Мест для счастья в детстве много. Просто плюхнись ничком в траву и полежи с закрытыми глазами. Откроешь их погодя, а они не просто откроются, распахнутся. Вместить все не могут. Потому что песенка твоя спета. Ни дохнуть, ни взмахнуть рукой: не спугни, стань муравьишкой безмолвным.
Рассматривать былинки одно из моих любимых занятий. Только надо обязательно полежать, притихнув. И посмотреть сначала в небо. А там – свет - пересвет. Это в июне, когда заря с зарею сходится.
Тятя мой говорит: «Летний день с год». Еще солнце не встанет, а кнуты пастушьи хлопают. Роса по зорям мочит, а по росе коровы хорошо пасутся. Мать раньше пастухов встает, только за окном забрезжит. Корову надо подоить, угостить горбушкой с солью, а следом и отец поднимется. На небе еще луна не истаяла, а кормилица загородку бодает, в стадо просится, провожайте.
Но не это мой час.
В траву окунуться получается у меня ближе к полудню. Гусей проводила на озеро, накупалась в нем, и вот тогда в разнотравье духмяное луговое. Небесную высь сверлят жаворонки, перекликаются перепела, но ты уже не в небо знойное заглядываешь. Не в обиде на меня лето красное: дает послушать басовые струны прилета шмелей. Дань собирают. Цветок клевера не возражает против посадки тяжеленького гостя. Красуется!
Кудесничают кузнечики в разогретой травке. Один голенастый выбился из хора, перевел дух и продолжает солировать.
Мать июнь изоком называет, имя такое в старинку у кузнечика было. Бабушка материна по - особому все месяца называла. И не только месяца, но и праздники святых знала. Провожала мамка сегодня корову, да отцу словами моей прабабки Дарьи наказывала: пущай пасет хорошо пастух, не ленится. Скоро «Акулина - задери хвосты» настанет, оводы, да мухи скот доймут.
Лежу. И дышу, и любусь, и прислушиваюсь.
Цветки-самоцветы цикория лугового высоко поднялись по стеблю, заявляют: мы краше всех. Мать их петровыми батогами называет. Прутики стеблей жесткие, да унизаны цветками небесными. А вот и тропки – дорожки моих друзей, молчальников муравьев. Знают свое дело, кто травинку тащит, а кто и бревно целое. И мне доверяют, то по руке проворно пробегут, то, того и гляди, в норку носа заглянут.
Славно! Стрекозки появились. Трепещут слюдяными крылышками. Верны приметы прабабки Дарьи: время комаров, да мошек со слепнями вот- вот настанет. Нежное тепло веет с небосвода. Вот и кустик клубники заалел, запунцовел бочками, подрумянился под солнышком ласковым.
Но на сегодня путешествие в мир цикориевого цветка закончено. Дома ждет отец на бричке, присматривать места покосные поедем. А значит рассказы его о деде самоходе, наконец, услышу. Недавно, на берегу Томского озера, он обмолвился: « Таня, а ты знаешь, где ягодки – то собираешь?» « Тять, а в ложбинках - ямках они лучше всего растут и созревают скорее, целый пучок ранних ягодок собрала. Везде на полянках еще только завязались, а тут красненькие бока ».
- Ямки - ложбинки - это, что осталось от избы твово деда Петра».
Я изумилась:
- Тять, Плотава не только вокруг Плотавского озера была?
Готова была засыпать вопросами отца, и почему я не видела ни деда, ни бабушку, и почему от избы ничего не осталось, но вопросы остались на языке. «Поедем покосы присматривать, все дорогой тебе обскажу». Дома пристала к матери с расспросами, да ей все некогда, отмахнулась: «Тятя расскажет про деда - самохода твово». Только подстегнула мой интерес и нетерпение.
И вот настал этот день.
«До вечера вертайтесь, гусей-то кто пригонит с Томского?». «А мы, Матрен, на обратном путе к ним завернем».
- Маленький я был, сам не помню, да мать сказывала - начал разговор тятя.
- Мы-то с матерью и отцом сибирские, а вот родители твоей матери с Расеи прибыли в места наши. Да прибыли не враз.
Знала, что перебивать отца не надо. Помолчит, послушаем скрип колес, да и дальше скажет.
Отец рассказывал, а я превращалась в зрителя. И думала: как муравей бревно, так человек несет свою поклажу времени. Путешествия – во времена детства родителей – завораживали не меньше, чем мои скрытые от всех походы в мир кузнечиков под кустом чертополоха или цикория.
- Расея от Сибири далёко - предалёко. С Волги, с Дона, с тамбовщины – отовсюду на Алтай прибыл крестьянский люд.
Слушаю отца и останавливается дыхание, глохнешь от названий селений, от имен твоего рода, слышишь звуки прошлых лет и дней, и даже, кажется, что ощущаешь запахи того времени. Разговаривать с отцом, как вольно идти по дороге. Хочешь, прямо иди, хочешь сверни на улочку или проулок его воспоминаний. Рассказчик он такой, что даже походку дядек- тетек из прошлого времени увидишь. Лица, одежда, избы сами вырисовывались в мелькающих картинках.
Как мир полянки моей кишит событиями, так и мир детства в рассказах тяти. Только успевай за рулем следить!
- Да, далёко – предалёко… Тыщи километров прошел дед твой самотеком – самоходом в Сибирь, навстречь солнцу. Искал вольные земли, куды семью привезет, избу - стопку поставит. В Рассее –то земли под помещиком были. Не разбежишься. Семья растет, да девки все рожаются, наделов на новые рты не полагается. Хоть и крепкий, дюжий хозяин был Петр Игнатьич, а до новины хлеба не хватало. Все повинности оплатишь и считай: седни ребятёшек накормить, аль до весны оставить.
- Тять, а в Сибири разве повинности не платили?
- Земли алтайские почти што все были кабинетными землями Его Величества. Помещичьего произвола – то и не было. Не знали сибиряки помещиков. Пахота-страда крестьянская нелегкой была, да все на свой рот. Подати платили, конечно, Кабинету Его Величества, да народ жил крепко, ел белый хлеб, да пироги от новины и до новины. Мать сказывала, что потом, кода большаки пришли, сибиряки понять не могли, от какого такого ига их освободить хотят. Однаково им было, работай, хучь при белых, хучь при красных. Не сразу разобрались. Многим разбираться довелось при раскулачивании на Васюганских болотах. Об етом потом расскажу, как дед твой сосланный в болотах сгинул. А пока видели все вольную жисть - сколь смогешь обработать, столь и паши, стольким и владей. Потом уж, в столыпинскую реформу, по по ртам мужеского роду наделы давать стали.
- Чо ж дед пешком - то ходил? Сел бы на поезд, да съездил.
- Оно – то так, Таня, да тода по сибирским дорогам многие хаживали. Свой глаз все увидит, а ухо услышит. Везти семью надо в надежное, проверенное место. Дед и пашенички маленько брал с собой - на пробу посеять в месте выбранном. Вот и шли переселенцы, отходники, богомольцы, скупщики меха и торговцы, ехали лошадьми ямщики и шагали солдаты, охраняя осужденных на проживание в Сибири. Мужик - работник, работа его и капитал, и божье назначение. Вот и искал пеши долю свою. Да и не шибко знали про железну дорогу-то. Ее, Среднесибирскую магистраль, в самый последний год века девятнадцатого токо открыли. Потому долго еще на обозах самоходы скарб везли и семьи, после того, как пеши сходили с батогом и в лаптях в Сибирь дальнюю.
- И дед в лаптях пол- Сибири прошагал?
- Знашь, как узнать, откель народ в Плотаву пришел-приехал? Назови-ка, как улицы называются плотавские ?
- Тять, их же много…Советская, имени Крючкова, Партизанская, Комсомольская…
- Так-то так, а как мать с теткой Ариной их называют?
- Лаптевка, Самарка, Астраканка…
- Ну, вот тебе история, вот тебе и география, Тань. Отец замолчал. Скрипели колеса, птичка в кустах пела песню: «Ла-птии, Ла-птии».
- Ты вот лапти видала, Тань?
- В сказках, в кино. Иван- царевич на сером волке…
- Не сибирский он родом, царевич твой, хоть и Иван.
- Тять, а лес - прямо тайга сибирская.
- Нет, Танюшка, вся Расея в лаптях ходила, да токо не Сибирь. Казаки ишо лаптей не плели.
- В сапогах-то, тять, теплее, да и от дождя надежнее будет.
- Вот и самоходы диву давались, что сибиряки в сапогах ладных. Четверть хлеба всего продать надо, чтоб хозяину справить сапоги. Про всю семью и речи нет – неподъёмно. Вот и молодых потому в лаптях венчали, да и мертвых в лаптях хоронили.
- Потому самоходы расейские сразу понимали, что хозяйства крепкие у сибиряков?
- Мать сказывала, что по лаптям и селились.
- Как это, по лаптям? Они, тять, разные, лапти-то что ли?
- И плели по-разному в разных местах и материал разный. Гошка, брат твой старший, читал мне книжку про лапти. Чо помню, в другую дорогу обскажу тебе, Таня.
- Это ж сколько деду лаптей на всю дорогу в Сибирь наплести надо было?
- Об етом мы тоже в другой раз повспоминам, а вот, как мать твою Матрену, да теток малых Арину, да Авдокею, на поезде за калачами, что на березах растут отец привез в Плотаву, слухай дальше.
Отец останавливался время от времени, брал косу за рукоятку, окосье, и делал несколько взмахов, то одобрительно покачивая головой, то покряхтывая, взбирался на телегу и неодобрительно ворчал: «Сгубили покос, паршивцы! С поля на поле перегоняли трактор, да плуг чуть подняли. Бурьяну наросло! Хозявы!»
А я уж заждалась тятю своего в вагоне, про который он только что рассказывал. Ехать собиралась со свой маленькой матерью туда, где «Селись, где хошь, живи, где знашь, паси, где любче, коси, где гуще».
Отец говорил, что ехала семья деда по столыпинской реформе в приглянувшуюся ему веселыми березовыми колками, блюдцами озер, ярким разнотравьем, вольными землями - Плотаву мою. Красавицу выбрал дед на жилье! Никто из расейских назад не вернулся. Прижились, в землю вросли, душой прикипели.
- Тять, ты говорил, что мамка и сестры ее совсем небольшими в Сибирь приехали. А дорога-то долгая, чо они в пути ели?
- Сказывала мать, что детям в дороге бесплатно пищу давали, пол-бутылки молока, да полфунта белого хлеба. Которы постарше – на станциях ели мясную горячую пищу с полфунтами черного. Взрослые бесплатно питались токо по предписанию врача. Остальные – покупали порцию мясной еды за 3 коп. Да и собой провизию везли, кто какую мог. Яйца, в золе запеченные – долго не портятся, сухари мешками, и в Плотаве на перво время хватило. А в Сибирь по весне приехали, тут и гусиный лук, и щавель, и польской лук и крапива в суп, и в пироги пошли. Знай, собирай. А уж грибы наросли, и горевать не стали, и летом наелись, и в зиму припасы всякие сделали.
- Мамка тогда так вкусно готовить научилась?
-Тогда, Таня. В няньки ее отдали. В семью попа. Хоть и небольшая, а стирала, мыла, белила исправно. И поповна ее не забижала: пониток давала, да кормила сытно, стряпать учила. Пониток, Таня, это одежа из домашней хорошего сукна шерсти, теплый и красивый. Валенки - катанки поповские мать принесла в семью с гордостью за награду. Носили их по очереди, пока всем отец не смастерил зимой из шерсти своих овец. Как взрослеть начала, матери приданое поповна справила - перину, подушки, юбки с кофтами, сапожки. Хвалила поповна няньку свою.
- Тять, вот они приехали, и куда им кровати свои с блестящими набалдашниками поставить? Им дома что ли построили? Куда они со, своими коровами, да лошадьми?
- Ну, про кровати заботы не было, потом они появились, как обжились. В Расее детвора на полатях спала. Да и печь русская и грела, и лечила, и убаюкивала. Про избы вот как мать обсказывала. Переселенцы чаще всего приезжали в деревню, где люди жили. Сибирские. Расейские их чалдонами меж собой звали. Сибиряки никак не могли уразуметь: и коровы, и лошади, и инвентарь у переселенцев порой просто завидный. Чего с места нажитого снялись, в даль таку, неведома куды зачем поехали? И ответ у всех расейских был один: земли мало. Сибиряки это обмозговать никак не могли. Как мало? Вон ее скоко!
- Местные помогали разместиться приезжим?
- А это Тань по разному бывало. За счет Государства, там где не было селений, были вырыты и обустроены колодцы до 10 аршин, с березовыми или лиственничными срубами. ,Даже с готовой крутишкой, которой воду достают. Приезжие забивали кол, перву ночь ночевали на траве, сделав балаганчик. Потом рыли землянки на время. Получали наделы, часто захватом – бери, сколь осилишь.
Как же мне это нравилось: балаганы, ночь под звездами на траве!
Отец продолжал:
- И по другому бывало. Старожилы ставили условие: будет утром дым из трубы, жить вам здесь, а не будет – поезжайте дальше.
- Тять, и как за за ночь избу-то построить, да еще с печкой?
- Строили. Мать сказывала: цела деревня была так выстроена. Игрушкой назвали. Избы маленькие, но с крышей, да печкой. Строили или дерновый дом, из пластов травы, закрепленных глиной с соломой замешанной, а сверху - хворостом покрытой. Пол и крышу мазали глиной. Или строили избу с дранкой: на камыш набивали рейки и лепили на нее замес - глину с соломой. Печь сбивали тоже из глины.
- Как это – сбивали? Ты из кирпича кладешь, да и дня тебе не хватит на работу
- Печь сбивали из глины. Когда-нибудь покажу печку такую, есть еще в Плотаве.
Дивились чалдоны мастерству людей расейских, инвентарю справному, из железа. Плуг из Расеи в Сибирь попал. Соха деревянная у сибиряков была. Но жили все в рубленых домах, зажиточно и справно делали свои работы.
И за «прописку» сторожилы могли на весь сход 10 р. потребовать. На водку. Зато потом земли нарезали по полдесятины на 1 мужескую особь. Кто хотел больше - мог купить.
- А деньги у переселенцев были?
- А как же. Кажной семье 43 рубля на обзавод ссуду государство давало. Некоторым и 165 рублей доставалось.
- Кто хошь приходил и говорил - мне денег надо?
- Проходное переселенческое свидетельство выдавали. Людей считали поштучно. Паспортов с фоторафиями не было у крестьян. Подъемные деньги были немалыми. Корова стоила 15 рублей. Проезд по железной дороге обходился в четверть стоимости билета.
Тятя говорил, что подьемные выдавали всем переселенцам. В вагон грузили все: и скот, и инвентарь, и даже качели, дедом смастеренные, и гармонь в Плотаву из д. Кошки Самарской губернии приехала.
- А ишо, Таня, бывало, чалдоны местные кладбище разгораживали. Рыли канаву посередке: в эту сторону местных хоронили, в эту - приезжих.
- Съездить нам с тобой надо как-нибудь в город Славгород. Бабка твоя рассказывала, что базары стали там бывать кажну неделю. Приезжало на них по 20 тыщ народу. Было чем торговать. Зажиточно люди зажили. Почтарька славгородская говорила, что денег через почту в год было переведено 3 млн рублей! А 3-4 года назад там была пустыня пустыней, заместо города. По всему краю понастроили школы, мельницы, маслоделательные заводы.
Наше масло Европа ела, да хвалила. И сибирские сытно питались. Фунт масла стоил 25 копеек, сала – 15 копеек, скотское мясо - 5 копеек, баранина- 3 копейки.
- А как масло в Европу попадало из дали такой?
- Молоко на молоканку носили сдавать, а там и маслоделательные заводы появились. Масло вывозили в топленом виде, маслобойными сепараторами сбитое. Были и «масляные поезда » - ледники на новой сибирской железной дороге. Такого масла, вкусного, да с жирностью большой в Европе и не бывало.
Кулундинская железная дорога в эти годы построена была. Государство и на проезд льготы щедрым было.
- Правду дед говорил детям своим, что едут в Сибирь, где калачи на березах растут. И хоть холодно, да не голодно. Хорошо жили, да тять?
- Да, Танюха, хлеб в закрому, что хозяин в дому. Сытно люди жить стали. До раскулачивания. Чуть не у кажной семьи дом из бревна, двор со всяким инвентарем и скотиной, огород, сад! В огороде все овощи вырастали - лето жаркое, вода в колодцах вольная. Даже табак в Сибири ростить стали. Нюхательный уж шибко ядреный насушивали. Семена всяки из Рассеи привезли.
- Тять, а ты вот не куришь. Никогда не видала.
- Потому, Тань, и не курю, и не призван в армию был – легкие слабоваты. Я то не в пример матери твоей рос в бедной семье, сирота голодная. Отец после первой мировой ранетый пришел, да пожил недолго. Вот и бедовали с матерью моей, бабкой твоей Ляксандрой. Всякую науку в людях работая, изучил.
-Тять, ты так ладно все делать умеешь, за что ни возьмешься. Сколько домов срубил в Плотаве, печей сложил, а за телегами, да кошевками из других деревень приезжают.
- Нужда она всему научит. Вспомнил вот ишо историю одну. У деда твово сынов- то и не было, а как сено косить? Вот он артель и организовал. Я тебе пахать подмогну, а завтра ты меня на косовице выручишь. И вот заболел самый умелый косарь. Чо делать?
Позвал помощницу себе дед твой. Толстенная, тяжеленная тетка в Плотаве была. Дед говорил – больше 10 пудов весом. Так утопчет копны, что одной скирды сена на всю зиму корове хватит. А коров и лошадей по многу держали. У кого одна - две коровы, так это бедняк ленивый. Так что тетка толстунья в сенокос нарасхват была.
Помолчали. К озеру заворачиваем. Гуси уже с другими стадами домой собрались. Слезу телеги, скупнусь мигом и пробегусь с ними до дому.
Но напоследок спрашиваю отца:
- А почему одни ямки и ложбинки от домов поселенцев - самоходов на берегу Томского озера остались, тятя?
- Жди другую поездку, Таня. И навспоминаемся и наговоримся. Судьбы дедов твоих, ох какие непростые.
… Завтра на полянке моей, с цикорием и чертополохом, всем обитателям - и муравьишкам, и шмелям, и быстрым мышкам - расскажу историю про деда самохода. Деда, который пол – Расеи и Сибири прошел, да так и не узнал, что внуки и внучки у него народятся, да любоваться будут красой села нашего, что Плотава Баевского района Алтайского края.