Я из Спарты: стихи плохие -
Со скалы и в провал забвенья.
Сердцу – жалко, ведь не чужие,
А хотелось бы про мгновенье.
Но про «чудное», как молитву:
Написать и уйти отважно
С пистолетом в руке( не бритвой)
И чтоб помнили – это важно!
Есть стихи - просто верх изящества,
Есть стихи - просто верх цинизма.
Есть поэзия, есть ребячество,
Есть кирпичики коммунизма.
Есть Маршак , есть Барто, Чуковский,
Есть Ахматова, есть Есенин,
Не родился еще Высоцкий
Маяковский почти, что гений.
Есть стихи, что пронзают нервы,
Прочь поэзию Эвереста.
Революция, кровь и жертвы.
Страх доноса, позор ареста.
Гумилева "взяла простуда"
(Подписал лист расстрельный Ленин)
Нарбут верил до пули в чудо,
Лившиц умер не на коленях:
От инфаркта, на вшивой койке,
В лагерях по доносу зверя.
Революция: секс, попойки,
И в Россию уже не веря,
Уезжают в Париж, Варшаву,
С чемоданами – загостились,
Покидает свою державу
Цвет России – душа России.
Адамович курил, сморкался,
Бунин плакал, ругался матом,
Пел Шаляпин, ревел, смеялся…
Кто в Париж, кто-то к дальним штатам.
Кто поближе: Берлин, Варшава…
Свято место не будет пусто.
Революция - Русь-шалава,
И таланты поспели шустро.
Сочиняли стихи и марши,
Распевали частушки злые,
Вы их помните, кто постарше,
И не знают их молодые.
А потом уже все поэты
О любви не писали много,
В сорок первом. в июне. летом
Вся страна стала верить в Бога.
Верить в Бога: тайком, украдкой,
Верить в Бога, как красть чужое.
Верить истово под лампадкой,
Чтобы зло отогнать большое.
Неумело шептать молитву,
Неумело крестится в страхе,
Неумело вступая в битву ,
Встретить смерть на второй атаке.
И не стало плохих поэтов,
Кровь и слезы рождали строки,
Стал колючим венок сонетов,
Время подвигу, людям сроки.
О погибших нельзя нечестно,
Фальшь услышат на первом слоге.
Интересно, неинтересно...
О войне, как монах о Боге.
Только правду, надежду с верой.
Чтоб в бою побеждали наши,
Чтобы Гитлера к высшей мере,
Чтоб солдату хватало каши.
Чтоб «Катюша» врагам грозила,
Чтобы танки шли грозным клином,
Чтобы пуля врага разила,
Чтоб от Бреста и до Берлина.
Я снимаю все шляпы мира
Перед Друниной, и Твардовским,
Эренбурга святая лира,
Окуджава в дворах московских…
Мы читаем, поем их песни:
Про «землянку» - Сурков, Асадов,
«Жди меня» - как молитва чести
Тех, кто верил и ждал из ада.
Мы играли в войну дворами,
Слева «немцы», а справа «наши»,
Немцем хуже быть, чем ворами
Говорили ворча мамаши.
Мир, Победа и очищение,
В жизни столько добра прекрасного
У России прошу прощения
За Великого и Ужасного.
Это просто писать про подвиг:
В жизни подвигу много места,
Но катком фестиваль-негодник
От свободы и до ареста
Прокатился чужой культурой,
Породил диссидентов племя
И рискуя башкой и шкурой
Прорастало свободы семя.
У поэта лишь две дороги:
Ко двору, там где цепь с кормушкой.
И вторая: пусть кормят ноги,
И рискуя попасть на мушку,
Честно жить по закону неба
Без ошейника , без хозяев.
Без богатства, порой без хлеба,
Отличаясь от негодяев
Солженицын, Синявский, Бродский,
Галич, Копелев, Ерофеев
И Высоцкий, везде Высоцкий -
Хулиган и поэт плебеев.
Есть ручные, рыча, оскалясь,
Не подпустят чужих к кормушке,
Но к хозяйской руке ласкаясь,
Там, где надо раскинут ушки,
Донесут, обличат позором,
Коллективно подпишут пасквиль,
Маскируя строки узором,
Инквизиции злые маски.
Солженицына затравили
Не по воле души и сердца,
В КГБ тогда не щадили -
В мышеловке есть сыр и дверца.
Есть законы, что над законом...
И в конце концов просто страшно
Потерять все, что рядом с троном,
И грызут на цепи отважно.
Честь и совесть, любовь и веру
Обличая, клеймя, сажая…
В дурку – это же не к расстрелу,
Лишь в правах тебя поражая.
Предавали себя сначала
Каждой строчке сбивая цену,
Но трусливо страна молчала,
Не вскрывая ни дел, ни вену.
Вот и все – больше нет пророков,
Нет безумцев и Прометеев,
На английском писал Набоков,
Нет великих среди евреев.
Нет героев – герои в прошлом,
Нет романтиков - секс и порно.
Чтоб читали – должно быть пошло,
Чтоб узнали – живи позорно.
Можно все, обо всем и смело:
Ты не станешь царям угрозой.
До стихов никому нет дела…
Гарри Поттер написан прозой.