Бабушкин дом… как он уютно светится зимой в Тинзине, как елочная игрушечка в сумраке метели, обещая нам, продрогшим на бездорожье и транспортном отсутствии, путникам, тепло, уют, дедушкин бокальчик чайку, бабушкины пышки, любовь и отдохновение. Свежая газета «Труд», радио в передней комнате, где на почетном месте – портреты предков, а рядом с фаянсовыми настенными ангелочками – фотоколлаж из жизни современных многочисленных потомков. В дальнем левом углу любой комнаты – а их целых три, включая кухню – обязательно икона. В «передней избе» - икона в цвете, Богородица с архангелами, в «середней» - древний лик Богородицы, где на темной от лака доске угадывается только нимб, а сознание-воображение дорисовывает каждому свой образ Матери Божией… И Никола-угодник – в кухне, где бормочет холодильник, иногда фырчит – теперь уже электрический – самовар, но пищу готовят в настоящей русской печи, на древесном огне. И видно, что когда нас нет (мы в городе, гонка за прогрессом в виде учебы и работы отлучает нас «от баушки с дедушкой»), они смотрят на наши фото, ждут и молятся за нас.
Вот сошлись как-то раз в нашей большой, многоликой семье в беседе за столом двое (назовем их дочь коммуниста и правнучка священника).
- А раньше как было, - говорит правнучка, - онкологий-раков никаких в народе не было, потому как все, как один, верили, постились и молили Бога о здравии. Мысли старались вредные, не божеские, искоренять, а добрые как раз поваживать. Пост, поститься, - это что значит? – это ясно себе понимать, что не убиваю и вот сейчас я ничего от животного принимать внутрь не буду. Что будет делать организм? – голодать. Голодать чем? – животным и птичьим, то есть мясом, молоком, яйцами…
Дочь коммуниста, усердно гугля на смартфоне, утвердительно кивнула: - Братишка у меня младший однажды выдал такое за обедом такое: «Я макаронами и котлетами не голоден. Я голоден конфетами!» И ты точно сказала: у белков и жиров животного происхождения у каждой молекулы (клеточки) определенный маркер имеется, так называемый животный, а в пост мы именно их исключаем из рациона.
- Вот-вот, а организм на голодухе как начинает себя вести? – к ссорам и скандалам людей поваживать, если за помыслами не уследишь, не возделываешь как надо свой мысленный сад… То есть, дьявол к ослабленным легче лепится, на свою сторону забрать норовит. Зачем себя тогда ослаблять? – спросишь ты, - дьяволу себя слабым подставлять? – а вот зачем. С голодухи организм сам себе ревизию начинает, и тогда подчищает сам себя – где если есть бесхозные клетки, никчемушные – опухоль там или бляшки на стенках сосудов – вмиг пожирает…
- Правда твоя, - ожесточенно стуча ногтем по сенсорной панели, подтвердила дочь, - вот, написано, что атеросклеротические бляшки состоят из жиров только животного происхождения и кальция! Видимо, в крови на фоне дефицита животного белка во время поста активизируются клеточки – макрофаги. И они пожирают то, что с животным маркером, но не нужно организму, клетки-чужаки. Например, раковые клеточки чуть где загнездятся, - а ведь они нервной системе человека не подчиняются! – тут макрофаги с голодухи их и сжирают. А не в пост они их почему не трогают? Потому что не голодают, мясо получают из питания! То же с бляшками – животный жир расходуется, и никаких инсультов с инфарктами, а высвободившийся кальций свободно с током крови идет по статьям его расхода – в зубы, кости, кожу, волосы, нервы… Доброкачественные опухоли, вкупе со злокачественными новообразованиями, тоже «в расход» идут во время поста…
- Потому и нету фибромиом у женщин, ни онкологии-раков никаких. Чистит себя тело в пост. Чуть где появятся вредные клеточки – пост их забирает…
Гудит печка у бабушки, в сон тянет огневое, древесное наборматывание. И трескает в печи, и шебарчит, и цокает - соловушки за дверкой завелись, песенки огняные выводят. А за окном вторит им - кап, кап с крыши. Всю зиму печка старалась - мороз обарывала, землю грела. Вьюга воет - и печка вдвое, мороз трещит - и печка натаранькивает, зима крякнет - и печушка охнет. И вот постаралась - растопила снега и заморозь.
Разжигает деда печку - все внуки назади толпятся, помочь норовят - кто дрова держит, кто лучину тычет, кто берестку дает, а четвертый газету несет. Но спички - нет в руки никому! Полешки березовые, лёгкие - домиком стали во рту печкином. Под ним лучинки сухие, от спички газетка занимается, от той – берестка... А трубу отворили - тяга пошла. И пока занимается, пока все «как следоват» не разгорелось, дед шепчет себе что-то под нос - молитву ли, заговор, огонь ли зовет, бога ли молит о тепле - мы, сдерживая восторженное дыхание, смотрим не отрываясь на оранжевых бабочек, на желтых косматиков, голубые змейки, сизые кольчики, красные язычки, лакомящиеся березовой шкуркой. Но вот задышала печь, загудело в ней, прикрывает деда дверку медленно, и в догон всё шепчет что-то, не различишь, но важное.
И пошло: будто катится поезд в печи, стучат колеса, прыгают на стыках, и ветер свистит в ушах у пассажиров. Скорый поезд «Зима-Весна».
Из кухни самовар откликивается, чай пора пить. А пить его и негде! Все как есть столы, подоконники, холодильник и даже часть табуретов заставлены ящиками с землей, а в ящиках - несметно зеленых, кружавчатых новоселов избы - рассады. Вот только, в конце февраля, они еще чутошные были, так, зеленые глистики, прости Господи, из земли торчали. А ныне поглянь-ка: сизые, мохнатые столбики с волосатыми лапками, помидорная рассада. Все как на подбор, молодцы: крепкие, коренастые, внизу уж розоветь стали, почки одна к другой плотно стоят, не сикильды длинны, немощны, худы, гнучие! А ведь не зря, подумаешь себе, бабушка цельный день с ними, ящиками, нянчится - чуть где солнышко взыграет: лучиками на полу ли, на столе, где внук сидит - ни, кыш все, здесь место для рассады, чтоб не тянулась за солнышком, не слабла, она ведь потом, летом-то, сторицей тем же внукам радости вернет, а сейчас ей самой нужда в радости, в свете.
Утром солнце первым делом заглядывает в нашу кухню. Чтобы ему было удобнее это делать, дедушка и выстроил такой дом: окнами кухни на восток. По утрам первой затапливается та печка, в которой готовят еду, большая с подом и духовкой. По утрам, услышав огненный треск поленьев и ясно слышное печкино пение, на теплеющую кухню начинают сползаться обитатели домика.
Первым приходит кот. Потом мы. Двигаем кота с большой кухонной лежанки и «разлягиваемся допекаться», как любит говорить бабушка: досыпать на утреннем солнышке да в печкином тепле под чуть слышное хозяйственное шуршание, под упоительные запахи готовящегося завтрака.
Мы – это городские внуки, которые стали жителями маленького домика в это воскресное утро, только на выходные, свободные от школьной и прочей будничной суеты. Наши родители - бабушкины и дедушкины дети и их супруги - тоже здесь. Спят в дальних комнатах, на многочисленных лежанках и диванчиках, заполняющих этот маленький, но удивительно вместительный домик. Многие из нас здесь - ещё с вечера пятницы, приехали прямо с работы и учебы в этот приют и убежище от городского шума, драки и суеты в поселковые тишину и покой…
Звякнула ложечка. Дедушка, значит, налил уже свой обычный утренний «бакальчик» чайку. Перед трудами праведными. Теперь следующий «бакальчик» ему, да и нам, работничкам, вынесет бабушка на огород, где мы приготовим весеннюю землю к лету, к будущему урожаю. А пока завтракаем.
Удивительно, почему в городе пища не так вкусна, как здесь? Да потому что все из печки. Приготовленная на живом, древесном огне, еда впитывает все запахи, дымки и ароматы горящих поленьев. Любое блюдо прижарится совсем чуть-чуть – и куда вкуснее шашлыка. Каждое с секретом. Мастерство бабушки – постника-чудодея. Древние знания.
Но теперь не пост, и у бабушки на сковородке шкворчит колбаса. Вареная, тогда ее называли «сырая», в отличие от копченой. В нашем детстве, во времена «победившего социализма» колбаса была в большом дефиците, за ней (да и за другими продуктами и товарами народного потребления) стояли огромные очереди, потому что товаров производилось недостаточно и распределялись они «по блату», то есть по знакомству, теми, кто их распределял. Для тех, у кого блата не было (для большинства), за продуктами в Москву шли поезда по путевкам «одного дня», - это билеты туда и обратно без ночевки, в которых пассажиры ехали исключительно за продуктами, и чаще всего за колбасой и сосисками. Оттуда возвращались «с добычей», затоварившись на месяц, всё потом замораживали, чтоб хватило на подольше. «Зеленый, длинный, пахнет колбасой», - была загадка в моем детстве. Что это? Правильно, поезд, «Москва – Саратов». А дедушке, как инвалиду войны, и другим участниками-соседям по селу в их магазинчик присылали «паек» - это чаще всего была колбаса, немного. Сырая и полукопченая, сыр, кофе, шоколадные конфеты и прочие дефицитные продукты понемногу в «пайке» – участники войны могли, в отличие от прочих граждан, выкупить свой продуктовый набор по ценам ниже рыночных.
Спасала только земля, а её при маленьком бабушкином домике было достаточно на такую большую семью, как наша. Очень поддерживали плоды земли во времена «товарного голода». Бабушка и дедушка торговали своими овощами на рынке и материально поддерживали детей-инженеров («инженегров», как шутили в наше время), да и других своих детей, рабочих… И помощь эта была как нельзя кстати. На зиму была картошка, овощные консервы домашние, варенья всякие. А уж летом было раздолье! Мы в каникулы жили «на воздухе», вместе работали на земле.
Поэтому нам, внукам, немало приятного доставалось в маленьком домике. Колбаску бабушка заливала желто-молочным омлетом. Он поджаривался, снизу обретал румяную корочку. Эту поджарку мы очень любим и наперегонки соскребаем с чугунных сковородок. Но сначала обязательно ели кашу – так повелось, для здоровья. Рисовую ли, пшенную, с плавающим сверху тающим куском масла. Гречка – редкий гость на столе, тоже дефицит.
Ели всей семьей из общего блюда. Вода здесь только колодезная – не натаскаешься каждому персонально помыть тарелку! Дружно брали ложки, они здесь деревянные. Вы ели когда-нибудь горячие щи, кашу деревянной ложкой? Непередаваемое удовольствие. Прикосновение дерева к губам – и каким бы горячим ни было блюдо, ложка не обжигала. Особенно изготовленная – вот мастерство-то - она не впитывала запахи разных блюд. Одними же ложками мы ели уху, окрошку, салат, супы и каши. Некоторые ложки с ущербинами по краям. Увлекся едок вкусностью да краешек ложки и прикусил нечаянно. Помолились и давай ложками мырять в миску. Степенно, не торопясь, не соревнуясь – а то стыдно. Обязательно с хлебом! сытно, к тому же ложку от общего блюда не донесешь, не растеряв, если хлебом снизу не придерживать-смакивать.
Поели кашку, потом «существенное блюдо», чаще всего с мясом-колбасой – а тут бабушка и пышки несет. Или свои знаменитые ватрушки и пироги со смородиной. Вот тут пригодится еще один «бакальчик» чайку. Здесь уже можно отвлечься и почитать новый листочек «чисельника», как называли наши старички отрывной календарь. Там и рецепты, и полезные советы, и праздники все прописаны, и фазы луны да Солнца: все от кухни до астрономии умещается на крошечном, с ладошку, листочке. «Чисельник» висит над столом, для него внуки на уроках труда дощечку с рисунками выжиганием сотворили. Ниже зеркало, в котором качество утреннего умывания да бритья проверяют. На подоконнике цветет нежными бантиками алый и фиолетовый бальзамин. На его отросточках и междоузлиях застыл крупинками сладкий сок. Вот она, сахарница, на столе – а внуки почему-то эти крошечные бальзаминовые сахаринки предпочитают. Есть в них что-то полезное, наверно, и организмы это чувствуют, как в смолке на стволиках вишни – клейко, пресно – а все равно жуем, надо, значит.
Между окнами в простенке - картина кустарного производства, неизвестного мастера. На ней лимоны да апельсины, очень бодрит эта картинка в серенький еще, предвесенний день. На улице мокро, сыро, но земля оттаяла, проснулась, зовет на свежий воздух, на грядки. На столе будильник. И показывает он, что пора в огород выходить, на труды, на физическое удовольствие движений! Весной не потопаешь - зимой не полопаешь. Пора идти зарабатывать следующий "бакальчик" чайку и крепкое здоровье!