(Продолжаю тему «Эпоха Ивана Грозного через призму балета»)
Прежде чем говорить о том, какой образ главного действующего лица создал на балетной сцене хореограф Юрий Григорович, считаю, необходимо провести ретроспективу понимания личности Ивана Грозного, и поможет в этом, конечно, предмет «История».
В истории России Иван IV (Грозный), безусловно, одна из самых неоднозначных и спорных фигур. Годы его жизни (1530-1584) и полувековой период его правления (1547-1584) отличаются всего на 17 лет. Все последующие века Ивана Грозного то возносили за его заслуги в укреплении государства, то принижали за проигранную Ливонскую войну, опричнину и жестокость. Можно говорить о трёх основных подходах к описанию его личности: негативно-обличительный, хвалебный и нейтрально-объективный. Выстраивается такая цепочка: XVI век – двуликий, XVII век – Победоносец, XVIII век – Европеец, XIX век – Деспот и Государственник, XX век (Ленин) – Экономист, XX век (Сталин) – Мудрый, XX век (после Сталина) – Грозный, XXI век – Разный.
Основа первого подхода (XVI век, Двуликий) была заложена современником Ивана IV, бывшим его сподвижником Андреем Курбским, перешедшим после женитьбы царя на Анастасии на сторону литовского князя Сигизмунда. Курбский сделал жизнеописание Ивана IV, вёл с царём переписку. Курбский так описал двойственность Ивана Васильевича, его изменение от доброго и справедливого царя до тирана и изверга, породившего опричнину и расправлявшегося с боярами: «А если восхваляют и возносят тебя как царя великого и непобедимого и храброго, то действительно таким ты был, когда жил в страхе Божьем. Когда же ими был обманут и обольщён, то что получил? Вместо мужества твоего и храбрости стал перед врагом бегуном и трусом. Царь великий христианский перед басурманским войском у нас на глазах на диком поле бегал. А по советам любимых твоих льстецов и по молитвам Чудовского Левкия и прочих лукавых монахов что полезного и похвального и угодного Богу приобрёл? Разве что опустошение земли своей от тебя самого с твоими кромешниками (опричниками) да от вышеназванного басурманского пса, и к тому же злую славу от соседних стран, и проклятье и нарекание слёзное от всего своего народа». Эта оценка до сих пор влияет на восприятие личности Ивана, потому и Грозного.
Ещё при жизни Ивана IV появился и позитивный подход к монарху в исторических летописях (XVII век, Победоносец). В XVII веке такую оценку дал историк Андрей Лызлов в «Скифской истории», где он рассказал об успехах царя в войне с Казанским ханством: «Сице убо светлый победоносец боговенчанный царь и великий князь Иоанн Васильевич всея России самодержец, Богу поспешествующуему, великий подвиг за врученную ему от Бога паству показа, и достохвалную победу над погаными сотвори…»
Автор первой фундаментальной «Истории российской», сподвижник Петра I Василий Татищев при её подготовке обобщил различные исторические источники, произвёл их анализ. Правление Грозного он оценивал положительно, не соглашаясь с теми, кто видел в Грозном только тирана, при этом критически оценивал пристрастные и необъективным взгляды Курбского. Татищев при оценке царя Ивана отвергал и мнения, с которыми знакомился в мемуарах иностранцев об Иване Грозном. Историк писал:
«Мы же по обстоятельствам дел видим, что сей государь к распространению своего государства, к приобретению славы и богатства великую ревность и прилежание имел, как то видимо из его мужественных лифлянской, татарской и польской войн и его по тогдашним обстоятельствам изрядных учреждений экономических. Видимо нам, что до царства его величества письменных законов по меньшей мере в собрании не было, как издревле и во всех государствах, судили ж по примерам и по совести на словах и большие ссоры поединками решили. В чём его величество видя многие беспорядки, по совету всех знатных людей Судебник, или Уложение, сочинил, которое состояло из 99 статей».
Чуть позже похожих взглядов на личность самодержца придерживался и Михаил Ломоносов, который, правда, в «Кратком российском летописце» упоминал и о раздвоенности Ивана:
«Сей бодрый, остроумный и храбрый государь был чрезвычайно крутого нраву, который первая его супруга, великая государыня царица Настасья Романовна умела своим разумом и приятностьми удерживать. После ея преставления обычай его совсем переменился, а особливо что многие бояре, желая дочерей своих или сродниц видеть за государем в супружестве, разными смутами так дух его обеспокоили, что наподобие внезапной бури восстала в нём безмерная запальчивость. Неспокойных новогородцев казнил сей государь свирепым наказанием и царевича своего Ивана зашиб в крутом гневе, что после краткой болезни было смерти его причиною».
Образ, который условно назван «XVIII век, Европеец» был создан в первую очередь историком Иваном Никитичем Болтиным, чьи основные работы были написаны ближе к концу второй половины века. Болтин был сослуживцем Григория Потёмкина, генерал-майором и членом Российской академии наук. Он серьёзно интересовался историей. Изучая прошлое, он ознакомился со множеством летописей, много ездил по России. В связи с этим в своих трудах он подходил к рассказу об Иване IV с непредвзятой, отстранённой и в то же время критической точки зрения. При этом Болтин не увлекался очернением. Самой важной мыслью, которую он выразил, было то, что Россия жила и развивалась на основе тех же законов, что и европейские страны. Российские особенности – результат её географического расположения и черт уклада русской жизни. Он, например, сравнивал борьбу Грозного с боярами с действиями французского монарха Людовика XI, который считается основателем абсолютной монархии во Франции.
Взгляды Ивана Болтина являются большим прогрессом по сравнению с историческими изысканиями об Иване Грозном Василия Татищева. В них мы видим большую глубину анализа, более серьёзный подход к историческим событиям эпохи. Болтин постарался встроить образ Ивана Грозного в общеевропейский контекст, придать ему глубину и связать с европейской эпохой.
В следующем веке важное внимание личности Ивана Грозного было уделено Николаем Михайловичем Карамзиным, создателем одного из самых значительных трудов русской историографии - «Истории государства российского». Историк сумел включить в неё накопленные за долгие годы знания, различные точки зрения на русскую историю, критический анализ прошлого. Причём Карамзин первым сделал историческую науку, историю интересной не только избранным – учёным, но и многим – широкому кругу читателей. Карамзин оценивал Ивана Грозного неоднозначно, то есть именно такой неоднозначной личностью Грозный и был. Историк отмечал достижения царя и его успехи в государственном строительстве и объединении государства. При этом критиковал за деспотизм, тиранию и жестокость. В чём-то подход Карамзина схож с взглядом Курбского: «два разных Ивана». И действительно: один - молодой и справедливый царь, другой - злой, жестокий и подозрительный тиран. Карамзин пишет так:
«Между иными тяжкими опытами Судьбы, сверх бедствий Удельной системы, сверх ига Монголов, Россия должна была испытать и грозу самодержца-мучителя: устояла с любовию к самодержавию, ибо верила, что Бог посылает и язву и землетрясение и тиранов; не преломила железного скиптра в руках Иоанновых и двадцать четыре года сносила губителя, вооружаясь единственно молитвою и терпением, чтобы в лучшие времена иметь Петра Великого, Екатерину Вторую. <…> Несмотря на все умозрительные изъяснения, характер Иоанна, Героя добродетели в юности, неистового кровопийцы в летах мужества и старости, есть для ума загадка. <…> Но отдадим справедливость и тирану: Иоанн в самых крайностях зла является как бы призраком Великого Монарха, ревностный, неутомимый, часто проницательный в государственной деятельности».
Не лишним будет отметить, что взгляды Карамзина на Ивана Грозного стали практически стандартными для его современников (XIX век, Деспот и Государственник). Расходясь во мнениях по поводу тех или иных конкретных действий царя, историки сходились на том, что странности и жестокости в поведении Грозного были связаны с психологическими проблемами. Это переживания в связи со смертью жены, чрезмерная подозрительность, опасения за свою жизнь после бунтов в Москве. Например, автор «Истории России с древнейших времён» Сергей Соловьёв во многом стоял на тех же позициях, что и Карамзин. При этом он старался рассматривать правление Ивана IV (Грозного) как эпоху борьбы «государственников» и «феодалов», как это делал Болтин, вписывая личность Грозного в европейский контекст. Соловьёв так выражал своё мнение:
«В то время как одни, преклоняясь пред его величием, старались оправдать Иоанна в тех поступках, которые назывались и должны называться своими очень нелестными именами, другие хотели отнять у него всякое участие в событиях, которые дают его царствованию беспрекословно важное значение. Эти два противоположных мнения проистекли из обычного стремления дать единство характерам исторических лиц; ум человеческий не любит живого многообразия, ибо трудно ему при этом многообразии уловить и указать единство, да и сердце человеческое не любит находить недостатков в предмете любимом, достоинств в предмете, возбудившем отвращение».
О такой раздвоенности Ивана Грозного говорилось и в гимназистских учебниках Дмитрия Иловайского, что говорит об официальном признании этого мнения в Российской империи. Подчёркивалось, что Иван IV, с одной стороны, объединитель земель и успешный государственник, но, с другой, властолюбивый, жестокий и мнительный тиран:
«Иоанн имел от природы необыкновенно живые способности и пылкий, впечатлительный характер; к несчастию, никто не позаботился дать ему хорошее воспитание. Бояре обходились с ним грубо, делали его свидетелем позорных сцен, часто оскорбляли самолюбие дитяти и тем ожесточали его сердце. С ранних лет уже Иоанн начал обнаруживать большую жестокость, которая проявлялась и в самых детских его забавах; так, он находил удовольствие мучить животных или, разъезжая иногда с толпою сверстников по улицам Москвы, со смехом давил конями встречавшихся людей и т.п.».
Как бывает всегда, и у этого практически общепринятого взгляда, были критики. Например, правовед и историк Константин Кавелин, который обучал истории будущего императора Александра II, был уверен в положительных результатах деятельности Грозного. Он считал, что современники и потомки недооценили монарха:
«Его многие судили, очень немногие пытались понять, да и те увидели в нём только жалкое орудие придворных партий, чем Иоанн не был. Bce знают, все помнят его казни и жестокости; его великие дела остаются в тени; о них никто не говорит. Добродушно продолжаем мы повторять отзывы современников Иоанновых, не подозревая даже, что они-то всего больше объясняют, почему Иоанн сделался таким, каков был под конец: равнодушие, безучастие, отсутствие всяких духовных интересов - вот что встречал он на каждом шагу».
В XX веке взгляд на личность Ивана IV менялся, переходя от оценки «Экономист» к «Мудрый» и потом – «Грозный».
Слишком реакционным и монархическим сочла подход Карамзина историческая наука, сформированная Советской властью, сочла и отвергла. Его заместила марксистская история Михаила Николаевича Покровского, который рассматривал русскую историю как борьбу классов. Самодержавие он считал выражением политических желаний буржуазии и аристократии.
В действиях Ивана Грозного он в первую очередь видел экономическую основу - борьбу богатого купечества и помещиков против феодалов (в «Русской истории в самом сжатом очерке»):
«Господство дворянства и купечества выразилось, таким образом, в диктатуре, в огромном усилении царской власти. Террор не ограничивался боярством, - он распространился на целый ряд других общественных групп, связанных со старым порядком (церковь, монастыри, остатки новгородского торгового капитала и т.д.), крепко засел в народной памяти и дал повод прозвать царствовавшего тогда Ивана Васильевича - Грозным. Это, конечно, не значит, что Иван лично был особенно жестоким человеком и что он лично много значил в перевороте. Борьба шла не между отдельными людьми, а между классами».
Эта работа Покровского была высоко оценена Лениным и имела официальный статус до середины 1930-х, когда школа Покровского была раскритикована. Правда, ещё в 1920-х годах историк Роберт Виппер в нескольких своих работах дал положительную оценку правлению Ивана IV, подчеркнув его роль как основателя государства, успешного полководца и реформатора, но самую высокую поддержку его взгляд получил в середине 1930-х. Во многом это было связано со взглядами Сталина на русскую историю и на Ивана Грозного, которые он высказал в ходе беседы с режиссёром Сергеем Эйзенштейном в беседе о фильме «Иван Грозный»:
«Мудрость Ивана Грозного состояла в том, что он стоял на национальной точке зрения и иностранцев в свою страну не пускал, ограждая страну от проникновения иностранного влияния. В показе Ивана Грозного в таком направлении были допущены отклонения и неправильности. <…> Одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он не дорезал пять крупных феодальных семейств. Если он эти пять боярских семейств уничтожил бы, то вообще не было бы Смутного времени. А Иван Грозный кого-нибудь казнил и потом долго каялся и молился. Бог ему в этом деле мешал… Нужно было быть ещё решительнее».
Приблизительно такими были и взгляды Роберта Виппера. Можно сказать, что Виппер даже идеализировал монарха:
«Ивану Грозному, современнику Елизаветы английской, Филиппа II испанского и Вильгельма Оранского, вождя Нидерландской революции, приходится решать военные, административные и международные задачи, похожие на цели создателей новоевропейских держав, но в гораздо более трудной обстановке. Талантами дипломата и организатора он, может быть, всех их превосходит. <…>
Русский народ дал совсем иную, глубоко мудрую оценку личности Ивана IV, выразивши её в прозвище «Грозного». В иностранной исторической литературе смысл этой характеристики совершенно искажён переводами: Iwan der Schreckliche, Jean le Terrible, что означает «страшный», «ужасный», чем и подчёркивается обвинение Ивана IV в жестокости. В XVI в. в великой Московской державе «Грозный» звучало величественно и патриотично».
Такого рода взгляды на Ивана Грозного просуществовали в качестве официальных, естественно, до разоблачения культа личности Сталина в 1956 году на XX съезде КПСС. На свет вышли работы ряда советских историков (Зимина, Черепнина, Кобрина, Скрынникова, Полосина, Веселовского), которые ранее из-за отличия взглядов от принятых официально не печатались. Они имели в себе больше критики, объективности, в них придавалось большее значение негативным последствиям опричнины. Поздние репрессии царя чаще всего представлялись как политическая необходимость. Говоря о значении реформ Грозного, подчёркивали, что нельзя оправдывать развитие человеческими жертвами.
Историки XXI века ещё дальше от единства мнений о личности Грозного, чем все предыдущие. Для них Иван IV стал «Разным». Это, пожалуй, так и есть в действительности. Как ни старайся занять объективную позицию, всегда личность оценивающего влияет на оценку. Например, историк Игорь Фроянов считает опричнину Ивана Грозного примером успешного опыта борьбы с феодальными князьями за построение единого государства. Скрынников считает важным достижением Грозного прекращение феодальной междоусобицы. Консервативный историк Перевезенцев считает главным в личности Грозного следование монашеским идеалам. Для Бориса Флори важна оценка целесообразности человеческих жертв даже при наличии бесспорных достижений:
«…всё равно исследователи встанут перед решением вопроса: обязательны ли для достижения такого итога были все те кровавые жертвы, которыми ознаменовалось правление Ивана IV и которые привели в конечном итоге к разорению всей страны, сделав её неспособной отразить наступление своих противников?».
Думаю, что вопрос о личности и роли Ивана Грозного в истории будет обсуждаться всегда и всегда будет зависеть и от того, кто ищет истину, и от внешней среды. Видимо, не случайно, после знакомства с историческими данными и разными историческими взглядами балетмейстер-постановщик балета «Иван Грозный» Юрий Григорович остановился на показе не всего периода жизни Ивана Грозного. Для него стало главным логично и выразительно показать Ивана Грозного в балете личностью, терзаемой бременем выпавшей на долю царя власти и испытывающей от этого бремени страх.
Мне стал понятен первый хореографический монолог Ивана Грозного, состоящий из таинственных, странных кругов вокруг трона. Так ведь это мучительная подавленность молодого царя перед тяжёлым бременем принятой на себя власти! Это предчувствие своей судьбы властителя. Но из этой подавленности в своей средней части монолог героя обретает силу и страсть, рождённые сознанием исторического долга этой неординарной личности. Это долг власти, которая понимает и ощущает свою ответственность. Иван Грозный показан Григоровичем размышляющим, старающимся понять свое историческое предназначение и одновременно остро страдающим от безвыходного и безотрадного своего одиночества в окружении противостоящих и ненадёжных людей. Теперь как-то понятнее стали эти переходы от лирики к экзальтации, от страха к ликующей самодержавной гордости, от шутовского к трагическому, переходы, ошеломляющие своей могучей силой и глубиной контрастов. Из этого состояла и настоящая жизнь настоящего, не балетного, Ивана Грозного. Именно противоречия, контрасты поступков Ивана Грозного, громадная амплитуда реальных действий в реальных ситуациях, так доказательно выраженные в оценках историков, составленных из оценок множества поколений за почти полтысячелетия, и определили образ Ивана Грозного в спектакле.
Как многие историки пытались найти переломный момент в личности Ивана Грозного, так и Григорович, как художник, хочет поставить такой акцент и делает его в хореографическом монологе Ивана у гроба отравленной боярами жены Анастасии, когда горе Грозного готово перейти в безумие. Как пророчество - сцена видений под религиозное детское песнопение о загубленных человеческих жизнях. А исповедь отчаяния в дуэте Ивана и Анастасии потрясает, вызывает сострадание. Да, возможно (но это оправдано законами искусства), слишком на первом плане любовь, личное. Но разве мы не видим этого в жизни исторически известных личностей? Но здесь хореограф развивает тему несовместимости личного счастья с миссией властителя. Здесь кульминация идеи спектакля. Нет герою никаких человеческих опор, нет никакого спасения от этого бремени власти. Его отняли те, кто был в близком окружении. И Грозный начинает преображаться. И тогда герой, охваченный каким-то внутренним «тёмным» порывом, превращается в того, кто готов сокрушить любую преграду на своём пути. Его мрачные предчувствия материализуются в зримых образах «огненных ангелов» - карателей с высоко вознесёнными мечами. Посох в руках Ивана предстаёт метафорой трагического бремени власти, гнущего к земле и мешающего выпрямиться.
Трагедия Грозного не случайно трагедия и не только личная трагедия. У личности такого уровня личное замещается государственным, поэтому Григорович представил трагедию Грозного как обобщённую трагедию деспотизма власти. Но при этом за короткий спектакль показал своего героя исторической личностью, сыгравшей значительную роль в процессе становления единой Руси. Да, он, Григорович, смог выразить то, над чем нескончаемо спорят историки и те, кто интересуется историей России.
(Продолжение следует)