Об избирательности судьбы и смерти

Артамонов Андрей Иванович
Трос оборвался строго над лесами.
Судьбы какой-то ветреный каприз,
Чтоб точно у людей над головами
Те тонны стали громыхнули вниз.

И сотни стоек, связей длиннохвостых
На застланное ринулись плато,
И все настилы превратились просто
В проломах дыр сквозное решето.

Воспоминанья хочется замять мне
И утопить в прокуренной тиши
О том, что спешка - русское проклятье,
Слепое следствие зашоренной души.

Нет, память в своём гневе не остыла,
Которой вдосталь наблюдать пришлось,
К каким последствиям нелепым приводило
Вот это наше русское "авось".
               
                ***
Когда-то посреди восьмидесятых
Москва отчасти строилась и мной.
В архитектуре, может простоватой,
Рос в Ясеневе медленно "Ханой".

Так назывался тот кинотеатр,
Как знак Советский дружеской мечты.
В ту пору неостриженные патлы
На части рвал мне ветер высоты.

Леса – привычный элемент на стройке.
Скажу для тех, кто с этим не знаком,
Связь металлическую наверху со стойкой
Соединяют мёртво хомутом.

Мы – молодых весёлая бригада
Монтажников высотных, удальцов,
С утра уже выискивали взглядом
Машину с новой партией лесов.

И вот машина появилась с грузом.
Для нас, двужильных, столь рутинный вид,
Что стойками и связями тот кузов
Был от души заведомо забит.

Витёк был самый ушлый такелажник,
Науку эту вызнал целиком,
А нам, признаться, было и не важно,
Что иногда бывал он под хмельком.

Витьком одна единственная чалка
Подсунута под мертвенную сталь.
Груз разложить бы, сложенный вповалку,
Но времени, да и усилий жаль.

Витёк спешил, горели трубы в теле.
По сторонам метался вёрткий глаз.
Какая разница, он думал, в самом деле
Располовинить груз иль взять его за раз.

Он подогнал машину под разгрузку,
Крановщику знак пОдал – мол готов.
А трос бежал полосочкою узкой
По пирамиде сложенных лесов.

Я будто снова там и снова слышу –
Крановщику показывая кладь,
Груз просит через плоскость крыши
На сторону другую передать.

Витёк сцепил с крюкОм всё на удавку
И, отойдя немного стороной,
Крановщику, лицо закинув, рявкнул
Крутое «Вира!», и махнул рукой.

И трос упругим, жилистым питоном
Всю груду стали нехотя облёг,
Скрежещущие, стонущие тонны
Слились в единый сдавленный комок.

И груз поплыл, всё забираясь выше,
Как дирижабль на фоне облаков.
Кран башенный направил его к крыше
Над чередой поставленных лесов,

Стоявших зримо, словно на картинке.
Там несколько десятков человек
Лепили серую на стены плитку.
Оттуда слышались команды, говор, смех.

Трос оборвался строго над лесами.
Судьбы какой-то ветреный каприз,
Чтоб в точности у них над головами
Те тонны стали громыхнули вниз.

И сотни стоек, связей длиннохвостых
На застланное ринулись плато,
И все настилы превратились просто
В проломах дыр сквозное решето.

Смотрел я с ужасом на дикую картину
И зрил воочию, как яростна, груба
К кошмарной смерти столько неповинных
Душ окаянных выбрала судьба.

И тишина свирепая повисла.
Весь в ярусах наполненных людьми,
В пыли, исполненный неведомого смысла
Кинотеатр плыл подобием ладьи.

Его облепливали драную бочину
Нарезы тех злосчастных ярусов.
Торчали в них застрявшие жердины
Мучительным видением из снов.

Я был уверен – там не будет целых.
Взирая в ад, не верят в чудеса.
Но только гвалтом мощным, озверелым
Вдруг всколыхнулись хрупкие леса.

Там бегали и суетились люди
Меж сотен в дереве застрявших пик,
Считали вместе, сколько их убудет,
И кто от ран страдает среди них.

Но копошились люди бесполезно,
Волнуясь, плача, требуя, крича,
Ведь прояснялось тихо – дождь железный
Ни в ком не тронул даже и плеча.

Я вижу пыль, плывущую на землю,
И слышу крик: «Да вмажьте ж подлецу!».
Витёк в руках задиристых защемлен,
Стоит, размазывая слёзы по лицу.
               
                ***
Как часто, выпивки рутинной ради,
Бывает, как клочок травы из стога,
Последний совести кусок украден
У индивидуума, в общем-то простого.

Как сопоставить: смерть случайной птицей,
Вдруг прилетевшую невесть откуда,
И мимо тел пронёсшиеся спицы
От стоек сверху ссыпавшихся грудой?

Судьба как будто руку протянула,
Ведя осознанно холодные металлы,
И некой силой властной отвернула
Вниз устремлённые, напористые жала.

И не осилить то рассудком глупым,
Хоть прояви огромное желание,
Почто Господь людей спасает группу,
А одного убьёт на расстоянии?