ЗАСТОЛЬНАЯ ПЕСНЯ
Владыку Вакха славим хором,
Провозглашая с давних пор:
«Хвала пьянчугам и обжорам,
Будь славен винный дух, в котором
Сильны отвага и задор!»
Пред жертвенником Вакха прытко
Волхвуем долгие часы –
До истощенья, до убытка;
И наши рожи – в цвет напитка,
И розами цветут носы.
Подозреваем тех в измене,
Кто воду пьёт; и, распалясь,
Перед кувшином на колени
Становимся – и в винной пене
Лягушками сигаем в грязь!
БОТАНИЧЕСКИЙ САД
Человек предполагает – Бог располагает
Синеют небеса, просохли все пути;
Устав от духоты, решился я пойти
На воздух, в полутень дождём омытой хвои –
Для праведных трудов; в довольстве и покое
Обдумать пьесы план, безжалостно весь текст
Почистить от длиннот и вяловатых мест,
А рифмы слабые, что плохо держат спинку,
Для укрепления немедля сдать в починку;
Под арками стволов, что наклонились ниц,
В густой листве полно незримых певчих птиц,
Которые для всех поют совсем бесплатно,
И ветер волосы ерошит так приятно;
Не то что кабинет: с собой наедине
Упорно трудишься в глубокой тишине –
Как есть мастеровой, что выполнить обязан
Объявленный подряд, и накрепко привязан
Старанием к столу – дабы не возвела
Мирская чернь хулу на святость ремесла;
Я сам пообещал, пылая прилежаньем,
Наполнить действие высоким содержаньем,
Поддеть на карандаш бродячих мыслей пляс,
Гармонией стихи огранить, как алмаз –
И пьеса заживёт, добрея и толстея…
Ничто на ум нейдёт – напрасная затея!
Наставить не могу себя на правый путь,
В день завтрашний совсем не в силах заглянуть.
Потешиться стремясь моим сиденьем праздным,
Глаз чёрных глубина дарит меня соблазном,
Играя и искрясь, зовёт издалека,
И белозубей нет девичьего смешка.
Что проза, что стихи? Воспламенясь красоткой,
Застенчивость забыв, фривольною походкой
Я рядом с ней иду и под руку беру,
И, парой слов начав любовную игру,
Для вида получу отпор – но не краснею;
В тенистый уголок мы убегаем с нею,
Где нам даёт приют старинная скамья;
Она мила со мной, и честен с нею я,
Мгновенный наш роман спешит без проволочки…
А я за целый день не сочинил ни строчки.
ЮНОЙ ИТАЛЬЯНКЕ
Никак не сходит снег, февраль застывший жалок,
На шляпы и зонты бегут потоки с крыш;
«О Боже мой! Давно пришла пора фиалок –
Но где их собирать?» – ты робко говоришь.
Рыдают небеса, спеша дождём излиться,
Пронизывает дрожь, на улицах костры;
Купается в грязи французская столица;
Тоскану облекли цветочные ковры.
Чернеют дерева в туманной поволоке,
Весеннего тепла обманчив слабый ток…
Фиалки синих глаз, румянец тронул щёки –
В Париже ты сейчас единственный цветок!
ЭЛЕГИЯ VIII
Твои глаза из-под вуали
Густых ресниц – прожгли дотла,
Двойной звездою просияли,
Блеснули, словно зеркала.
Над горделивой белизною
Чела – темнеет шёлк волос,
Их горький аромат волною
Игривый ветерок донёс.
Гранат в цвету, коралл огнистый –
Уста шиповником горят,
Чарует голос серебристый,
Блестит зубов жемчужный ряд.
Тугая грудь, в плену атласном
Теснясь, волнуется слегка;
Тепла щека румянцем красным,
Изящна тонкая рука.
Звучит акцент испанский кротко,
Семнадцать лет – твои года…
Влюблюсь в тебя, о сумасбродка,
Надолго – но не навсегда!
ПОДРУЖКЕ, КОТОРУЮ ПОМНЮ РЕБЁНКОМ
Я встретил вас в гостях; мы за столом шумели,
Под кедрами в саду пируя до утра
(То было так давно, а кажется – вчера);
Тогда вы лепетать едва-едва умели.
Вы на колени к нам карабкались не раз,
Пытливый детский ум наивно раскрывая,
Шаля и хохоча – но искорка живая
Пылала в глубине больших ребячьих глаз.
Как скверное вино, унылой жизни прозу
Достойнее не пить, а расплескать в пыли;
Вы больше не дитя – взросли и расцвели,
Явил тугой бутон застенчивую розу.
Смертельно заскучав, я в странствия ушёл.
А много лет спустя мы повидались снова.
Природа к вам добра – ко мне она сурова.
Вы – деревце в цвету, я – старый дряхлый ствол.
У МОРЯ
Луна случайно – что сманило
Её прелюбопытный взор? –
Блестящий веер обронила
На голубой морской ковёр.
Склонилась, руку протянула,
Что так серебряно бела;
Волна игривая плеснула,
На гребне веер унесла.
Твою игрушку, озорница,
Вернуть не в силах я – прости.
Ты не вольна с небес спуститься,
Я в небо не могу взойти!
СРЕДНЕВЕКОВЬЕ
Умаявшись писать неделю за неделей,
Люблю бродить в тиши старинных цитаделей;
Их кровель сланцевых мерцающая синь
И на щипцах коньков проросшая полынь,
Надстройки по углам, щербатый камень в сотах,
Оконца тесные в свинцовых переплётах;
Святые, воины – герои старины, –
На арке стрельчатой отчётливо видны;
Часовенка Христа – в соседстве с Магометом,
И благовест плывёт над старым минаретом;
Омыта зелень стен водою дождевой,
А камни мостовых сплошь заросли травой;
Донжоны мощные с резными флюгерами –
Их аист на лету касается крылами;
Портал въездных ворот с причудливым гербом,
Цепной подъёмный мост, чуть выгнутый горбом;
Громада-лестница с десятками ступеней;
Бескрайний коридор; зал, полный древних теней –
В нём бродит ветерок… Всё это мило мне –
Я в памяти храню, блуждая, как во сне,
Придворных празднеств шум, страстей любовных вздохи,
И доблести, и блеск той рыцарской эпохи.
ЗМЕИНАЯ НОРА
Палят лучи – теплеет камень тяжкий,
Согреть бы кровь – застыла, как во льду;
С бродячим псом и нищим побродяжкой
Я час полудня рядом проведу.
Безмысленна, пуста моя обитель;
Несносно – жить и знать, что не живёшь.
Почти весь век, как жалкий расточитель,
Я промотал – остался медный грош.
Я всем постыл, мне всё вокруг постыло;
Душа сбежала, тело – для червей;
Я сам себе могильщик и могила,
Иных отпетых мертвецов мертвей.
Едва лишь солнце скроется за тучей,
Едва похолодает ввечеру –
В предощущеньи кары неминучей
Вползу в мою змеиную нору.
ПРИХОД НОЧИ
День отгорел; лишь туча грозовая
Взошла от горизонта в вышину,
В речной воде небрежно омывая
Ночного облаченья белизну.
Настала ночь, печальна и спокойна;
Усопший день неслышно погребён,
И каждая звезда взошла достойно
На золочёный королевский трон.
Чуть слышен плач влюблённой голубицы;
Полночный мрак незримых птиц укрыл,
И детям в колыбелях сладко спится
Под тихий шелест их прозрачных крыл.
И глас громоподобный с неба землю
Сурово обличает, как пророк;
Речам древнееврейским я не внемлю,
Но разумею: то вещает Бог.
ХИМЕРА
Шумел разгульный пир; мы с юною химерой
Целуясь напропад, хмелели без вина.
Казалась мне она уродливой Венерой –
Зелёные глаза, златых волос копна.
Хотела упорхнуть чудовищная фея,
Расправив за спиной шёлк ястребиных крыл,
Но не смогла удрать – я прыгнул ей на шею,
Скрутил, и пятерню в причёску запустил.
Сперва она рвалась и выла – но напрасно.
Коленями бока я сжал, неукротим.
Смирилась наконец, и голосочком ясным
Сказала: «Господин, вели – куда летим?»
«В потусторонний мир, за солнце, за пространство,
Туда, где Бога нет, где Вечность – звук пустой,
Где крылья для тебя – ненужное убранство,
Туда, где я упьюсь свершившейся мечтой».
ЦВЕТОЧНАЯ ВАЗА
Ребёнок отыскал зерно-проросток; сразу
Очаровавшись им, на опыты готов,
Сажает он зерно в фарфоровую вазу,
Всю в росписи чудных драконов и цветов.
И семя принялось; побегов плоть живая,
Пробившись из земли, даёт на свет ростки,
И множится внутри их поросль корневая,
И вазу расколоть пытается в куски.
Ребёнок удивлён: взрастает злыдень сорный –
Зелёных лезвий строй, нацеленных в зенит.
Он хочет вырвать их; напрасен труд упорный –
Упрямясь, о шипы он пальцы кровянит.
Такое пережив, не позабыть былое.
Растить цветы любви боюсь с недавних пор.
Вдруг вместо нежных роз колючее алоэ,
Разросшись, разобьёт души моей фарфор?
РУЧЕЁК
Во впадине скалы замшелой,
Что у подножья Гран-Салев,
Пробился родничок несмелый,
Былинок пару одолев.
Как малое дитя, лепечет –
Десяток слов наперечёт.
Окрепнув, брызги бойко мечет,
И в русле камешки влечёт.
Два тяжких валуна раздвинул –
Хватило сил едва-едва;
На них играючи накинул
Из белой пены кружева.
Девицы горного селенья
Проводят день у ручейка –
Под плеск воды, под птичье пенье,
И в ожидании дружка.
Здесь назначаются свиданья
Поклонникам из ближних мест;
Звучат невинные лобзанья
На скромной ярмарке невест.
Им дела нет, что за два шага
Ручей берут в цветочный плен
Барвинок – фаворит Жан-Жака, –
И страсть Авроры – цикламен.
ДЕТСКАЯ ЗАБАВА
Холодного дождя прервалось постоянство –
Весёлый взор небес рассеял облака.
Под крышей поскучав, вздремнув у камелька,
Как вольный воробей, я вылетел в пространство.
Роса, омыв траву, прибила злую пыль –
В Париже от неё докука жарким летом;
Боярышник зацвёл густейшим белым цветом
У церкви Сен-Жерве и форта Роменвиль.
Для счастья мне всегда довольно крохи малой:
Вот капля на листке – лекарство от скорбей,
Вот в синем панцире могучий скарабей,
Вот бодрая пчела в сердечке розы алой.
А в парке Сен-Фаржо – ты только погляди:
Девчушки юркие за майскими жуками
Охотятся, берут проворными руками
И прячут бережно в кармашки на груди.
ВЕРСАЛЬ
О призрачный Версаль, тебя как будто нет,
Ты плесенью зарос, как бывший Город Дожей;
Влачишься медленно, калека перехожий,
Шатаясь на ходу, как согнутый скелет.
Ты обветшал и сник под тяжким грузом лет,
С античным образцом почти уже не схожий;
И милосердный плющ, взбираясь от подножий,
Не скроет наготу, которой ты одет.
В любови царственной ты тяжко обманулся;
Мечтается тебе, чтобы король вернулся –
И руки ты скрестил на мраморной груди.
Король давно почил; властителя не жди;
Не бьётся на ветру султан воды лохматый,
И мертвенно молчит толпа застывших статуй.