашёлся. Вытолкнул вперёд Таира Салахова, словно он и был жених, и сказал громко:
    -- Иди, иди! Чего стесняешься? Молодец какой! Давно бы так! Старик, до седых волос дожил, а всё бобылем ходишь! Хорошо, что решился! Какую невесту отхватил!
    Так с шутками и прибаутками, с боем, но без потерь пробирались к машинам".
    ( Из книги Муслима Магомаева"Живут во мне воспоминания ")
    Прочтут эти строки наши знаменитые певцы и подумают: повезло Магомаеву, нашёл вторую свою половинку, достойную себя, а нам что-то не удаётся...
    А покойный Иосиф Кобзон сказал бы им в ответ:
    -- Надо, друзья, не только найти свою музу, но и хранить её, периодически воспевать, ценить её достоинства.
    А Хазанов и Винокур добавят:
    -- Мы хотя артисты другого жанра, но тоже очень популярные и имеем множество поклонниц, но мы верны своим жёнам и всякие интрижки на стороне -- это не про нас.
    А Ильхам Гейдарович Алиев -- нынешний президент Азербайджана -- подумает, но вслух ни за что и никому не скажет, и так все знают. "Чья жена лучше всех! И красивая, и элегантная, и никаких переводчиков ей не надо, где бы она ни выступала -- на ассамблее ООН или международной конференции. Чья жена ещё и вице-президент? Так что я спокоен за мой народ -- с такой супругой!".
    А Араз Искандерович Агаларов произнесёт:
    "Лучше моей Ирины в целом свете нет, я её как увидел первый раз первого сентября в первом классе, сразу решил, что именно она будет моей женой. Я вообще люблю всегда быть первым. И самым близким моим другом был первый соловей из всех певчих птиц советской эстрады ".
    А что скажет Эмин?
    "Какая неактуальная тема, половинка - не половинка! Современный человек должен жить, как ему комфортно и с кем комфортно ".
    Что же, и такая точка зрения имеет последователей...
    Итак, вернёмся к тому времени, в 70-е годы прошлого века к нашим героям, уже законным супругам, известным на весь мир Магомаеву и Синявской.
    В одном из интервью Тамара Ильинична сказала: "Я вышла замуж за самого шикарного парня Советского Союза".
    И так наши герои наконец расписались, стали мужем и женой. И пусть сама церемония прошла скромно, но без свадебного пира им не обойтись. Было решено: для москвичей справить свадьбу в столичном ресторане, а для бакинцев -- на даче у Алиевых. Гейдар Алиевич с супругой предложили, что сразу после московского застолья молодые прилетят в Баку для продолжения банкета.
    Зарифа Азизовна вместе с мужем решили пригласить тех, кто знает Муслима очень близко. Зарифа Азизовна и вся женская половина дома Алиевых тщательно готовились к предстоящему событию. В том числе обустраивали и спальню Муслима -- теперь уже для  молодожёнов. На востоке очень большое значение придают тому, как оформить интерьер для новобрачных. Привезли широкую кровать, две тумбочки, застелили ложе дорогим шёлковым постельным бельем, приобрели светильник-фонарь и настольное зеркало овальной формы с подставкой. В брачную ночь фонарь обязательно должен гореть, а к зеркалу привязывают красный бантик, символ непорочности невесты. Шторы, покрывало, скатерть -- из нежного голубого бархата приобрела сама Зарифа Азизовна. На стол поставили графин из чешского хрусталя, чтобы налить в него сладкой воды. По восточному обычаю, для того, чтобы жизнь была счастливой. Все друзья и подруги старались помочь Алиевой в приготовлении свадебного банкета для жениха и невесты. Гейдар Алиевич сделал вид, что ничего не замечает, с каким усердием женщины готовили комнату для новобрачных.
    Алиев категорически запретил принимать подарки от кого бы то ни было. Но всё же женщины -- народ хитрый, они приносили вещи, необходимые именно в покоях молодоженов. Амина Расуловна, жена видного учёного,  подарила ароматные травы, чтобы благоухали в комнате новобрачных. Сара Абрамовна, жена видного партийного руководителя, принесла эксклюзивные свечи, которые она привезла из Израиля, с родины своих предков. Кто-то из подруг хозяйки выбрал для подарка красивую шёлковую ночную рубашку для невесты, кто-то -- тёплые шерстяные носки - джорабы с красивым восточным орнаментом, кто-то -- заграничные духи...
    Надежда Ивановна успела сходить тайком в православную церковь, помолилась перед Богородицей и поставила свечку усопшей рабе божьей -- матери Тамары Ильиничны, чтобы всё было хорошо у её дочери с мусульманином. На востоке перед светским бракосочетанием, прежде чем молодые идут в загс, законные представители жениха и невесты обращаются к молле. Молла читает молитву перед Всевышним, чтобы их брак сочетался и на небесах. В данном случае законным представителем мусульманина Муслима стал дядя Гусейн -- охранник и сторож дачи первого секретаря ЦК компартии Азербайджана Г. А. Алиева. Естественно, никто об этом не узнал, кроме друзей самого моллы.
    Когда дядя Гусейн сказал молле, можно ли имя жениха не произносить вслух, тот сразу понял, о ком идёт речь, и дал маленькую записку-молитву на арабском языке, попросив Гусейна, чтобы тот тайком через кого-нибудь зашил эту молитвенную записку в подушку новобрачного. Дядя Гусейн по секрету попросил это сделать Надежду Ивановну, и та зашила две записки в подушки жениха и невесты: одну, которую дал молла, а другую, на русском языке, где была написана православная молитва. Только кто на какой подушке спал, история об этом умалчивает, потому что об этом не могли сказать и сами жених и невеста...
    Короче, вся Загульба готовилась к пиру. Хотя число приглашенных было ограничено, но повара знали, что готовить надо не на 50 человек, а плюс ещё на 50. Абрам и Араз были зачислены добровольцами-помощниками Алиевых. Зарифа Азизовна как умелая хозяйка руководила подготовкой праздника. Женщины не спали до глубокой ночи. Гейдар Алиевич радовался, как никогда, хотя старался не показывать виду. Бедный Ильхам тоже очень устал, все его просили: принеси то, принеси это, но спать ему не хотелось, хотя детское время давно истекло. Галя и Севиль наконец решили, кто какое платье оденет, а потом -- поменяться: размер у них был одинаковый.
    Весть о том, что сегодня холодным морозным декабрьским вечером отмечают свадьбу Магомаев и Синявская, облетела не только Москву и Баку, но всю страну. Свадьбу отмечали в субботу вечером в Москве, а утром в воскресенье молодые должны были улететь в Баку вместе с дядей Джамалом и его семейством, то есть с женой Марией Ивановной (тетей Мурой) и с Марией Григорьевной.
    Итак, свадьба в ресторане "Баку". Сюда, специально из Баку, прилетел знаменитый азербайджанский композитор и дирижёр Ниязи с музыкантами из своего оркестра. Муслим об этом не знал. Увидев оркестр и дирижёра, он заворчал: зачем такая церемония. Ему было важнее другое: чтобы свадьба прошла как можно скорее и он остался наедине с Тамарой.
    Итак, играет симфонический оркестр, жених поёт своим гостям. Но главное испытание впереди...
    Московские барышни, узнав, что Магомаев женится, собрались около ресторана "Баку". Их втрое больше, чем в ресторане, человек 300, а мороз -- - 26 градусов. Очевидцы вспоминают, что вся эта разноликая толпа радовалась, шутила и ждала своего кумира -- Орфея советской эстрады. Двери ресторана закрыты для сторонних посетителей. Поклонницы не могут попасть в зал и скандируют возле "Баку":
"Ма-го-ма-ев!".
    Муслим спросил у охраны: "Что это за шум?". Ему ответили: "Это собрались ваши поклонницы". "А что им надо?" "Чтоб вы пели".
    Тогда Муслим сам открыл форточку, встал на подоконник, попросил оркестр поддержать его и начал петь: "Ты, моя мелодия", "Море, море", "Весна на Заречной улице" -- и другие песни, которые заказывали - выкрикивали московские поклонницы.
    В этом был весь Магомаев. Он любил своих слушателей и никогда их не подводил.
    ... После того, как жених дал концерт у раскрытого настежь окна, он изменился в лице. Тамара взяла его за руку: новоиспеченный супруг весь горел, не мог говорить больше ни слова. Через несколько минут приехала "скорая". Врач, прослушав Магомаева, сказал, что его срочно нужно госпитализировать -- скорее всего, воспаление лёгких... Муслим пытался обнять жену и отказаться от больницы. Володя Атлантов и Эльдар Кулиев взяли жениха, положили на носилки и вместе с невестой поехали в карете "скорой помощи" в ближайшую городскую больницу. Вся Загульба, Баку, Азербайджан, Москва и, наконец, вся страна узнали, где находится сейчас Магомаев.
    ... Тамара в белом шёлковом платье, на высоких каблуках, с великолепной прической и с сияющими -- теперь уже от волнения и набегающих слезинок -- глазами, хороша как никогда. Глубокая ночь, она сидит в ординаторской одной из московских больниц. А муж после интенсивной терапии спит за стенкой в палате. Пожилая медсестра Анна Павловна подходит к Тамаре:
    -- Милая, вот тебе больничный халат, тапочки и постельное бельё, ложись на диване, отдохни. И давай я тебе тоже сделаю один укольчик снотворного. А сама пойду посижу рядом с твоим мужем. Я завтра высплюсь, а пока побуду около твоего сокровища: когда я ещё так смогу полюбоваться красивым мужчиной, тем более Магомаевым.
    У Тамары нет сил сопротивляться.
    И Тамаре снится сон, что она на сцене Большого театра, но почему-то опять играет Марфу, а не Любашу. Теперь Марфа не умирает, а выходит замуж за своего любимого, которого исполняет Муслим. Её ведут к алтарю в одежде царицы, всю в белом, венчаться с женихом. Поёт хор. Из хора выходит женщина, даёт крестик, говорит: "Благословляю тебя, милая!", Тамара узнала в ней свою маму -- и сразу проснулась...
    10 часов, в ординаторской никого нет. Тамара быстро снимает больничный халат, надевает своё белое платье, аккуратно поправляет прическу и в больничных тапках идёт в соседнюю палату к мужу. В палате уже собрался целый "консилиум": дежурный врач, больные и друзья Муслима. Все расступились, Тамара целует мужа, а тот даже не может её обнять: на руке капельница. Муслим не может говорить и молча пытается отвечать на ласки супруги. Входит дядя Джамал с Марией Григорьевной. Тамара отступает, и теперь больного целует другая женщина, которая с рождения была рядом с Муслимом. Она тихо шепчет ему на ухо, как в детстве, когда Муслим болел или бедокурил:
    -- Мой милый мальчик, да сохранит тебя Господь!
    Через день Магомаев категорически откажется от Кремлевской больницы, а ещё через два дня друзья устроят ему побег с больничной койки в гостиницу, где он будет отлеживаться и не петь ровно два месяца.
    В Москве пошли слухи, что Магомаев больше не сможет выступать, что у него пропал голос... Все три дня милиционеры, дежурившие у входа в больницу, где лежит Муслим, объясняют московским барышням, которые не хотят уходить, что с Магомаевым всё в порядке, чтобы они не слушали всякие сплетни.
    Воскресное утро. Старушки, соседки Тамары -- баба Люся и баба Зухра -- молятся, каждая своему богу, за Тамару и Муслима. В Мурманске Айшет ещё не знает, что сын попал в больницу, но в курсе его бракосочетания, она рассматривает его детские фотографии, проводит рукой по ним и тихо шепчет: "Мальчик, прости меня, что меня нет рядом с тобой, я не хочу тебе мешать. Будь счастлив со своей любимой".
    Милан, собор Святого Павла. Франческо стоит перед Святой девой Марией:
    -- Дева Святая! Я жестоко наказан за мои измены. Я раньше не знал, этого проклятого чувства, что оно может тебя сжечь изнутри, и ты никому не можешь пожаловаться, что тебе больно. Я, Франческо, добился всего сам. Ни одна женщина, которую я любил, не отказывала мне. Неужели всё это было ложью?! Неужели мы, рабы господние, смешали грязь с этим невыносимым чувством, которое люди зовут Любовь? Что мне делать, если это чувство нагрянуло на меня, и оно безответно... Ради Тамары я готов был на все, я бросился к её ногам. Но, нет! Она вышла замуж за этого синьора Магомаева... Святая Дева, помоги мне избавиться от этих чувств. Пусть Муслим и Тамара будут счастливы!
    Понедельник. 10 часов утра. Посольство США в Москве. Консул приглашает гражданку СССР Людмилу Фиготину на приём, и через 10 минут после беседы Людмила ставит подпись на документе о принятии гражданства Америки. Она навсегда покинет Москву...
    Но что происходит в Азербайджане? Ничего страшного не случилось, что молодые не смогли приехать в Баку, как было запланировано. Загульба отметила свадьбу дважды: один раз без жениха и невесты -- не пропадать же яствам, приготовленными искусными поварами. Правда, Гейдар Алиевич уехал по делам -- то ли потому, чтобы народ чувствовал себя комфортно на гулянке, то ли позвали неотложные дела.
    А через два месяца Муслим и Тамара прилетели в Баку и уже по-настоящему отпраздновали своё бракосочетание с бакинцами.
    "Я коренная москвичка, но меня приняли в Азербайджане, как гялин. Гялин -- это невестка всего Азербайджана. Поскольку Муслим -- сын всего Азербайджана, поэтому я -- невестка всего Азербайджана". ( Из воспоминаний народной артистки Советского Союза Т. И. Синявской)
    Муслим, как никогда, любит свою Тамару. Но ведь так трудно изменить свою натуру. Ему нелегко остаться с супругой после концертов наедине, отдохнуть, выспаться. Около него всегда его друзья - товарищи. Опять уговоры супруги ни к чему не ведут, снова наш герой тратит деньги налево и направо, обожает шумные застолья...
    А теперь, мой читатель, представь себе на минуту, каково ей, нашей героине, жить с таким мужем? Она терпелива. Но нервы не всегда выдерживают, особенно когда нужно сидеть с его друзьями до рассвета, а утром спешить на репетицию.
    "Мы с Тамарой совсем разные. Конечно, в первые годы нашей совместной жизни у нас возникали ссоры. Иногда доходило до того, что я срывался из Москвы в Баку. Теперь-то я понимаю, что без ссор не бывает ничего настоящего. Характеры мужа и жены должны притираться, как жернова мельницы. Часто мы бываем не согласны друг с другом. Что ж, такова трезвая безусловность семейной жизни. Но умея ссориться, надо уметь и мириться". ( Из книги Магомаева "Живут во мне воспоминания")
    Что к этому можно добавить? Тогда все рассказывали, особенно женщины, что после очередной ссоры Муслим Магометович привозил из Баку большие букеты цветов и мирился с женой. А что оставалось делать нашей героине? Терпеть, прощать и любить! Таков удел любящих женщин.

7. ПАМЯТЬ
Евгений ЗУБОВ
(г. Видное)


ДЕКАБРЬ

***

Опять зима окрестным миром правит,
На время спрятав солнце в сизой мгле.
Она из туч снега переправляет
Девятым валом к стынущей земле.
В молочной дымке зимнего приволья
Холмов далёких белые горбы.
На ватмане белеющего поля,
Как циркули, линейные столбы.
Стоит бурьян в снегу в согбенной позе,
Где были реки – ледяной настил.
У входа в лес склонённый ствол берёзы
Шлагбаумом тропинку перекрыл.


ТИШИНА

Свежесть снега, вкусный запах дыма,
После снегопада – тишина.
Пышными сугробами хранима,
Звуками подчёркнута она:
Загремели вёдра у колонки,
У крыльца лопата заскребла,
Тявкнула и смолкла собачонка
Где-то на окраине села.


ЗИМНЕЕ СОЛНЦЕ

На улице нашей прохожие редки.
Сады цепенеют в морозном дыму.
С кормушкою куст распушился наседкой,
Слетаются мелкие птицы к нему.
А солнце, короткий свой день завершая
(Нас летом оно согревало с тобой),
Сегодня закатным, краснеющим шаром
Повисло само над печною трубой.


***

Эти тучи мышиного цвета,
Этот жёлтый холодный закат
В толчее городской неприметны,
Их едва замечает твой взгляд.
Но за городом в белой пустыне,
Средь холодных тоскливых равнин
Как тревожно остаться с ними
На дороге – один на один.


ЯНВАРЬ

***

Как струны потревоженной гитары,
Гудят столбы и стонут провода.
Слова людей в клубах густого пара.
Скрипучий снег. Большие холода.
Дымы из труб поднялись над деревней,
Печным теплом в сквозную синь дыша.
Как будто это сгубленных деревьев
На небо устремляется душа...


ГЛУХОЗИМЬЕ

Белых дней непробудная дрёма.
Отрешённость застывшего сада.
Вновь за стенами отчего дома
Наступила пора снегопада.
Глухозимье. На сонную землю
Снег летит день и ночь неустанно.
Под покровом заснеженным дремлют
Перелески, поля и поляны.
Сверху падают белые точки,
На лету успевая кружиться.
А на ветке зелёным листочком
До весны притаилась синица.


ЗВЕЗДА

Когда погаснут краски дня,
Растают звуки в тишине,
Надеждой радужной маня,
Она встаёт в моём окне.
Дрожа над стылым январём,
Смотрясь в притихший летний пруд,
Горит глубинным янтарём,
То вспыхнет, словно изумруд.
Моя вечерняя звезда,
Не отводя влюблённых глаз,
Тобой любуюсь я всегда,
Хотя и думаю подчас:
Что, если кто-нибудь другой,
Чувств сокровенных не тая,
Своей единственной звездой
Тебя считает, как и я?


***

Я растоплю дыханьем наледь,
Прильну к оконному стеклу –
И белый мир глазам предстанет
Волшебной сказкой поутру.
В сугробы вставлены у дома,
Как в вазы, стылые кусты,
На ветках дымкой невесомой
Застыли инея шипы…


КОЛОТУШКА

Висит в чулане колотушка,
Покрывшись пылью на стене.
А ведь её когда-то слушать
Ночами доводилось мне.
Сквозь сон, по-детски безмятежный,
Сквозь тишину и вопли вьюг,
В своей постели сладко нежась,
Её я слушал мерный стук.
Укрывшись тёплым одеялом,
В сон погружался, как в туман.
А колотушка всё стучала,
Храня покой односельчан.
Так ночь за ночью, год за годом,
До безупречности точна,
Под блеск луны и в непогоду
Стучала, бодрствуя, она...
И вот теперь в чулане тёмном
Висит забытой много лет.
А мой отец, наш сторож скромный,
Давно покинул белый свет.
Но, отрываясь от подушки,
Я и поныне слышу вдруг
Знакомый голос колотушки.
А может, это – сердца стук?..


* * *

Были крыши, крытые соломой,
Огородов рваные плетни.
Но вилась тропа от дома к дому
Ниточкой связующей в те дни.
Как к родному, шёл сосед к соседу,
Свет коптилки увидав в окне.
Чтобы вечер скоротать в беседе,
Чтоб с нуждой не быть наедине.
Все теперь одеты и обуты.
Жизнь в деревне – с прошлой не сравнить.
Только вот порвалась почему-то
Тропки той связующая нить.


СКАЗКИ ГОРОДА

По горизонту длинной опояской
Синели прежде дивные леса,
В душе ребёнка пробуждая сказку
И веру в колдовские чудеса.
Но время движется неумолимо.
Где мир лесов? Его не скрыл туман –
Он отступил, со всех сторон теснимый,
И вышел город на передний план.
И, завладев окрестной далью прочно,
Стал главною приметой наших дней.
Сегодня он рассыпал в сумрак ночи
Цветное многоточие огней.
Он протянулся длинной опояской,
Домами упираясь в небосклон.
Какие тайны и какие сказки
Душе ребенка открывает он?


ФЕВРАЛЬ


***

Стоят леса – черны и хмуры,
Кольцом снегов окружены.
Царит затишье перед бурей,
Пред бурным натиском весны.
Галдит в саду воронья стая,
Да одинокий самолёт,
Покой земли не нарушая,
В немом безмолвии плывёт.


МЕТЕЛЬ

Побежала позёмка под вечер,
Как бикфордов дымящийся шнур.
Чтоб взметнуться, завихриться смерчем
Над оврагом, где день потонул.
С грозным гулом ветра налетели –
Растолкали, раздули снега.
Захлестнули арканом метели
На туманных просторах стога.
В нашем доме душно, как летом,
Глушит гул непогоды стена.
Только стрелкой спидометра ветка
Ходит в чёрном проёме окна.



***

Тускнело в пять часов окно –
А дни на убыль шли и дальше.
В ту пору голосом упавшим
Шептали мы: «Уже темно...»
С тех пор не много дней прошло.
Темнеет в пять, но время – в гору.
И прежде чем задёрнуть штору,
Мы говорим: «Ещё светло!»


***

Оглянешься с вершины февраля –
Увидишь дней унылых вереницу,
Под низким небом тихие поля,
Глухих ночей белёсые глазницы.
Вперёд посмотришь, замедляя шаг, –
Весна предстанет радостному взору.
И ты вдыхаешь воздух жадно так,
Как будто только что поднялся в гору...


***

День с утра звенит синицами.
Крыши – ветром отутюжены.
Сад ветвями, словно спицами,
Из снежинок вяжет кружево.
Солнца нет, но поле светится
Серебристою порошею.
Смотришь вдаль – и сердцу верится
Снова в светлое, хорошее.

8. И ПОДВИГ ИХ НЕ КАНЕТ В ЛЕТУ

Валерий МЕДВЕДЕВ
(п. Старая Купавна, Богородского г.о., Московской обл.)

БРАТЬЯ МЕДВЕДЕВЫ

Документальный рассказ.

                Посвящается светлой памяти солдат, погибших
                в Великой Отечественной войне 

       Время неумолимо. С каждым годом  всё меньше с нами участников Великой Отечественной войны. Тем  бесценнее воспоминания ветеранов, рассказанные как  ими самими, так и их детьми – людьми тоже уже почтенного возраста.
      Эти рассказы бесхитростны и порой далеки от официальных победных реляций. Это рассказы из окопов о каждодневном и нелегком ратном труде простых русских солдат.
      Такими были и братья Фёдор Григорьевич и Михаил Григорьевич Медведевы - наши с вами земляки.
      Вот что помнит племянник братьев Юрий Михайлович Зыбин.
      Большая семья моей бабушки Медведевой Евдокии Тимофеевны проживала в деревне Дьяково Тульской области. Дети бабушки давно выросли, разъехались и жили своими семьями. Старшая дочь, Анна жила в Москве, сыновья - в столичной области.  Фёдор жил в посёлке Старая Купавна, а Михаил  в городе  Ногинске  и только младшая дочка Евдокия, моя мама, от родной земли не оторвалась.
      После того, как дети разъехались, бабушка  жила в нашей семье. Жили мы тогда в трёх километрах от бабушкиной деревни, в доме Карницкого лесхоза, который стоял на изломе лесополосы,  в прямой видимости от деревни Воротня.
      Мой папа Михаил Георгиевич работал в лесхозе. Нас детей в семье было четверо - Тамара, Вячеслав, я и самая младшенькая Валентина. К глубокому сожалению ни брата, ни сестёр уже нет с нами.
      Летом, до войны к нам в отпуск приезжал дядя Миша, он помогал в хозяйстве, косил и заготавливал на зиму сено, и каждый раз, возвращаясь  с сенокоса, приносил каждому из нас по букетику земляники.
       За палисадником нашего дома у нас был овощной огород,  дальше  начинался луг,  протекал ручеёк. На нём была устроена запруда, образовался пруд, где  мы ловили рыбу с дядей Мишей. Вообще, по-моему, дядя Миша любил нас со Славкой больше, чем сестёр. Он  часто водил нас в нашу детскую «Мекку» -  давно заброшенный и заросший ивняком лесной питомник. Вырезал нам из коры липы портупеи, мастерил игрушечные пистолеты, деревянные сабли и устраивал  с нами целые сражения… 
      Теперь же шла настоящая война, немцы рвались к Москве и фронт проходил по нашим деревням. Братья воевали с первых дней войны.
       Я был  маленьким, но помню, как в   декабре 1941 года в нашем доме вдруг появился дядя  Миша. Он  вышел из окружения  и шел к дому сестры, не зная, что немцы уже в деревне.
       Когда он вышел из леса, и до дома сестры оставалось рукой подать, проезжавшие немцы, настигли его на мотоцикле: «Хенде хох! Русишь партизан?» и привезли в Воротню. В деревне Михаила хорошо знали. «Это наш, наш, вон в том доме живёт», - говорили, показывая  стоящий на опушке леса наш дом,  жители Воротни. На удивление всем  немцы  Михаила отпустили.   
      Дядя Миша, как же мы были ему рады, даже маленькая сестрёнка Валечка улыбалась.
      Надо сказать, что в начале декабря было очищено от немцев шоссе Москва – Тула и освобождён    районный центр город Венёв и я помню, как наши самолёты бомбили драпающих немцев, которые бросали застрявшие в глубоком снегу машины, мотоциклы, пушки.
      Дядя Миша пробыл у нас несколько дней и сразу после освобождения от немцев  Венёва  он поспешил в  военкомат.    
      И в это же самое время отступающие немцы гнали колонну военнопленных, в которой находился его брат Федор. 
      Так уж случилось, что он тоже выходил из окружения с группой бойцов  и в нескольких километрах от своей родной деревни Дьяково,  группу обнаружили и схватили немцы.
      Пленных пригнали к церкви, рядом  была поленница дров, где  дядя Федя сумел незаметно спрятать  свой партийный билет, ведь  немцы расстреливали коммунистов на месте.
       Немцы продержали пленных в церкви три дня. Ни пить, ни есть не давали, даже в туалет  не выпускали. Очень хотелось пить. Зима тогда была снежная, морозы стояли лютые, стены церкви  покрылись инеем и пленные, слизывая его,  пытались  утолить  жажду.
      На четвертый день, уже ближе к вечеру пленных прикладами автоматов построили в колонну  и  погнали  по Венёвскому шоссе неизвестно куда, немцы отступали. Справа от шоссе вдоль опушки знакомого леса тянулся не глубокий ров.
      Фёдор  решил, во что бы то ни стало бежать, ведь вот он лес, совсем рядом, а там и дом родной сестры. Немцы без предупреждения стреляли в каждого, кто  пытался выйти из колонны, чтобы, нагнувшись зачерпнуть немного снега.
      Уже смеркалось и, как только раздались очередные выстрелы,  Федор   упал в канаву лицом в снег и затих. На его счастье немцы  спешили, его не заметили или сочли убитым – не знаю.       Отлежавшись, пока колонна не скрылась с глаз,   дядя Федя  пришел к  нам домой. 
       Мы  была  очень рады, что и он был живой  и здоровый. Моя бабушка особенно радовалась встрече, ведь  она увидела живым и своего старшего сына.    
       На следующий день дядя Федя пошел к церкви, нашел свой партийный билет и явился в военкомат.
       Братья разминулись во времени буквально в один – два дня, как потом оказалось - навсегда.
        При первой же возможности братья посылали весточки матери. Но с начала 1943 года перестали приходить письма от Михаила, и сердце матери в тревоге сжалось. Уже под осень, когда копали картошку, пришло печальное известие, что её младшенький Михаил пропал без вести где-то в Краснодарском крае. Бабушка без чувств опустилась на землю.
      Теперь её не отпускали тревожные мысли: «Хорошо, если Михаил  ранен и его выхаживают добрые люди, был бы только жив, а коли и в живых-то уже нет? Что тогда? Ведь и пожить–то до войны не успел и никого после себя не оставил». Вот старший Фёдор был  солидным семейным человеком, у него подрастали уже свои дети, но и за него сердце матери беспокоилось не меньше…
       Хорошо ещё Фёдор не забывал, писал, что бьют этих немцев нещадно и это придавало бабушке силы жить и вселяло надежду, что скоро закончится эта треклятая война. И то, с нынешнего лета, почитай третий год пошел, как  она началась,   а всё никак не кончается, вот закончится, - тогда и увижу своих  сыновей,  надеялась бабушка. Однако судьбе было угодно распорядиться иначе.
      Михаил по уточненным данным пропал без вести 4 февраля 1943 года в городе Железный, что в Краснодарском крае. Так что не напрасно болело сердце матери… 
      На следующий год из-за постоянного недоедания бабушка тихо ушла из жизни,  и не пришлось ей увидеть  сына-победителя Фёдора.
      После войны дядя Федя прожил ещё 15 лет и незадолго до своей смерти   приезжал к нам в деревню. Это был безобидный, добрейшей души человек. Про него люди совершенно определённо говорили, что он и мухи в жизни не обидел…

Красноармеец Медведев Михаил Григорьевич 1910 года рождения
Последнее место службы  295СД.
Пропал без вести 4 февраля 1943 года в городе Железный,  Усть – Лабинского района, Краснодарского края. 
 
 Медведев Фёдор Григорьевич 1904 года рождения.
Был призван по мобилизации Ногинским РВК в августе 1941 г.
Гвардии старшина Медведев Фёдор Григорьевич принимал участия в боях на Западном, Прибалтийском и Ленинградском фронтах, награждён медалями «За Отвагу» и «За победу над Германией», последнее место службы 141-й гвардейский стрелковый полк,
демобилизован 2 июля 1945 года. Умер 5 мая 1960 года.

       Совсем недавно из случайно разбившейся рамки с фотографией  Фёдора  выпала довоенная фотография Михаила, снимок Михаила был сделан в 1935 года в городе Ногинск, здесь ему 25 лет.
       На обратной стороне фотографии были стихи, посвященные  Ногинску. Я с интересом разобрал его почерк и вот, что прочитал:

 О ЛЮБВИ К ГОРОДУ

Встретил город вначале уныло,
Строгим взглядом угрюмо смотрел.   
Я не знал, что он станет мне милым, 
Прошагав, я устало присел.               

За работу я взялся прилежно
И прогулки свои прекратил,               
Но в работе,  мне так было нужно,  -
Я по городу часто ходил.
 
Вот весна своей дивной природой
Стала в парки и скверы всех звать
И моим к нему радостным чувствам
Не давала  никак  остывать.

Он теперь не казался унылым
И в привычке к друзьям и местам
Этот город таким стал мне милым –
Не оставишь прогулок  и сам.
 Медведев М. Г.

      Конечно, стихи не совершенны, но это искреннее признание деревенского паренька в любви к Ногинску.
      Интересно, поживи ещё дядя Миша, чтобы он сказал о нашем, сегодняшнем, так похорошевшем Ногинске? 


Татьяна ХЛЕБЯНКИНА
(г. Талдом, Московской обл.)
Член Союза писателей России


ЗЕМЛЯКИ В БОЯХ ПОД МОСКВОЙ


Земляки-талдомчане и родные в годы Великой Отечественной в боях и трудах под Москвой

 Татьяна Хлебянкина:
«Пишу по зову тех сердец, что сожжены войной…»

    Россия, Родина, родня… В годы Великой Отечественной войны Талдомский район Московской области стал прифронтовым. На борьбу с врагом ушло около 14 тысяч талдомчан, более 6 тысяч не вернулись с полей сражений...
Многие из них воевали и погибли под Москвой в 1941-м, в том числе известны 9 жителей и уроженцев деревни Дубровки: Ананий Антонович Клычков (Сечинский) (1909 - 1941),младший брат поэта С.А.Клычкова; Василий Васильевич Герасимов (1913-1942), умер от ран в госпитале; Иван Иванович Максимов ((1902- 1946), воевал под Волоколамском...Григорий Лаврентьевич Казаковкин был тяжело ранен под Москвой, но затем прошёл боевой путь до Германии, награждён медалью "За отвагу"...Связисты Николай Андреевич Каблуков и Михаил Павлович Докалов с 18 лет воевали,трижды отмечены боевыми медалями, дошли до Австрии и Прибалтики... В первых полках "Катюш" воевал орденоносец ст.лейтенант Константин Алексеевич Голубков, уцелевший в боях под Сталинградом и Кенигсбергом...Валентин Иванович Калинин был на трудовом фронте под Москвой, затем тяжело ранен под Сталинградом...Участник двух военных парадов в 1941-м и 1945-м майор Василий Андрианович Лизунов поделился своими воспоминаниями об этом в книге "Прикрыли сердцем Родину свою", вышедшей в Талдоме в 2000-м году...
    На фронте и в тылу в войне участвовали и мои родные с улицы Максима Горького г.Талдома, уроженцы деревень Большое и Малое Страшево, Мельдино, Филиппово и др… Главные герои нашего очерка –– из рода крестьян и башмачников Тверской и Подмосковной глубинки, испокон веков служили Отечеству на фронтах русских войн...
    Своё повествование автор начинает с рассказа о судьбе отца - инвалида Великой Отечественной войны, гвардии ст. сержанта Александра Алексеевича Хлебянкина (21.11 (4.12).1918-4.8.1998). Родился он в деревне Малое Страшево, что и сегодня стоит на взгорье над рекой Дубной, воспетой Пришвиным и Клычковым, неподалёку от д. Дубровки, родины новохристианского поэта, прозаика С.А.Клычкова (5(17).1889 - 8.10.1937)… Сначала окончил пять классов, учился в Пановской школе, затем в Запрудне, в Талдоме стал работать.
     Тут его и застала война. Отец вспоминал: «Проснулся утром на улице Горького, а в 12 часов выступил Молотов и сказал в своей речи: «Победа будет за нами… ничего врагу не оставлять… Война будет тяжёлой…». Я пошёл в военкомат, дали задание вручать повестки, а на другой день поручили с Аркадием Чижковым собирать металлолом по деревням по реке Хотче, дня три ездили. Потом после работы дежурили на военно-наблюдательном пункте ПВО, следили за самолётами в лесу около д. Солонишники, меж Пригарами и Калинкино, в стороне от Нушпол (там был штаб противовоздушной обороны). Видели, как бомбили Москву – стреляли зенитки. А 2 августа мобилизовали, отправили под Ногинск, в Буньковские лагеря, где формировались части, учили нас маршировать, стрелять. Спали в сарае на нарах, питались в столовой под навесом. 6 октября выпал снег, 2-3 дня лежал, а 8-го формировалась часть – 302-й отдельный пулемётный батальон. Попал санитаром-писарем в санроту на Западный фронт. Оседлали Варшавское шоссе…
   Боевое крещение получил под Яропольцем, откуда шёл с донесением в штаб (обстрелял вражеский самолет, пули цокали рядом с головой в песок, вся шинель оказалась пробита, а сам остался цел и невредим). Потом, во время наступления фашистов на Москву, охранял мост у Яхромы. Из 350 человек от батальона в живых осталось 10-12. Бои шли по всему фронту… А вскоре пришёл сибирский полк (командир Муртазин), встали у д. Базарово. Остатки нашего батальона передали туда. Вывозил с поля боя раненых. Раненых было – не сосчитать. Ты едешь, а пули свистят мимо тебя. Вывез, наверно, с полсотни раненых, а, может, и больше… Воевал под Карачевым, под Юхновым. В сентябре 1942 года стал кандидатом в члены ВКП (б), а в партию вступил в июле 1943 года…
   В годы Великой Отечественной войны А.А.Хлебянкин был награждён медалью «За боевые заслуги» за бои под селом Букань Орловской области (как известно, именно на орловщине родился и жил М.М.Пришвин). Из приказа № 11 от 23.6.1943, издан 58 гв. СП, 18 гв.КСД 16 А: «…Наградить… медалью «За боевые заслуги»… 21.Гвардии красноармейца Санитарной роты – Хлебянкина Александра Алексеевича. В Отечественной войне с самого начала – доброволец. Участник боёв с немецкими оккупантами. В бою за д. Букань, Людиновского района, Орловской области т. Хлебянкин бессменно, в течение нескольких суток, под огнём противника вывозил раненых бойцов и командиров от БМП до ПМП, проявляя при этом мужество и стойкость. За честное и добросовестное выполнение своего служебного долга т. Хлебянкин неоднократно получал поощрения от командования роты и полка. Рождения 1918 года, русский, кандидат ВКП/б/. Призван в Кр. Армию Талдомским Райвоенкоматом, Московской области…»… В феврале 1944 года старые раны и перенесенные на ногах болезни взяли свое. Попал на излечение в апреле в полевой госпиталь, а его часть, 58-й гв. сп 18 гв. сд в это время брала Кенигсберг, вышла на берег Балтийского моря…
   Вернулся на работу бухгалтером РОНО, оправившись от болезни, а потом пошёл на обувную фабрику, где и трудился последние шестнадцать лет рабочим-обувщиком, вплоть до пенсии...
    Однажды захотелось умельцу-обувщику порадовать мир чем-нибудь необычным и решил он сшить миниатюрную обувь. Сказано — сделано. Одна из этих пар (женские туфли размером 11 мм) была подарена Н. С. Хрущеву к его юбилею, а две других хранятся ныне в Талдомском музее. Интересно, что после войны жил солдат на улице имени писателя Пришвина и прозвали его современным левшой за то, что Александр Алексеевич изготовил такую миниатюрную обувь, которая вошла в книгу рекордов Подмосковья.
    Не чужд он был и литературному творчеству, писал стихи и мемуары, дружил с местными членами ЛИТО имени И.С.Романова: Леонидом Кузьминым (побывавшим в своё время на открытии мемориального надгробия на могиле Пришвина), ветеранами ВОВ В.Морковниковым; рязанцем, поэтом С.В. Прянишниковым и др.

     В архиве ветерана сохранились письма от В. Солоухина, М.Танича и др. Сотрудничал с местной газетой «Заря», в которой печатали его отклики на разные события.
     Также награжден орденом Отечественной войны 1 степени и 14-ю медалями. Среди них самые дорогие: «За боевые заслуги», «За оборону Москвы», «За победу над Германией », «За доблестный труд» (4.04.1970), медаль «Георгий Жуков». А в его трудовой книжке — шестнадцать благодарностей за хорошую paботу, есть множество почётных грамот: областные - «за образцовое выполнение повышенных социалистических обязательств», от исполкома горсовета - «за активную работу по наведению общественного порядка в городе». Многие годы был председателем товарищеского суда на обувной фабрике.
    По его предложению на окраине Талдома, где была низина и били ключи, вырыли озеро, которое стало излюбленным местом отдыха талдомчан.
    В «Рассказах о Великой Отечественной войне» в стихах А.А.Хлебянкина упоминаются многие земляки и разведчица Зинаида Васильевна Голицына (29.10.1923 - 26.12.1941), в чём-то как бы повторившая подвиг Зои Космодемьянской и погибшая вместе с Володей Павловым после зверских пыток от рук фашистов...
    Её ровесница, моя мама Хлебянкина (Дроздова) Руфина Павловна (6.7.1923-30.6.1981) - родилась неподалёку от святого источника Гремячий Сергиево-Посадского района в многодетной крестьянской семье. Отец работал лесничим, потом конюхом, пёк просфоры для храмов. В годы войны всей семьёй трудились в колхозе… А дочь Руфина после окончания Загорского Государственного учительского института (факультет русского языка и литературы) с 1 сентября 1943 года по распределению начала работать в семилетней школе № 2 г. Талдома… Награждена медалями: «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» (1.10.1947), «В память 800-летия Москвы» (2.08.1948), «За трудовое отличие» (23.10.1954). Сохранилось фото педагогов после вручения правительственных наград в октябре 1954 года, среди них Н.Н.Градов и Р.П.Хлебянкина, М.Г.Лебедева, А.А. Фролова, Михаил Жохов, Александра Ивановна Куликова, зав. РОНО М.С.Фомичёв…
        Двоюродная сестра Руфины Павловны Зоя Васильевна Меркулова (Виноградова) (18.12.1917- 17.08. 2003) в годы войны охраняла небо над Москвой (под Монино, Балашихой), была зенитчицей ПВО, награждена орденами Красной Звезды, Отечественной войны 2-й степени, медалями, а её муж Иван Петрович Виноградов (1913 - 1989), гв.ст. лейтенант, командир танкового взвода был награждён орденами Красной Звезды и Отечественной войны 1 и 2 ст.
    В родовом гнезде Хлебянкиных на День Победы на улице Максима Горького всегда собирались друзья и близкие, пели русские народные песни. Но уже не тряхнет ветеран стариной, не возьмет в руки гармошку… зато обязательно прозвучит его любимая песня «Когда б имел златые горы»...
     В этом доме ждали вестей с фронта от родных, но многие не вернулись...
      Последним ушёл из этого дома и из жизни ветеран войны Фёдор Васильевич Белозёров (06.03.1909 - 01.06.1990), уроженец Тверской глубинки с реки Медведицы, участник военного парада под Москвой 7 ноября 1941-го. В Красной Армии с 10.10. 1939 года. Освобождал Венгрию, Польшу, Румынию, Прагу, воевал на Центральном, Волховском, Ленинградском, 1-м Украинском фронтах. Домой вернулся 15 октября 1945-го. Награждён двумя медалями «За отвагу», медалями «За боевые заслуги», «За победу над Германией» и др., орденом Отечественной войны 2 степени, имел благодарность от маршала Конева…
   На улице Максима Горького посадил берёзовые аллеи, которые украшают её и наш город до сих пор…
   В трёх войнах участвовал дядя мужа племянницы А.А.Хлебянкина – Евгении Алексеевны Хлебянкиной (Соломиной) Иван Михайлович Соломин (1896 -1995), награждённый медалями «За оборону Москвы», «За отвагу» и др., сражавшийся с первых до последних дней войны на Западном, 1-м Украинском, Ленинградском фронте, в Прибалтике.
    У каждого была своя судьба и своя война и она продолжается в нашей памяти и, дай Бог, её участники и герои не будут забыты и нашими потомками...