На душу грустью мне легла печаль осенняя,
И как-то раньше за собой не замечал,
Чтоб гений чудного творения Есенина
Как в унисон настрою сердца отвечал.
А было раньше как: тревоги мимолетные,
Играла молодость и, мчась на всех парах,
Дарила миру сумасбродство искрометное,
Свою харизму, смелость, удаль, но не страх.
Страх потерять навек волшебное движение,
В какой-то миг остановиться и застыть,
Лишаясь выбора, мечты, преображения,
Усилий тщетность позволяя ощутить.
Опять же мудрость нам с годами всем присущая,
Решений взвешенных пора - то впереди,
А, поначалу - жизнелюбье вездесущее,
Где душу просто еще нечем бередить.
Простым казался мир, прекрасным и отзывчивым,
Мог без проблем с другими дружбу заводить,
К обидам был чуть снисходительно забывчивым,
Пытался к шуткам, но беззлобным их сводить.
Все легче легкого, ни толики сомнения,
Казалось, можно все проблемы разрешить,
Я перед ними не испытывал волнения
И по возможности старался не грешить.
Года как пули из обоймы нескончаемой,
Пытались цели взять, мишени поразить,
Душа жила, но оболочка истончаема,
И постепенно ее стало морозить.
И, если раньше я дарил и расточительно
Огонь эмоций, согревая, не скупясь,
То стал я бережней и к тратам непочтительным,
Мой прогорел костер, лишь дымкою клубясь.
Стал мерить жестче я поступки окружающих,
Стараясь внутренний свой мир отгородить,
Ценить людей за правду, совесть уважающих,
Способных жить не для себя, а для других.
И стал к материи я ближе и чувствительней,
Вникать не в следствия событий, а причины,
А был на вещи раньше взгляд мой умозрительный,
Как молодежь не видит повод для кручины.
И стало больно сознавать те раны рваные,
Зашить которые не можем мы никак,
С родства не помнящими жить псевдоИванами,
А черствость душ не излечима как и рак.
Что, несмотря на все достигнутые знания,
И вечный спор о сути доброго и зла,
Никак не можем мы достигнуть понимания,
Что мир сгорит, и нам останется зола.