В Советском Союзе с космополитизмом началась борьба,
Под безжалостный бульдозер и Эренбург попал,
Что с того, что «знаменосцем» его раньше называли…
Припомнили ему ранние декадентские стихи,
Романы и книги о русских символистах.
На «историческом» собрании «под орех» разделали его,
Ругали, без исключения, за всё,
И даже за публицистику военных лет.
Все выступающие злобно и беспринципно говорили,
Особенно «среднее» поколение писателей старалось:
Софронов, Грибачёв, Кожевников и критики не отставали…
Вот, с напомаженными волосами, Суров на трибуне,
Он предлагает Эренбурга из Союза писателей изгнать,
А следом на трибуну Грибачёв выходит,
Он «Бурю» просто грязью обливает…
Шолохов, «душелюб» и «людовед», ему подпел,
Он ещё проще заявил, что Эренбург – еврей,
Чужд русский народ ему, Россию никогда он не любил,
Запад, в блевотине погрязший, ему ближе…
И напоследок Эренбурга с сорняком сравнил.
А Эренбург сидел спокойно в зале,
Полузакрыты его глаза, казалось, дремлет он.
Председатель для «покаяния» писателю слово предоставляет,
Тонкий виртуоз словесных битв, он знает, когда нужно это.
Неторопливо к сцене Эренбург идёт,
Не спеша глоток из своего стакана отпивает,
Пепельно-седоватые волосы взлохмачивает слегка,
И тихо, но внятно, в зал проговорил,
Всё, что он думает о происходящем.
А напоследок он им прочтёт одно письмо,
И нет дороже для него письма, чем это.
В зале наступила тишина, самые ретивые замолкли,
Фотокорреспонденты замерли у камер,
Явно сенсацией в воздухе запахло.
С какой-то странною улыбкой Эренбург на зал взглянул
И, снова не спеша, письмо от Сталина прочёл –
В этом письме Сталин за «Бурю» благодарил его…
В одно мгновение что-то случилось с залом:
Те, кто ругали Эренбурга последними словами,
Те, кто собирался из Союза писателей его изгнать,
Без стыда, аплодировали Эренбургу, стоя в зале…
И, очень скоро, за «Бурю» Сталинскую премию он получил.