70 лет со дня смерти Сталина – это событие. Почему это важно и чему можно научиться сейчас? Да многому, главное, что есть параллели с сегодняшней ситуацией. И очень серьезные параллели. Я ни на что не претендую, есть историки, это их дело, но есть и восприятие, вот об этом и речь, о личном восприятии. Даже не буду касаться двух главных аспектов: его заслуг перед отечеством как полководца, руководившего Союзом во время Великой Отечественной, и его роли в создании страны-лагеря, ГУЛАГа и т.д., это главное конечно, но - не сегодняшняя тема, хотя конечно, выиграли ли мы войну, если бы ни он был руководителем, и меньше или больше тогда погибло бы? Это конечно самый важный вопрос, и кости наших соотечественников, лежащих на территории современных РФ, Украины и Белоруссии, а также на территории 3\4 стран Европы – это конечно важнейший вопрос. Может быть, если бы не его восточная вера в слово Гитлера было бы лучше для первой части войны, когда произошло буквально: «Иосиф Виссарионович, вставайте, немцы бомбят Киев!». Может быть какой-нибудь Троцкий лучше бы командовал (условно – Троцкий) ведь тот же Троцкий обладал совершенно подавляющими военными и организационными способностями по сравнению со Сталиным. Но опять же, это сейчас не тема.
Вспоминая посиделки и празднования своих родственников, которые все до одного, даже тётка Вера, воевали, должен сказать, что о Вожде народов не было произнесено ни единого слова, никогда. Да и вообще, тема войны не обсуждалась практически, если что-то и возникало, дядя Коля говорил, Юрец, дайка мне гармошку. Или как-нибудь иначе, но обычно ничего не говорилось о войне, и если уж и обсуждалось, то конкретные случаи, и конкретные начальники, тётка Вера могла вспомнить, как они брали Кенигсберг, а именно, какой-то именно форт, и что командовал ими Василевский, который запретил бомбить и обстреливать какие-то там форты, и сколько их было, и у какого именно ее закапывали. Я-то вспомнил сейчас о ней, потому что мне её орден нравился, как раз за Кенигсберг, не вспоминался между ними Сталин, вот и всё. Люди гибли, начальники были виноваты, но никогда не обсуждалось высшее руководство, я не знаю, может быть я что-то и забыл или пропустил, но вроде так. Я сейчас заглянул, при Кенигсберге было 2174 советских самолёта против 170 немецких – это конечно круто. Никто не орал: «За Родину, за Сталина!» Не было такого.
Бабку Шуру, бабушку жены, я спрашивал, как она относилась к Сталину. Там было конечно с её стороны определённое бла-бла, в 41-м её привлекли по мобилизации, типа, она была профессиональной швеёй и модельершей, теперь она пришивала полгода пуговицы на телогрейках, и не дай бог опоздать или возмутиться, если ей верить, за второе опоздание могли выписать два года тюрьмы. Потом она как-то открутилась, и дальше жила на деньги, которые ей платил Большой театр за ее работу над костюмами, в основном она перешивала костюмы под конкретных артистов, ушивала или расшивала, кроме того, она сдавала кровь. Так и выжили, она и ее дочька, моя будущая тёща. Кстати, эта её работа на Большой привела к тому, что мы с женой посмотрели буквально всё в Большом театре, потому, что бабке Шуре выдавали контрамарки, вот и смотрели мы в течении всего института, и Плисецкую, и Мариса Лиепу и т.д. Много я бабку Шуру слушал про старую жизнь. Спросишь: Баб Шур, а Ленина то видела. «Ой, как же не видела, касатика». Она тогда на Софийской набережной жила, а семечки ходили грызть на Красную площадь. Там они собирались на скамейках, и тусовались, заодно слушая, что им рассказывал Лидер Мирового пролетариата. С этой целью на Красной площади были установлены три деревянные трибуны, с которых Ленин и призывал веселых гимназисток. Троцкий тоже, по её словам, выступал и очень оба руками размахивали. По ее словам, девушки хлопали и смеялись. Про Ленина отзывалась без особого уважения.
Про Сталина тоже спросил. Говорит, что на похоронах чуть не замерзла в очереди и плакала. Вот и думай теперь, как обычный москвич относился к революции и к войне. Про немцев спрашивал. Говорит, не знаю. В ноябре паника была, все уезжали, кто куда. Говорят, до Калужской заставы танки доходили (Октябрьская площадь). Как же бабуль, что им стоило дальше то двинуться? А они, говорит, прорывались, насколько могли, отстреливались, и пёхом уходили. Соляра то заканчивалась. Много от неё я наслушался. Думаю, половина – вранье. Писал уже (см. http://stihi.ru/2017/03/31/7164).
Теперь о Сталине всерьёз. Был такой период, очень важный период для понимания сути таких режимов, и для понимания нашего сегодняшнего момента. После войны и победы люди стали другими, в частности, те, кто вернулся с фронтов. Это была уже другая страна, другой народ, и Сталин чувствовал это. Чтобы он дальше не делал, он по существу пытался повлиять на свой народ, а фактически, боролся с ним до самой смерти.
Ему в его записочках доносили, что творилось в Ленинграде, как зал вставал, приветствуя Ахматову и Зощенко. В Москве зал стоя слушал стихотворения Ахматовой, но это была интеллигенция, он знал, как с ней бороться. Не буду повторять известные истории. А вот как быть с военными? Которые видели Европу, которые знали, в каком положении страна.
Прослушка давала поразительные результаты. Разговаривает Гордов, герой Советского Союза, генерал-полковник, со своим начальником штаба Рыбалченко и его женой, он говорит жене: «Ты хочешь, чтобы я пошёл к нему? Да я видеть его не могу, я дышать с ним одним воздухом не могу. Ты думаешь, я один такой? Далеко не один. Инквизиция вокруг сплошная, люди гибнут.» Его конечно арестовали и расстреляли, но Сталин помнит. Он понимает, что произошло, произошло самое трагическое: из страны ушёл страх. Он знает историю: офицеры-декабристы принесли самое страшное для диктаторов: личную ненависть и презрение. И теперь, дверь на Запад была приоткрыта: всякие там разговоры о правах человека, о свободе слова уже проникли в страну. И тут Сталину помог Черчилль: в какой-то речи для союзников он сказал, что Сталин готовится напасть на Европу и обладает всей военной возможностью, которая для этого необходима. Сталин начал тут же вопить о поджигателях новой войны. Это был шикарный повод, над страной начал опускаться железный занавес. Нужно было изолировать во что бы то ни стало страну.
Сталин начал наводить порядок. Тогда появилось сталинское «иностранцы-засранцы». В закупоренной стране первыми были разгромлены любимцы Запада, два великих композитора Шостакович и Прокофьев. Дальше он послал в Питер Жданова, который на встрече актива разгромил двух символов литературы, Ахматову и Зощенко, Ахматова была названа «блудницей», а Зощенко был назван пошляком и врагом нашей литературы. Арестовывать не стали, но интеллигенцию наградили страхом, все быстренько заткнулись. Дальше началась компания борьбы против космополитов, «безродных космополитов», причем у этой компании была странная особенность: подавляющее большинство этих космополитов носило еврейские фамилии, так в стране началась почти открытая антисемитская компания. Не вдаваясь в подробности, Сталин знал, что страну объединяет не только страх, но и ненависть.
Всё. Нет сил дальше писать, мы сейчас переживаем шаг за шагом ту же самую процедуры, всё повторяется до весёлого похоже, только с двумя существенными отличиями: тогда Советский Союз был мощнейшей военной державой, и экономически он был действительно мощен, чего сейчас у нас ну никак нет.
70 лет прошло, а мы ничему не научились, твердая рука, изолированность страны, внутренний террор сейчас не сработают, нет потенциала и цели, а управление выродилось до такой степени, что на управленцев жалко и смешно смотреть.
5.3.2023
Знаменитое фото Сталина авторства Власика — вождь шутит