Когда-то рядышком росли,[1]
Детьми друг дружку мы любили,
А матери всем говорили,
Что будет божья воля и —
Поженим их. Не угадали.
Они не в срок поумирали,
А мы как в детстве разошлись,
Так не сходились и до смерти.
Меня господней волей черти
Носили всюду. Принесло
Под старость лет к родному дому.
Когда-то ясное село
Теперь казалось мне, седому,
Каким-то тёмным и немым,
Как я сам, старым и больным.
Казалось (а мне так казалось),
В нём ничего не поменялось,
Не выросло и не сгнило, —
Всё то же бедное село.
И яр, и поле, и раины,[2]
И над криницею[3] верба
Склонилась, точно бы раба
Под тяжким бременем кручины.
Ставок,[4] плотина, и ветряк[5]
За гаем[6] крыльями махает.
И дуб зелёный, как козак,
Из гаю вышел и гуляет
По-под горой; вдали видать
Садочек тёмный, а в садочке
Лежат под вишнею, в тенёчке,
Как бы в раю, отец и мать.
Кресты дубовы покосило,
Слова с крестов дождями смыло...
И не дождём, и не слова
Сатурн[7] безжалостный стирает...
Пускай с святыми почивают
Отец мой с матерью...
«Жива
Оксаночка ли?» — я пытаю[8]
У брата тихо. «Какова?»
«Та маленькая, разбитная,
Кудрявенькая, шебутная,
Что с нами бегала. Забыл?
Чего ж ты, брат, вдруг загрустил?»
«Я не грущу, брат. Загуляла,
Ушла Оксаночка в поход
За москалём,[9] да и пропала.
Вернулась, правда, через год.
Уж с выбл*дком, с сынком Ванюшкой,
И без косы. Порой в ночи
Сидит под тыном, как кукушка,
Кукует глухо, иль кричит,
Или тихонько запевает
И будто б косы расплетает,
Потом она опять ушла,
Никто не знает, где девалась,
Ума лишилась, потерялась.
А что за дивчина была!
Не девка — краля! Не иначе.
Да счастья ей господь не дал...»
А может — дал, да кто-то взял,
Украл и — бога одурачил.
[Первая половина 1849,
Кос-Арал]
[1] Оксана Коваленко — крепостная девушка, подруга детства Шевченки. В своём творчестве он обращается к её образу не раз.
[2] Раина (малорос.) — тополь.
[3] Криница — колодец.
[4] Ставок (малорос.) — пруд.
[5] Ветряк — ветряная мельница.
[6] Гай (малорос.) — роща, лесок.
[7] Здесь в знач.: время.
[8] Пытать — здесь: спрашивать.
[9] Москалями на Украине называли солдат и офицеров русской царской армии. В данном случае имеется в виду паныч-офицер, соблазнивший крепостную девку Оксану, а затем, как это у дворянской молодёжи водилось, бросивший её. Беременную Оксану ждала участь "по́крытки", участь крайне печальная. Покрытка — девушка, потерявшая невинность и родившая ребёнка. Покрыткам обрезали косу, ритуально покрывали голову платком и выгоняли из хаты.
«Ми вкупочці колись росли...»
Ми вкупочці колись росли,
Маленькими собі любились,
А матері на нас дивились
Та говорили, що колись
Одружимо їх. Не вгадали.
Старі зарані повмирали,
А ми малими розійшлись
Та вже й не сходились ніколи.
Мене по волі і неволі
Носило всюди. Принесло
На старість ледве і додому.
Веселеє колись село
Чомусь тепер мені, старому,
Здавалось темним і німим,
Таким, як я тепер, старим.
І бачиться, в селі убогім
(Мені так бачиться) нічого
Не виросло і не згнило,
Таке собі, як і було.
І яр, і поле, і тополі,
І над криницею верба
Нагнулася, як та журба
Далеко в самотній неволі.
Ставок, гребелька, і вітряк
З-за гаю крилами махає.
І дуб зелений, мов козак
Із гаю вийшов та й гуляє
Попід горою; по горі
Садочок темний, а в садочку
Лежать собі у холодочку,
Мов у раю, мої старі.
Хрести дубові посхилялись,
Слова дощем позамивались...
І не дощем, і не слова
Гладесенько Сатурн стирає...
Нехай з святими спочивають
Мої старії...
«Чи жива
Ота Оксаночка?» — питаю
У брата тихо я. «Яка?»
«Ота маленька, кучерява,
Що з нами гралася колись.
Чого ж ти, брате, зажуривсь?»
«Я не журюсь. Помандрувала
Ота Оксаночка в поход
За москалями та й пропала,
Вернулась, правда, через год,
Та що з того. З байстрям вернулась,
Острижена. Було вночі
Сидить під тином, мов зозуля,
Та кукає; або кричить,
Або тихесенько співає
Та ніби коси розплітає.
А потім знов кудась пішла,
Ніхто не знає, де поділась,
Занапастилась, одуріла.
А що за дівчина була,
Так-так, що краля! і не вбога,
Та талану господь не дав...»
А може, й дав, та хтось украв
І одурив святого бога.
[Перша половина 1849,
Кос-Арал]