Во сне он видел свору собак -
Свирепых, разного размера и пород,
И все они терзали тело великана,
А он сам неподвижно лежал в грязи.
Неподалёку псарь стоял, натравливал собак,
А те впивались зубами в тело великана.
Уже разорвана его одежда в клочья
И всё теснее его собаки обступали,
И кровь уже сочилась из тела великана,
А стая воронов всё ниже опускалась,
Кружилась в ожидании добычи.
Неожиданно свершилось чудо:
В орлов и соколов капли крови превращались,
Крича, взвивались ввысь они,
Пытались великана своим криком пробудить.
А тот в каком-то оцепенении лежал,
Не понимал, что происходит с ним,
И кто его друзья, и кто его враги,
А птицы кричали и кричали, и звали его на бой…
Наконец, очнулся великан и встал,
Тогда псарь свистнул и появился вооружённый солдат,
И стал стрелять по беззащитной фигуре великана.
Зашатался тот, но вырвал оружие и отбросил прочь.
Вдруг в солдате сына великан узнал,
Закрыл лицо руками, грудь задрожала,
Горем подавленный, так великан стоял.
Но вспомнил – другой сын ещё есть,
Так почему же он на помощь не приходит?!
И тут же в отдалении увидел и его:
Был тот оборванный и грязный, и к плугу своему прикован –
Нет, не сможет он сейчас помочь отцу…
И слёзы потекли по скорбному лицу.
Тело великана говорило о громадной силе,
Но, почему-то, он беспомощен стоял,
А красота его была под слоем грязи скрыта.
Вдруг священник в великане свою родину узнал:
Разве её не расхищает кучка жадных чиновников-собак?
Разве её не угнетают жестокие, корыстные правители?
Разве не лишён света просвещения народ?
Словно стая воронья, духовенство закрывает ему солнце…
И разве сыны народа не натравлены на тысячи людей,
Которые наивно верят в доброту царя…
Чувство нестерпимой муки в душе возникло,
Сжало, словно стальными кольцами её,
Этого не мог он больше выносить – и проснулся…