Когда решила ты во всём заботливо признаться,
я не сломался, ибо ждал когда-то этих слов.
Но дни мои сурка плывут, и вот скажу я вкратце:
нет, ни черта я к факту оказался не готов.
Потом-то я вздохнул сквозь пепел горькой сигареты
и понял, в промежутке, что я только потерял.
Что остываю я, когда другой, тобой согретый,
мою зеленоглазую ведёт на светский бал.
Моей ты, наконец, бежав неприменимой оды,
вздохнула с ним, настало это "всё как у людей".
Благословляю, что же, вас. А и. о. Квазимоды
горбатую строку волочь до распоследних дней.
Во сне (во сне ли?) вижу силуэт один я. Кто Вы?
Сжимает пустоту вновь поднесённая рука.
Наверное, как Эфраим тот, я, всегда "готовый",
всё говорю с самим собой во чреве маяка.
Узрит, быть может, кто-то сквозь стекло противогаза
в пустыне ядерной когда-нибудь мои стихи.
Два огонька в окне на здании ночном погасли.
Всегда горели. И погасли. И часы тихи.
Преемник, будь достоин, не как жалкие уроды.
Ей даровать земное осязаемо смоги.
А мне. А мне "кашне" то. Писк последний Квазимоды.
Последний, безобразный. Всё, мои вы дороги...