Поэтический перевод одноименного стихотворения латышской поэтессы Аспазии, 1932 г. ( Из стихов, не публиковавшихся в сборниках)
ТОСКА СЕВЕРА
Земля Туманов Северу дана.
Рассеет утро марево седое,
Уж сквозь него возвышенность видна,
Ласкает башни солнце золотое.
Они горят под взглядами его.
Приветы шлют друг друг горделиво.
Их подтверждая давнее родство,
Часы на башне бьют нетерпеливо.
Там льды лежат под балками мостов.
Шиповник там намеренно колючий.
Уклоном острым - скаты у домов.
И снежным валом - стен белёных кручи.
Там настежь нет распахнутых дверей.
Морской подковой дом надёжно схвачен.
Заклятия там на тысячах цепей.
И медным жалом договор оплачен.
Он в три ряда оградой обнесён.
Ряды ступеней в небо змейкой вьются.
Укрыт шипами от нападок он.
И рубежи так просто не сдаются.
Там ястреба в изогнутых клювах
Мечтают сжать
останки жертв беспечных.
И волки там в полуночных холмах
Дом охраняют от врагов и встречных.
Там раздувает ветер паруса.
Там горн трубит в охотничьих угодьях.
И звук летит стрелою в небеса,
Приветствуя сынов своих свободных.
Там воздух полон влажности сырой
И в доме много комнат плесневелых,
Куда и свет не долетал порой,
Где смерть взялась своё закончить дело.
Страданий сонм толпится у дверей.
Озноб и голод -
дома постояльцы.
И, если даже вглубь пройти скорей,
То вас там встретят новые страдальцы:
Стенаний, воплей возмущенный хор,
Мучительных упрёков окружение.
Недугов неизбежный
приговор
И жгучей боли злое утешение.
За ними - подозрительности сор,
Подножки, подлость, яд предубеждений.
Гадюки, что в сетях сокрытых нор
Моментов новых ждут для нападений.
Чем дальше вглубь,
тем больше тварей тех,
Всё безутешней, нестерпимей беды.
И в этой бесконечной череде
конца не видно
сумраку и бездне.
Вот погреб ледяной.
Но, тронь его -
Накроет, перемелет с головою!
Сквозь глыбы льда не видно ничего,
Лишь бледное виденье гробовое.
Там, в нише полой -
вечная тоска,
Дыханья леденящего
забвение.
Как оттиск лапы, что наверняка
Оставил хищник в месте приземления.
Как ненасытен плотоядный взгляд!
О, как красноречиво он взирает!
И как нам эти очи говорят,
Что слишком, СЛИШКОМ долго ожидают!
Суровый Север тягостно бредёт,
Под панцирем свои скрывая мощи.
Разбрасывая колкости и лёд,
Железными граблями землю площит.
Тяжка работа. Словно брадобрей,
он всё вокруг намыливает пеной.
И, хмурясь, подгребает поскорей,
За слоем слой своей равнины белой.
Особый труд - кустарников колтун,
Растрёпанные ветром ветки ивы.
Но, наш развоевавшийся колдун намерен даже их коснуться гривы.
Шаги его - отбойный молоток,
Впиваются в звенящую опору.
Язык его - как жало. И жесток он к тем,
кто с ним решил тягаться в споре.
Вот молча озирается кругом,
Оскалив ледяное топорище.
Нет сердца под железным сюртуком, Лишь скованное снегом пепелище.
И вдруг, пытаясь сделать жадный вдох,
Чихает и выстреливает градом!
Как будто лютый зверь послал намёк,
Что он поблизости и где-то рядом.
Жестокость проступает на челе,
Стервятница - Зима уже раздета.
И скорби приготовлены для тех,
Кого настигнет куртизанка эта!
На цыпочки бесстыдница встаёт.
Сверкает бриллиантами на пальцах.
Суровый приговор, бесспорно, ждёт
Неумного иль позднего скитальца.
Но, в целом, и вердикт уже не нов.
Царит повсюду пустошь, разорение.
И нет намека даже на любовь.
На милость, на крупицу сожаления.
Нет ни одной у Севера души,
Чтоб затянуть его кафтан потуже
Ремнем из золотисто - красной ржи
И солнцем растопить
порывы стужи!
Нет внучки ни одной у старика,
Чтоб прочесать его седые прутья
Гребенкой златозубою, пока
Он грубостью разбрасываться будет.
Нет девушки, чтоб сбила ворчуна
С его упрямого, дурного толку,
Внести сумятицу смогла б она
И топоры назад убрать на полку.
Нет девы солнечной,
чтоб жалостью разбить
Его морозно - жгучие проклятия.
И состраданием двери отворить,
И подарить в цветах и травах платье!
Сбить цепи ржавые с измученных ворот.
В дом проводить участие и нежность.
Дать отдохнуть от вековых забот.
Разбавить милосердием белоснежность.